Два ястреба (Башибузуки)

В 1877 году, узнав о начале русско-турецкой войны, Василий Верещагин покинул свою парижскую студию и отправился на фронт. Его зачислили в Дунайскую армию – без казенного содержания, но с правом свободного передвижения по войскам.

Результатом участия Верещагина в этой кампании стала Балканская серия – около 30 картин, по праву считающихся кульминацией его творчества, своеобразным драматическим пиком. Балканская серия стала сенсацией: она сопровождалась аншлагами в Париже и Лондоне, на выставке в Петербурге побывало 200 тысяч человек.

На фоне больших, по-настоящему трагических полотен цикла (1, 2) «Башибузуки» несколько теряются, выглядят не столь значительной заметкой из путевого дневника. Впрочем (у Верещагина так почти всегда), и за ней стоит вполне драматичная история.

Однажды к кавалерийскому генералу Александру Струкову привели двоих пленных албанцев-башибузуков. Верещагин предложил тут же, не откладывая в долгий ящик, повесить головорезов. Струков ответил, что «в военное время вешать не любит, и этих молодцов на совесть не возьмет». «Что это вы Василий Васильевич вдруг сделались таким кровожадным? Я этого за вами не знал», - в свою очередь поинтересовался генерал. И Верещагин честно ответил, что никогда не видел, как вешают и очень интересуется процедурой. Позднее он просил повесить албанцев другого генерала – знакомого ему еще по туркестанской кампании Михаила Скобелева, но тот тоже отказал.

Башибузуки славились своими зверствами – профессиональные головорезы и мародеры – они, по словам болгар, «вырезали младенцев из утроб матерей». Верещагин так и не понял, что за сентиментальное чувство не позволило русским генералам вздернуть албанцев на ближайшей чинаре. Ему пришлось изобразить «ястребов» ожидающими своей участи.

В этом был весь Верещагин: ради, подчас неприглядной правды, он не щадил ни врагов, ни себя. В ходе кампании он не раз рисковал жизнью, участвовал в боях, был тяжело ранен, но продолжал исступленно рисовать.

Как-то у Верещагина закончились краски, и он, испросив дозволения у начальства, уехал за ними в Париж. А едва вернувшись – вот ведь удача! – попал под артиллерийский обстрел. Турки бомбили стоявшие у берега Дуная баржи, и Верещагин отправился прямиком на одну из них. После обстрела однополчане спрашивали, как это он пропустил такое «даровое представление»? Художник отвечал, что видел все лучше других, поскольку все это время находился прямо под вражеским огнем. «Некоторые просто не верили», - писал он в воспоминаниях, - «Другие считали это бесполезным браверством. Никому не приходило в голову, что такие наблюдения и составляли цель моей поездки на место военных действий – будь при мне ящик с красками, я еще и набросал бы несколько взрывов».

Любопытная деталь: правдолюб Верещагин изобразил башибузуков с торчащим из-за кушаков оружием. Трудно поверить, что столь опасных пленных не разоружили, прежде чем доставить в лагерь. Еще удивительнее, что часовой стоит спиной к пусть связанным, но все еще вооруженным «ястребам», об отчаянности и кровожадности которых слагали легенды. Должно быть, художник, питавший большую слабость к этническому колориту вообще и оружию в частности, не устоял перед искушением. Приукрасил сюжет блеском кинжалов, подчеркнул опасность персонажей. А, может быть, даже в какой-то мере оправдал в собственных глазах желание повесить их на месте.

При всей своей внимательности к деталям, Верещагин не был мелочным художником. Правда для него – неисправимого баталиста - заключалась не в фотографическом воспроизведении реальности, а в живописании войны такой, какова она есть. С героическим пафосом и вполне прозаическими деталями армейского быта. С храбростью и паникой, гордостью и позором, с грязью, жестокостью, неразберихой, горем, кровью и смрадом.

Такой подход снискал ему славу «плохого патриота» уже после Туркестанской серии. Будущий император – великий князь Александр Александрович говорил о Верещагине, что «всегдашние его тенденциозности противны национальному самолюбию». И Балканский цикл не добавил ему в этом смысле баллов.

Русско-турецкая война надломила этого, казалось бы, железного человека. Во время штурма Плевны был убит младший брат художника – Сергей. Сказывалось ранение и накопившаяся усталость. Окончив цикл, он зарекся писать «военные картины». «Я слишком близко к сердцу принимаю то, что пишу, выплакиваю (буквально) горе каждого раненого и убитого», - говорил Верещагин. Слова своего он, разумеется, не сдержал.