Американский художник Джон Сингер Сарджент дружил с известным в Лондоне арт-дилером Эшером Вертмейхером, написав 14 портретов членов его семьи (известная «Сарджентовская месса»). Любимой моделью художника была младшая дочь Вертмейхера, Инна, с которой романтически настроенного портретиста разделяли 13 лет жизни и разные круги общения. Накануне ее свадьбы художник написал портрет Инны, уплывающей в костюме морского офицера, оставив в своей записной книжке строки Уитмена: «О! Мы не можем ждать столь долго, корабль души рвется в открытое море...» После чего официально заявил: с заказными портретами покончено. Исключение художник делал только для друзей
Джона Рокфеллера, Генри Джеймса, Вудро Вильсона.

В 1993-м году Третьяковская галерея приобрела детский графический портрет «Мальчик Иосиф Левин» работы Левитана, сделанный в начале 1880-х годов. Этот 6-летний мальчишка с пытливым взглядом еще при короткой жизни Левитана успеет сделаться знаменитостью: Иосиф Аркадьевич Левин станет выдающимся пианистом. В Московскую консерваторию, в силу необыкновенных способностей, его примут сразу в старший «профессорский» класс, по виртуозности игры Иосиф Левин станет первым на курсе, опередив своих однокашников Рахманинова и Скрябина. Позднее он уедет в Дрезден совершенствоваться под руководством Антона Рубинштейна, а в 1919 г. переберётся в Нью-Йорк, где и окончит свои дни, оставив плеяду благодарных учеников и учебник «Основные принципы фортепианной игры», считающейся классикой музыкально-педагогической литературы.

Все женщины Айвазовского необычны. Первая жена — гувернантка Юлия Гревс. Вторая жена Анна Саркизова младше его почти на 40 лет. Но была еще одна женщина: балерина Мария Тальони, старше Айвазовского на 13 лет. История их отношений - по сути, легенды. Мария Тальони помогла подняться Айвазовскому, когда, задетый ее экипажем, он упал на дороге. Он получал билеты на ее представления, в Италии на выставке две его картины купила Мария... Наконец личная встреча, и — много счастья, любви, живописи, балета. Он предлагал возлюбленной руку и сердце, но получил отказ — балет превыше всего! И, как говорят, на память о Марии у Айвазовского на всю жизнь осталась ее розовая балетка. Когда художник умер, его жена Анна первым делом сожгла эту реликвию.

Веласкес был придворным художником - успешным, но не настолько знаменитым, как ему хотелось бы. Во-первых, оценить его картины могли лишь те, кто был вхож во дворец: авторы, писавшие картины и фрески для общедоступных храмов, были куда популярнее. Во-вторых, об испанце Веласкесе почти не знали в Италии, которую он почитал родиной прекрасного. Приехав однажды в Рим, Веласкес написал портрет своего слуги, вручил ему этот портрет – и отправил ходить по домам местных аристократов и художников: смотрите, мол, вот он я - оригинал, мавр Пареха, а вот мой портрет кисти Веласкеса. Впечатлило! Этот портрет в итоге выставили в Пантеоне. А Веласкес получил заказы от итальянской знати.

В Белом доме всегда с пиететом относились к живописи. Так, Долли Мэдисон во время войны 1812 года спасла портрет Джорджа Вашингтона, написанный Гилбертом Стюартом. Жаклин Кеннеди позаимствовала из постоянной коллекции одного из музеев восемь картин Сезанна. Хилари Клинтон с боем отстояла абстракцию Джорджии О`Киф «Гора на Медвежьем озере, Таос» - критики уверяли, что работа нарушит сдержанную элегантность Зеленой комнаты, созданную полотнами XIX в. Лора Буш убедила комитет, курирующий арт-коллекцию Белого дома, принять в дар картину её современника Эндрю Уайета, что противоречит правилам: прежде, чем попасть в Белый дом, живопись должна быть выдержана не менее 25 лет. Поэтому, в коллекции резиденции — минимум работ ныне живущих художников.

Репин был наблюдательным и видел красоту даже в низменном. В этом убедился Корней Чуковский, прогуливаясь однажды зимой вместе с Репиным по его усадьбе. Разговаривая с художником, Чуковский заметил на белом снегу у себя под ногами глубокую желтую лужу: какая-то из собак мастера справила нужду. Чуковскому стало неловко и он начал сгребать снег носком сапога, чтобы прикрыть постыдное пятно. На лице Репина, однако, отразилась страдание. «Что вы! Что вы! – застонал он. - Я три дня хожу сюда любоваться этим чудным янтарным тоном... А вы...» «И посмотрел на меня так укоризненно, словно я у него на глазах разрушал высокое произведение искусства», - вспоминает Чуковский.