Археологический отголосок «Анжелюса» Милле

Когда в 2016 году Музей Сальвадора Дали в американском Сент-Питерсбурге предложил посетителям надеть очки виртуальной реальности и прогуляться внутри картины, стало понятно, насколько они огромны, эти полуразрушенные башни. Насколько угрожающей выглядит их неустойчивость, неуравновешенность.

Сальвадор Дали бредил «Анжелюсом» Милле. Были две картины из его раннего детства (даже не картины, а их репродукции), которые не давали ему покоя всю жизнь, от потери которых Дали делался больным и утрачивал силы, переставал пить и есть. Возвращая себе их репродукции, с жадностью брался за изучение, за грезы и сны над ними, за поиски неожиданных смыслов и расшифровку тревожных недосказанностей. Одна – это «Анжелюс» Милле, вторая – «Кружевница» Вермеера. Обе были точками «А» для художественных поисков Дали, из которых он с нетерпением отправлялся в бесконечные путешествия к неназванным, непредсказуемым пунктам назначения, каждый раз – к разным.

На картинах Дали находят больше 60 прямых и труднонаходимых отсылок к композиции картины «Анжелюс» французского художника Жана-Франсуа Милле (1, 2, 3). И «Археологический отголосок» - один из самых очевидных.
Фигуры крестьян, которые склонили головы в вечерней молитве, девятилетний Сальвадор впервые увидел в коридоре школы. Он обучался в Академии братьев ордена маристов в Фигерасе и смотрел сквозь распахнутую дверь класса на репродукцию картины Милле:

«Эта картина вызывала во мне беспричинный страх, такой пронзительный, что воспоминание о двух неподвижных силуэтах сопровождало меня в течение многих лет, вызывая одно и то же чувство подавленности и тревоги. Это тянулось до 1929 года, когда картина исчезла из моей памяти. Тогда же я нашел другую репродукцию и был заново охвачен подобной тревогой. Изображение снова навязчиво преследовало меня, и я стал записывать психологические явления, которые следовали за его восприятием, затем вдохновляясь на свои поэмы, картины, композиции. Наконец я написал эссе, которому еще предстоит выйти в свет: «Трагический миф „Анжелюса“ Милле», который я считаю одним из главных документов далинийской философии.
«Анжелюс» вызывал у меня тревогу и одновременно скрытое наслаждение, которое проникало мне куда-то под кожу, как серебристое лезвие ножа».

Дали-художника, выросшего и насмотревшегося на молящихся крестьян Милле, мучило несоответствие: слишком отчаянные, трагические позы и лица, несоизмеримые с событием – обычной вечерней молитвой над корзиной с картошкой и незаконченными полевыми работами. Однажды Дали обратился к руководству Лувра, где находился тогда «Анжелюс», с просьбой провести рентгеновский анализ полотна. И луврские специалисты анализ провели. Под красочным слоем точено в том месте, где написана корзина с картошкой, Милле сначала написал детский гроб. А позже закрасил его, то ли уступая пожеланию заказчика, то ли предвидя его недовольство.

Обнаруженное объяснение удовлетворило многолетнюю детскую тревогу Дали, но не остановило в поиске возможных интерпретаций. Убитые горем родители, которые вынуждены хоронить некрещеного младенца в поле, - версия убедительная, но не единственная в мифологии Дали. Он видел в этой картине эротический сюжет: мужчину, охваченного вожделением и стыдливо скрывающего возбуждение (посмотрите, как он пытается скрыть эрекцию под прижатой к телу шляпой), женщину, смиренно принимающую это вожделение. Сладострастно вонзенные в мягкую вспаханную землю вилы – прямое доказательство, очевидный эротический символ.

Анжелюс, серебристое лезвие ножа, раз за разом проникает под кожу художника Дали и рождает тревожные образы. Две древние, изъеденные дождями и ветрами, полуразрушенные башни пригвождены к своим вечным фундаментам и обречены тянуться друг другу в безмолвном горе и бесконечной, неудовлетворенной страсти.

Автор: Анна Сидельникова