Кабинет раритетов Эшера

«Кабинеты редкостей» в XVII столетии представляли собой винегрет из рисунков, картин, научного инструментария, природных объектов и диковинок — как естественных, так и искусственных. Мы знаем, как выглядели эти комнаты и витрины: многие мастера того времени специализировались на изображении кунсткамер (или «вундеркамер», «комнат чудес»). Владелец выставлял коллекцию в отдельной комнате, чтобы продемонстрировать свои интересы, своё богатство, чувство стиля и эрудицию.

Собирание было способом произвести впечатление: «видите, только истинный человек разумный может создать хороший кабинет редкостей». Успешная коллекция представляла собой энциклопедическое отражение творения и творчества. В закрытом мирке своей сокровищницы владелец мог ненадолго представить себя повелителем и хозяином большого мира. В конце концов, всё лучшее из земной жизни было в пределах его досягаемости.

Кабинеты редкостей стали предшественниками музеев, какими мы их знаем сейчас, с одним существенным отличием: они не были открыты для публики. Коллекционер частенько предоставлял доступ в его святая святых посетителям, но лишь тех, на кого стремился произвести впечатление. Любопытствующий пекарь с соседней улицы в этот круг обычно не входил. Со временем различные собрания, которые начались как кунсткамеры, расширились до общественных коллекций и музеев. Подробнее о них читайте в нашем материале «Эксцентричные „кабинеты редкостей“, которые пленили ренессансную Европу».

У Эшера тоже был свой кабинет раритетов, маленький, по общим меркам, но всё же был. В юном возрасте он собирал артефакты и репродукции работ, которые находил красивыми или вдохновляющими, и с благоговением развешивал их в своей комнате. Нам повезло, что её фотография, сделанная в 1915 году, когда художник жил в Арнеме, до сих пор сохранилась. Коллекция 17-летнего Эшера напоминает доску на Pinterest.

В первую очередь бросается в глаза поразительное количество ранних нидерландских и фламандских картин. Юный Мауриц явно был поклонником Ганса Мемлинга и Яна ван Эйка — он поместил в рамки несколько репродукций их работ — а также Ганса Гольбейна Младшего, Альбрехта Дюрера и Рембрандта. Кроме того, можно рассмотреть множество японских картин, марионетку из театра ваянга (индонезийский и малазийский театр теней), мебель из цельного дерева и множество предметов из китайского фарфора. Лучи, падающие слева, освещают аккуратно расставленные на столе объекты. Такие столы сейчас кажутся нам ужасно маленькими, но Эшер наверняка с удовольствием писал на нём письма и рисовал.

Ну и что? Вы, вероятно, зададитесь вопросом, какое значение имеет этот тривиальный обзор интерьера? Это ж не журнал для дома и стиля жизни, не так ли? Ответ таков: эта комната даёт нам беспрецедентное понимание молодого Эшера. Интерьер в конечном итоге является отражением того, кто в нём живёт. Как и в этом случае.

Что эта фотография может рассказать нам о молодом художнике? Прежде всего, что комната Эшера не была типичным для юноши захламленным помещением с парочкой незамысловатых постеров с красивыми девочками над кроватью. Это был серьёзный молодой человек, который использовал пространство для демонстрации и развития своих серьёзных интересов. Неудивительно, ведь он происходил из привилегированной семьи и, естественно, получил хорошее образование.

Его отец Джордж Арнольд Эшер был инженером-гидравликом с научным складом ума. Он много лет проработал в Японии и пытался привить детям свой интерес к окружающему миру. Мауриц, пятый ребёнок, интересовался не только изобразительным искусством, но и музыкой, астрономией, фотографией и даже плотницким делом. Ему был предоставлен доступ к столярной мастерской — тёмной комнате, которую он превратил в свой кабинет редкостей.

Предметы в этом интерьере, которые Эшер тщательно собирал и с гордостью фотографировал, — не просто юношеские капризы. Многие объекты, собранные молодым художником, получили постоянную «прописку» в его студиях, когда он переехал в Италию, и после возвращения в Нидерланды много лет спустя. Он больше никогда не делал столь подробные снимки своего рабочего места, но многие из этих артефактов появляются на других фотографиях.

Поразителен ещё один момент: Эшер уже в 17 лет очень чётко отдавал предпочтение определённой группе художников. Среди них особо выделялись мастера позднего средневековья и раннего модерна, которые искренне практиковали искусство как способ заработка. На протяжении всей жизни вкус Эшера не менялся. Когда он посетил Музей Прадо в более позднем возрасте, то отметил, что в первую очередь его интересовали ранние нидерландские картины.

Его не очень тянуло к убеждённым авангардистам своего времени, например, кубистам и дадаистам, и это видно по этому интерьеру. То есть комната Эшера не была миниатюрным эхом парижского салона, демонстрирующим актуальность и характерные черты современного искусства. Вместо этого она была (возможно, подсознательно) отсылкой к кунсткамерам коллекционеров прошлого, хотя и была дополнена предметами японского искусства, а собрана в XX веке.

Насколько незначительной казалась бы фотография интерьера, эта комната — отголосок того, что восхищало Эшера. В случае с таким откровенным человеком как он, это юношеское усердие даёт представление о его образе мышления в молодые годы. Это взгляд в его личный художественный канон и подарок искусствоведам.