Дмитрий
Григорьевич Левицкий

Дмитрий Григорьевич Левицкий (май 1735, Киев – 4 (16) апреля 1822, Санкт-Петербург) – российский художник украинского происхождения, мастер парадного и камерного (интимного) портрета, автор изображений известнейших людей российского государства, включая императрицу Екатерину II и «малый двор» (так называли в Петербурге двор цесаревича Павла), академик, руководитель портретного класса в Академии художеств, член масонской ложи «Умирающий сфинкс».

Особенности творчества художника Дмитрия Левицкого. Блестящее дарование позволило Левицкому обогатить установившиеся к XVIII веку в России традиции живописи, расширив рамки классицизма и привнеся в изобразительное искусство (подобно тому, как это сделал в литературе Державин) живую непосредственность и естественность. Начиная с ранних работ, Левицкий проявляется как первоклассный мастер парадного портрета («Портрет архитектора А.Ф.Кокоринова»), способный найти выразительную позу и жест, уловить за статусными атрибутами природное обаяние портретируемого, виртуозно передать материальную красоту и фактуру предметов, соединить высокую интенсивность цвета с гармоничным тональным единством. В камерных портретах Дмитрия Левицкого («Портрет П.А.Демидова», «Портрет Е.А.Бакуниной» и др.) появляется особая «домашность», фамильярность интонации. Подобно английскому современнику и коллеге Томасу Гейнсборо, Левицкий предпочитает для своих портретов не глухой, а полупрозрачный, «подсвеченный» изнутри фон, он так же внимателен к тончайшим индивидуальным особенностям лиц своих героев, а его героини (Мария Дьякова, Урсула Мнишек, девушки-смолянки) если и не всегда безупречно красивы, то всегда неповторимы.

Известные картины Дмитрия Левицкого: портрет Екатерины II законодательницы в храме богини правосудия, портрет Е.Н.Хрущевой и Е.Н.Хованской» («Смолянки»), портрет Марии Дьяковой, портрет Н.И.Новикова, портрет Дени Дидро.

Левицкий, лучший русский портретист XVIII века, уже в XIX веке был основательно забыт. Собственный ученик Кипренский затмил его славу, когда Левицкий был еще жив. А с появлением Перова, Крамского и Репина стало казаться, что любой портрет екатерининской эпохи неоправданно помпезен и безнадёжно старомоден. Лишь в начале ХХ столетия Александр Бенуа извлёк имя Левицкого из забвения. Он был убеждён и сумел убедить других, что во всём европейском искусстве эпохи Просвещения с Левицким могут поспорить в мастерстве разве что немец Антон Графф (да и то сомнительно) и англичанин Томас Гейнсборо.

Дмитрий Григорьевич Левицкий происходил из украинского дворянско-священнического рода. Его предки с «гоголевской» фамилией Нос в XVII веке перебрались с правобережной Украины под Полтаву. Григорий Кириллович, отец Левицкого, был образованный священник. Он увлекался живописью и гравированием, даже ездил брать уроки «к немцам», и стал первым учителем Дмитрия. Отец сделал для сына и его будущего еще две важных вещи: обосновался в Киеве и сменил смешную фамилию «Нос» на благозвучную «Левицкий».

Киев начала и середины XVIII века, пронизанный западноевропейскими культурными влияниями, был местом несравненно более образованным, чем обе российских столицы. Именно с вращением в насыщенной культурной среде и обучением в Киевской духовной академии, «этой русской Сорбонне», связывает Бенуа появление такого изумительного таланта, как Левицкий.

В начале 1750-х годов в Киев приехал живописец Алексей Антропов. Он должен был расписать только что построенный по проекту Растрелли храм Андрея Первозванного. Левицкий стал ассистировать Антропову. По окончании работ наставник забрал его с собой в Москву – там тоже предстояла работа по декорированию церквей.

Взглядов Антропов придерживался весьма оригинальных. Например, он изо всех сил презирал недавно созданную Художественную академию за то, что она «портит» таланты и высушивает индивидуальность. Левицкому, во всяком случае, Антропов поступать туда учиться не велел. Левицкий ограничился частными уроками у перспективиста и сценографа Джузеппе Валериани и живописца Луи Жана-Франсуа Лагрене, учившегося, в свою очередь, у Ван Лоо, придворного художника Людовика XV.

Первую славу Левицкому принесли 6 полотен, представленных на ежегодной академической выставке в 1770-м. Из 6 картин уцелели только 3, в том числе знаменитый портрет архитектора Кокоринова. За него Левицкий удостоился звания академика.

Так сравнительно легко малороссийский самородок вошёл в культурную элиту Санкт-Петербурга. Его стали приглашать писать выпускниц Смольного института благородных девиц, портретировать екатерининских вельмож и камер-фрейлин. Левицкий был лишён подобострастия перед моделью своего современника Рокотова, чужд сентиментальности младшего коллеги - Боровиковского. Его техника превосходна, а живописные приёмы нестандартны и свежи. Закономерно, что он достиг высшей ступени художественной иерархии – был допущен к писанию портретов самой императрицы.

В последней четверти XVIII века Левицкий окончательно оседает в Петербурге. Он счастливо женат, его дом на Васильевском острове славится гостеприимством. Там бывают образованнейшие люди своего времени – Богданович и Хемницер, Капнист и Державин.

Одним из близких друзей Левицкого стал просветитель Николай Новиков. Теоретические идеи Просвещения он претворял на практике: открыл в Москве типографию, библиотеки, в 16-ти российских городах учредил книжные магазины. Однако «просвещенная императрица» нашла повод посадить Новикова в Шбиссельбургскую крепость: в 1770-х он примкнул к масонам и активно критиковал крепостное право. По смерти Екатерины, в первый же день собственного восхождения на престол Павел I освободит Новикова. «Портрет Н.И.Новикова», хранящийся в Третьяковской галерее, написан Левицким вскоре после его освобождения. С большой психологической точностью художник изображает человека больного и измученного, но не сломленного, не отказавшегося от ценных для него идей.

Новиков поручится за Левицкого, когда тот надумал вступить в масоны. В 1800-м году видный масон Александр Лабзин как раз учредил ложу «Умирающий сфинкс». Туда были приняты Боровиковский и Левицкий, а портретист Рокотов, к слову, стал масоном значительно раньше: среди «вольных каменщиков» бытовала традиция заказывать портреты «братьев», потому живописцев принимали в масоны с особым рвением.

Левицкий тоже напишет нескольких крупных масонов. Портрет же самого Лабзина кисти Боровиковского сохранился, а вот кисти Левицкого – нет. Это, пожалуй, символично. Боровиковский остался верен масонству до конца. В Левицком же, очевидно, взыграла его украинская прагматичность: он не только порвал с масонами, но и потом всячески чурался мистики, расцветшей пышным цветом при дворе Александра I.

«Некая инстинктивная ирония», по замечательной формуле Бенуа, вела художника и в жизни, и в искусстве. В творчестве Левицкий удачно проскользнул между Сциллой барочной избыточности и Харибдой классицистической строгости. Ему важнее была личность портретируемого, чем его державные заслуги. Портреты Суворова и Голенищева-Кутузова, Воронцова и Потемкина берут не эффектностью поз и торжественностью антуража, но выражением индивидуальности, «лица необщим выраженьем». Левицкий проживет долгую жизнь. Однако к началу нового века время его славы и возвышения осталось позади.

О полузабытом стареющем Левицком вдруг вспомнили в 1807-м. Мотивируя тем, что «пенсия его весьма скудна», а «упражнения и познания весьма обширны», художника пригласили преподавать в Академию художеств, где когда-то, в 1780-е, он уже вёл портретный класс. Тогда среди его учеников действительно родился настоящий бриллиант – Орест Кипренский.

Константин Паустовский в очерке о Кипренском приводит любопытнейшие факты и о его учителе Левицком: «Над умами художников властвовал тогда Левицкий - хитрый и добродушный украинец, создавший гениальные портреты кавалеров и дам екатерининской эпохи. Все пытались подражать золотистому теплому тону его картин. Этот тон молодые художники ловили и изучали всюду - в пыльных классах Академии, когда закатное солнце бросало косые лучи на паркет, в отблесках куполов и игре бронзовых шандалов, в зрачках красавиц, позлащенных пламенем свечей. На последних картинах Левицкого золотистый тон исчез. Он сменился фиолетовым и малиновым - холодным и старческим тоном».

Последнее, «старческое», его десятилетие было печально. Известно, что Левицкий почти ослеп. Советское искусствоведение утверждало, что художник бросил писать, поскольку погрузился в тяжелейшее религиозное мракобесие. Впрочем, данных для такого вывода недостаточно: вся теория основана на одном-единственном мемуарном свидетельстве человека, якобы видевшего, как дряхлый Левицкий на четвереньках полз к алтарю, чтобы получить причастие.

В любом случае, траектория судьбы художника сложилась так, что он надолго пережил время собственного триумфа. Целых полвека Левицкий прожил в Петербурге, на Васильевском острове. Как бы скверно, одиноко и холодно временами ни было в Северной Пальмире, он не решился вернуться ни в уютную и хорошо знакомую Москву, ни на малую родину в Киев. Но екатерининская эпоха больших свершений, к которым и сам Левицкий был в полной мере причастен, с грохотом канула в Лету у него на глазах.

«Ни страны, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров я приду умирать», – напишет через много лет Бродский. Забавно и грустно, но буквально так полутора столетиями ранее поступил Левицкий. В 1822-м году он умер в своем доме на Васильевском острове в полной безвестности. Могила «русского Гейнсборо» на Смоленском кладбище в Петербурге затерялась.

Автор: Анна Вчерашняя