Совесть. Иуда

Эту позднюю картину Николая Ге, примыкающую к его так называемому «Страстному циклу» (1, 2, 3, 4, 5), совершенно не поняли современники. Художник Павел Чистяков, в ироническом соответствии с собственной фамилией, оценил «Совесть» словами «выдумано и кое-как напачкано». Разочарован был и искренне любивший Ге Василий Поленов: «Очень и очень слабая вещь. На черно-синем фоне стоит длинная и мягкая тумба, завёрнутая в простыню и освещённая голубым светом, вроде бенгальского огня…»

Между тем, Ге признавался в письмах, что этот сюжет чрезвычайно дорог для него, а над живописным решением картины он работал мучительно долго, дважды бросал, потом опять возвращался к ней и найденную композицию считает удачной и вполне отвечающей его замыслу. Иуду, после длительных размышлений, художник считал первообразом (или, как сказали бы в ХХ веке – архетипом) предательства. В письме А.С.Рождествену от объяснял: «Такой Иуда – в каждом из нас, когда мы остановились и не можем бежать за тем, кто наш Идеал, наша жизнь, смысл нашей жизни. Вот эта связь зрителя с положением Иуды и дала название этой картине «Совесть»».

Мы все, так или иначе, уподобляемся Иуде, объяснял Ге в письме другому своему корреспонденту, П.И.Бирюкову, когда «низшие потребности, плотские делают бунт и восстают из человека».

Иуда – не единственная человеческая фигура на полотне. На большом отдалении от него едва различимые люди с факелами уводят Христа. За этой группой людей, которая вот-вот исчезнет из виду, спешат любимые ученики Христа – Пётр, Иоанн. А Иуда движется столь медленно, что всё больше отдаляется от них. Так происходит, объясняет Ге, потому что чувства, испытываемые Иудой, двойственны: он знает, что должен идти и одновременно – что после совершённого ему идти нельзя. Ссутулившаяся спина Иуды выражает его мучительную нерешительность. «И побежать не может, и бросить не может», – пояснял Ге мотивы поведения Иуды в письме дочери Толстого Татьяне Львовне.

Коллеги-современники не понимали поисков «живой формы», затеянных Ге. Они по старинке советуют ему «прибавить работы с натуры», объясняя, что зритель не поймёт и не оценит нереалистических форм: «глаза привыкли». Но Ге продолжает упорствовать, утрировать рисунок, экспериментировать с красками. О картине «Иуда. Совесть» он говорит: «Я сам чувствую, что правдиво, просто и вероятно».

Бросается в глаза, что Иуду Николай Ге уже не в первый раз изобразил «без лица». Сходным образом он поступил с предателем в более ранней и гораздо более приязненно воспринятой публикой картине «Тайная вечеря» (1863). «Лицо Иуды не важно и все попытки его выразить бесцельны и ни к чему не привели», – писал Ге в 1892-м году А.С.Рожествену, объясняя, что дело не в том, чтобы передать на картине выражение лица Иуды – оно ничего не даст для понимания его личности, а в том, чтобы поставить его лицом к лицу с преступлением, которое он совершил. Спина Иуды, как видим, оказывается для Ге более выразительной и говорящей, чем могло бы оказаться его лицо.

Понадобилось целое ХХ столетие с его опытом постклассического искусства, чтобы зрители в полной мере смогли оценить экспрессию Ге и удивительный «лунный грунт» под ногами его Иуды.

Автор: Анна Вчерашняя