Большая разница: как отличить Мане от Моне

Салон 1865 года стал одним из самых скандальных и эпохальных за все триста лет его существования. И виноват в этом был Эдуар Мане. Он искренне рассчитывал на признание, медаль и славу, отправляя на главную французскую выставку свою новую картину «Олимпия». И проходя в день торжественного открытия по Дворцу промышленности, действительно слышал со всех сторон поздравления и одобрительные отзывы. Но при чем тут, черт возьми, пейзажи! Почему его хвалят за какие-то марины? Мане в бешенстве. Оказывается, какой-то выскочка использовал похожую фамилию, явно для того, чтобы заработать денег на его, Мане, славе. Рядом с его «Олимпией» и «Поруганием Христа» висели два пейзажа никому не известного Клода Моне, который в этом году дебютировал в Салоне.

История с фамильной путаницей — хрестоматийная. А научиться отличать художников по принципу «Мане — люди, Моне -пятна» можно хотя бы благодаря интернет-мемам. Но даже зоркий и продвинутый завсегдатай музейных сайтов, железно запомнивший, кто написал «Олимпию», а кто «Мост в Аржантее», возьмет и растеряется, пытаясь определить, где же «Большой канал в Венеции» Моне, а где «Большой канал в Венеции» Мане.

…по несостоявшемуся будущему

Понятно, что ни один порядочный отец (если он сам не художник) не мечтает видеть художником своего сына. И в XIX веке все было так же. В этом отцы Клода Моне и Эдуара Мане были похожи. Мужчина должен заниматься серьезным делом.

«Эдуар станет судьей», — был уверен один. «Клод станет бакалейщиком», — думал другой.
8 поколений мужчин в роду Эдуара Мане были судьями и адвокатами, продолжая дело предков и сменяя друг друга в почетных креслах Дворца правосудия. Каждый день, в одно и то же время, Огюст Мане выходит из дома, застегнутый на все пуговицы, серьезный, вежливый и сдержанный. Его младший сын Эдуар демонстрирует просто отвратительные знания по всем дисциплинам, кроме гимнастики и рисунка, повторно остается в пятом классе самого аристократичного коллежа в Париже и рыдает дома от одного упоминания о карьере адвоката. Его увлекает только рисование и, возможно, немного манит море. Ну, пусть будет Мореходная школа, только бы не богемная жизнь этих новомодных художников.

Когда судно «Гавр и Гваделупа» с 17-летним Эдуаром отплывает в Бразилию от берегов портового городка Гавр, 9-летний Клод Моне наверняка бродит босиком по берегу моря совсем рядом или наблюдает за отплытием корабля с какого-нибудь холма, где он любит валяться в траве и разглядывать облака. Его отец держит лавку здесь, в Гавре, снабжает продовольствием французский флот. И Клод, когда вырастет и выучится в коллеже, конечно, возьмет на себя управление семейным бизнесом. Все надежды заботливого отца идут прахом.
В коллеже Клод «с грехом пополам освоил четыре арифметических действия и получил слабое представление о грамотном письме». И, не обращая внимания на угрозы отца лишить его какого бы то ни было содержания, уезжает в Париж учиться живописи. Две картины 28-летнего Эдуара Мане в этом году как раз впервые примут в Салоне.

...по короне

Тут, честно говоря, легко запутаться. Сегодня отцом импрессионизма, вождем, основателем, королем и неоспоримым лидером многие назовут Клода Моне. У него кувшинки, пленэр, «Впечатление. Восход солнца», соборы в тумане и стога во все времена суток — весь набор стилеобразующих признаков и личных открытий. Но вначале все было совсем не так.

Эдуар Мане не был импрессионистом, не участвовал ни в одной из выставок Анонимного общества живописцев, скульпторов и граверов, но именно его газетные критики и судьи Салона пренебрежительно называли «королем импрессионистов», а молодых художников-бунтарей, бросивших вызов официальным салоновским традициям, будущих импрессионистов, «бандой Мане». Ох, сколько бы он отдал, чтобы избавиться от этого незавидного титула.

…по бороде, перчаткам, трости, шляпе

И дело, конечно, не в том, что Мане был белокурым красавцем с кудрявой шевелюрой, а Моне тоже красавцем, но жгучим брюнетом с внешностью темпераментного мачо. Их вообще трудно было спутать: говорили, двигались, одевались, гуляли по-разному.

После «Завтрака на траве» и «Олимпии» об Эдуаре Мане всерьез думали как о шуте, который намеренно забавляет публику чрезмерно вызывающими выходками. И скандалом зарабатывает на хлеб. Эмилю Золя пришлось написать длинную защитную статью, в которой он доказывал читателям, что Мане — светский человек, «безукоризненно любезный и вежливый»: «Художник признавался мне, что он любит бывать в свете, что он находит тайное наслаждение в благоуханном и ослепительном блеске званых вечеров. К ним влечет его, без сомнения, не только любовь к разнообразию и богатству красок, но и та свойственная ему внутренняя потребность в изяществе и элегантности, которую я стараюсь вскрыть в его произведениях».

О да, Мане — истинный денди. На нем всегда тонкие кожаные перчатки, а в руках — неизменная трость. Его умение завязывать и носить галстуки вызывает восхищение. Каждый день он выходит на особую прогулку, Мане фланирует. Ольга Вайнштейн, автор книги «Денди: мода, литература, стиль жизни» рассказывает, что принципиально праздные, бесцельные прогулки фланера совсем особый смысл имели для писателя или художника: «Его маршрут сплошь и рядом выясняется только в пути, ибо фланера ведет случайная прихоть. Городское пространство — карта его желаний, непрерывная знаковая поверхность, топографическая развертка его потока сознания. Он читает карту собственным телом, размечая шагами пунктиры своих произвольных маршрутов». По внешнему виду, походке, улыбке фланер-художник определяет типажи прохожих и пытается понять, что собою представляет человек. Прогулка без цели превращается в поиск сюжетов и источник вдохновения.

Сын бакалейщика Клод Моне — простоват и не рожден для фланирования. В его городских прогулках всегда будет одна большая цель, которая мешает дендистской беззаботности, — он наматывает десятки километров между домами друзей, чтоб занять немного денег. Но по его внешнему виду никогда не заподозришь, что он уже месяц ест мешок фасоли на двоих с Ренуаром и пишет портреты лавочников по 50 франков за штуку. Моне умудряется носить костюмы из английской шерсти и рубашки с кружевными манжетами, но ему плевать на моду и нарочито небрежные узлы на галстуках, которые вяжутся у зеркала в течение нескольких часов. Моне сам законодатель моды, Моне — светский лев.

...по флагам

Бесценные музейные сокровища кисти Мане и Моне, раз и навсегда попавшие в историю, часто цитируют — и чтобы различить особенности взгляда на мир двух художников, не обязательно заканчивать художественную академию. Но Большой канал в Венеции — не единственный сюжет, в котором легко потерять ориентиры. Например, во время Всемирной выставки в 1878 года в Париже оба художника случайно выглянули каждый в свое в окно. Моне увлекает красочное буйство — он пишет красно-бело-синее праздничное великолепие. Фланер Мане привык замечать на улицах людей — и этот одноногий, скорее всего, бывший вояка, медленно идет по праздничной улице, уже не оставляя художнику шансов создать однозначно торжественную картину. «Я пишу только то, что вижу», — говорил Мане. И в этот день он увидел, что Франция пытается забыть о позорной войне, закончившейся 7 лет назад, устраивая масштабные, великолепные действа. И что забыть все равно не получается. Потому что по праздничной улице бредет одноногий бывший солдат.

Эдуар и Клод были друзьями до самой смерти Мане, смотрели из окна на один и тот же Париж, гуляли по тем же улицами и берегам Сены, и, бывало, играли в художественные игры по правилам друг друга.

...по поступкам

Моне-Мане — это история долгой дружбы, которая держалась на огромном взаимном уважении и… на деньгах. В самые сложные и отчаянные дни Моне шлет Эдуару письма: то, что вы одолжили мне на прошлой неделе, уже закончилось, займите хотя бы франков 30, это меня спасет. И Мане никогда не отказывает, из года в год вкладывая в ответное письмо то 30, то 100 франков. Когда он узнает о тяжелой болезни Камиллы Моне, первой жены художника, то просто спишет все многолетние долги.

Через 6 лет после смерти Эдуара Мане в Париже появится американский коллекционер, который изъявит желание купить «Олимпию» за 20 тыс. франков. Тогда Моне на полгода забрасывает кисти и становится бухгалтером и пиар-специалистом — он организовывает сбор денег для выкупа картины и передачи ее в дар Франции.

Конечно, дружба Моне и Мане сложилась совсем не от созвучности фамилий, но кажется, это то самое «совпадение, которое позволяет Богу сохранять инкогнито».

Заглавная иллюстрация: автопортрет Эдуара Мане и портрет Клода Моне кисти Ренуара.

Автор: Анна Сидельникова