«Надо это временами: нет-нет да малость спятишь» - описывал как-то свой творческий метод Валентин Серов. Он тогда говорил о другой картине. Но, наверняка, мог бы сказать так и про «Окно» - работу, по которой непросто угадать автора.
То, что Серов был латентным импрессионистом, пожалуй, не сенсация. Время от времени это начало в нем пробуждалось – сказывалась
дружба с Константином Коровиным (а, возможно, и то, что в детстве Серов жил с матерью в Париже на бульваре Клиши). Но даже на фоне этих импрессионистских всплесков «Окно» кажется слишком беглым эскизом.
То ли несвойственная Серову интуитивная легкость исполнения, то ли нарочитая небрежность: воздух, блики, суматошная летняя рябь. Тот ли это Серов, что изводил себя и своих моделей сотнями сеансов, марафонами, которые, порой, тянулись годами? Тот ли это хмурый правдолюб, под чьим взглядом терялись Шаляпин и Николай II?
Юный возраст художника тут ни причем. Очень скоро он напишет свои главные шлягеры: всего через год –
«Девочку с персиками», через два –
«Девушку, освещенную солнцем».
Для Серова всегда было важно испытывать какие-либо эмоции по отношению к тому, что он рисовал. Окно в простом деревенском доме было для него важнее роскошных интерьеров романовских и юсуповских дворцов. Неказистая эта натура будоражила его чувства не меньше, чем позднее –
кровавые события 1905 года или, к примеру, голая
Ида Рубинштейн.
Написанное Серовым окно – в доме его тети Аделаиды Симанович в Едимоново – деревне с неожиданно обширными связями с миром русского изобразительного искусства. Брат
Василия Верещагина – Николай – основал здесь школу молочного хозяйства. Бывал здесь и
Михаил Врубель. Что касается Серова, в его судьбе Едимоново сыграло существенную роль – здесь в доме Аделаиды Симанович он познакомился со своей будущей женой Ольгой Трубниковой. Это окно (наряду с
другим, написанным в том же году) – эскиз для ее портрета.
Сам портрет Серов поначалу невзлюбил – он казался ему слишком темным, недостаточно «отрадным». Другое дело эскиз – его «окно в лето», глядя в которое художник словно переносился в беззаботный 86-й.
Серову 21. Он полон сил, наивен, влюблен. Окно распахнуто настежь, и нет за ним ни дрязг в Академии художеств, ни бытовых неурядиц, ни размолвок с друзьями, ни 1905 года – только солнце и большие надежды.