Морис де
Вламинк

Морис де Вламинк (фр. Maurice de Vlaminck) гордился тем, что нога его «не переступала порог Лувра», называл себя «нежным и полным необузданной свирепости варваром» и вошел в историю искусств как «разжигатель» экспрессионизма в среде фовистов. Прежде чем обрести известность, он зарабатывал на жизнь уроками музыки и написанием эротических рассказов, был профессиональным велосипедистом, токарем, механиком и чертежником. Легендарного фовиста Анри Матисса Вламинк терпеть не мог, а его лучший друг в годы зарождения фовизма, Андре Дерен, через какой-то десяток лет скажет: «Не говорите мне о Вламинке. В живописи это мясник!».

Широко известна версия, что Морис де Вламинк ни дня не учился живописи, но она не вполне справедлива: в художественных заведениях он действительно «не состоял, не участвовал, не привлекался», но в юности брал частные уроки рисования. Родители – фламандские эмигранты – видели его будущее в музыке, по примеру отца, учителя музыки. Морис освоил игру на скрипке, но предпочел музыке спорт. С 16 лет он стал велогонщиком. Со спортом складывалось неплохо, но внезапная болезнь (тиф) заставила распрощаться с мыслями о спортивной карьере.

В 18 лет Морис женился на девушке по имени Сюзанна Берли, которая вскоре родила ему сына. Обеспечивать семью не особо удавалось. Вламинк выступал как музыкант в варьете на Монмартре, играл в бильярд, подрабатывал журналистом, писал эротические рассказы. В биографиях многих художников просматривается такой период, и зачастую к нему добавляется трогательная деталь, из который мы узнаем, как не имеющий средств на обучение, но любящий живопись начинающий гений проводил всё свободное время в музеях…Ничего подобного о Вламинке не скажем. Более того, он чрезвычайно гордился тем, что не бывал в музеях, считая, что такие визиты лишают художника самобытности и делают его теоретиком, а не живописцем. «В искусстве теории так же полезны, как предписания доктора: нужно быть больным, чтобы верить им», – таков манифест Вламинка.

В начале 1900-х Морис де Вламинк подружился с Андре Дереном. Они сняли вместе студию в Шату, в унисон восхищались Ван Гогом и приручали «дикий» цвет. А еще Дерен иллюстрировал эротические рассказы Вламинка. В следующем, 1905 году Дерен познакомил Матисса и Вламинка, а через несколько месяцев, на осеннем Салоне Независимых по отношению к их работам прозвучало определение фовизм (от fauve — дикий). Вламинк и Матисс друг другу категорически не нравились. Импозантный Матисс считал брутального Вламинка чрезмерно диким даже для сообщества «диких», а Вламинк пренебрежительно отзывался о декоративности и спокойствии картин Матисса.

Галерист Амбруаз Воллар – очень значимая фигура для французских художников тех лет – приобрел множество картин Вламинка, а вскоре организовал его персональную выставку. А вот первая жена не дождалась его успеха – они развелись в 1904 году. Вламинк не долго печалился и нашел утешение в объятиях второй супруги – Берты Комбе, которая родила ему двух дочерей.

Подобно своему другу Дерену Морис де Вламинк после фовизма повернулся в сторону кубизма, и так же быстро от него ушел, причем сохранил глубокую неприязнь к Пикассо. «Он все рассчитывает, этот негодяй и хитрец», – негодовал Вламинк. Он задыхался в рамках кубизма, определяя их как милитаристические и заявляя, что они превращают его в неврастеника.

«Кубистическая дисциплина напоминает мне слова моего родителя: «Полк принесет тебе пользу»», – язвил Вламинк. Военная служба его не миновала, в Первую мировую войну он был мобилизован, работал чертежником на оборонном предприятии и ничего хорошего по этому поводу сказать не мог. Честно говоря, Морис де Вламинк вообще не отличался склонностью раздавать похвалы чему-либо или кому-либо. Нраву он был грубого, в образ брутального «дикаря» вжился качественно, представлял собой эдакого пролетария-маргинала. Впрочем, выставка 1919 года в галерее Дрюэ, на которой были проданы его картины на 10 тысяч франков, позволила Вламинку перестать быть таким уж пролетарием. Он купил в пригороде Парижа дом и поселился в нем с семьей, простившись с шумной столичной жизнью.

Идеи типа «искусство для искусства» и отвлеченные проблемы чистой живописи после Первой мировой войны Вламинк отбросил окончательно. Не связанное с реальной жизнью искусство он сравнивал теперь с платонической любовью: «от нее никогда ничего не рождается». Окончательно забросил заигрывания с кубизмом, его картины наполнились драматической, яростной экспрессией, цветовое буйство фовизма сменилось сдержанной напряженностью темных, мрачных цветов. Он активно использует черный, белый, киноварь, свинцовые оттенки, дробные мазки, неровные ритмические повторы. В его пейзажах появился человек – не обязательно он изображался, но его присутствие подразумевалось. В отличие от своего великого современника Матисса, Вламинк уж точно не ставил цель «успокоить уставшего человека». В его мире покой даже не приснится, и человеку там явно тревожно и неуютно. Но Вламинк вовсе не желает «сделать хорошо» зрителю.

«Дикий» художник уверенно завоевал публику. Его персональные выставки проходили не только во Франции, но и в США, Швейцарии, Англии. Но Вторая мировая война внесла серьезный разлад в отношения Вламинка с миром. Чаще всего в биографиях художника упоминается, что он состоял в Антифашистской лиге и был обманом вовлечен в нацистскую пропагандистскую кампанию вместе с другими художниками – Дереном, Браком, Фриезом, ван Донгеном. Однако в воспоминаниях немецкого офицера Вернера Ланге, «отвечавшего» за французскую богему и находившегося в прямом командовании Геббельса, есть рассказы о том, что с Вламинком он особенно подружился и неоднократно бывал на приемах в загородном доме художника. «Поймут ли меня, если я скажу, что оккупация была невыносима, но мы к ней замечательно приспособились?», — емко и иронично комментировал отношения многих людей искусства с оккупантами писатель Жан-Поль Сартр. Вламинку приспособиться точно удалось.

После войны художника обвинили в коллаборационизме, но расследование Особого комитета по оккупации сняло с него обвинения. В отличие от Дерена, для которого история с участием в нацистской пропаганде стала сильнейшим ударом и отвратила его от активной общественной жизни, Вламинк сумел восстановить свои позиции и уже в 1954 году представлял Францию на Венецианской биеннале.


Автор: Алена Эсаулова