Беседа о жизни, о художнике, о творчестве
Интервью Искана Ильязова 6 июня 2023 года Алексею Горбушину на РАДИО ВЫХОД
А.Г. Дорогие друзья, у нас в студии снова Солнечный Искан!Солнечный Искан — это Искандер Ильязов, творческий псевдоним Искан.
Сегодняшнее интервью происходит по весьма значительному поводу: на днях Искан получил звание «Почётный деятель искусств России».
Искан, что это за звание, кому оно присуждается, кем, и какие профиты художник получает от обладания этим очень почётным званием?
Искан. Начнём с того, что профитов абсолютно никаких, кроме того, что оно почётное. Присуждают его общественные организации: общественная организация патриотического воспитания граждан «Гражданское общество», Московский союз писателей, Международная академия современных искусств и рейтинговый центр Профессионального союза художников России. Присуждается по сумме заслуг. В моём случае это было 14 медалей за 24 месяца с мая 2021 по май 2023 года, и до того тоже были заслуги.
Присуждается это звание любым творческим людям в любых областях, и не только творческим. Организаторам культурного и творческого процесса это звание тоже присуждается: кураторам выставок, музейным деятелям, арт-критикам и так далее.
Красивый нагрудный знак «Почётный деятель искусств России» мне ещё не вручили.
А.Г. Вероятно, ты передашь этот знак своим детям, чтобы гордились, и чтобы внуки имели возможность поиграть дедушкиными наградами и ходить героями?
Искан. (смеётся) «Играл моей очаковской медалью», если помнишь… Нет, понимаешь: это не так. Потому что кому это надо, кому это интересно, то для тех, кому это интересно, оно интересно. Для остальных это всего лишь строка в биографии. Лично я от этого звания получаю творческий заряд, мне хочется ещё больше творить, ещё лучше, и новые арт-проекты делать. Что касается детей — то у них свой путь. Что касается внуков — то никто не знает, какой у них будет путь, но тоже будет свой. Не надо никогда никого ни на чей путь толкать — у каждого должен быть свой! Мои родители, например, меня ни на что не толкали, но из меня вырос приличный человек, который занимается всю жизнь приличными делами.
А.Г. А вот теперь давай поподробнее! Начнём с твоего детства!
В далёком 1956-м году кто провоцировал тебя на искусство?
Искан. Я из серии MADE IN 1956, то есть сделан в 1955 году и родился 17 января 1956-го. Надо будет мне тишёрт — такую майку сделать: MADE IN 1955, чтоб всем было всё ясно!
Родители были простейшие учителя двух простых школ заштатного города Тирасполя, который сейчас столица непризнанной Приднестровской Молдавской Республики.
Семья была достаточно культурная, особенно папа: чем только он не интересовался! Родители меня не толкали ни на что. Они мне предлагали, например, рассмотреть поступление в МГУ на факультет психологии, но там математику сдавать, а я никогда её не любил. Так само собой получилось — я поступил в МГПИИЯ — Московский институт иностранных языков, потому что я учился в английской спецшколе, а потом перешёл в середине девятого класса в обычную школу. В обычной я должен был учить английский, но поскольку я знал его слишком хорошо, мне дали немецкий факультативный. Я по-прежнему по-немецки «говорю без падежов», но .
А.Г. А что, там с падежами сложно?
Искан. Нет, их всего четыре, но я их не освоил, однако когда я приезжал в Германию, я изъяснялся не хуже любого гастарбайтера здесь в Подмосковье, то есть меня понимали, и я тоже немцев
понимал, хотя темы были серьёзные: организация семинаров в России, юриспруденция и так далее. Кстати, французский я так же знаю — «моя твоя не понимай». (Смеётся).
А.Г. Давай вернёмся к твоему золотому-розовому детству!
Есть у людей такая способность: у них есть такие доминирующие внутренние языки, то есть привязанные к тем или иным рецепторам. Вот есть визуалы, есть синестетики… Если из тебя получился художник, то ты не мог не быть художником в детстве.
Искан. Дорогой! Всё к этому шло! Но ты представь себе Тирасполь — это всё-таки глубокая провинция. Трудно себе представить, чтобы там кто-то был профессиональным художником на всю жизнь.
Получилось так, что всё равно это было не моё. Однако уже тогда были самопальные тесты в журналах типа «Знание-сила». И как только я начинал себя тестить, выходило что-то творческое изобразительное или литературное, либо психология — вот ты психолог с высшим образованием (смеётся).
Алексей Горушин. (Смеётся).
Искан. Так жизнь пошла зигзагами, и я не жалею об этом совершенно — она была интересной.
Может быть, если бы я получил «как все» высшее художественное образование, например в Москве, в Суриковке, допустим, то, во-первых, у меня был очень большой шанс спиться. Я ведь, честно говоря, в общежитии «злоупотреблял», и был в этом не просто замечен, а писали тогда ворохи доносов: что я вытворял «после того как». Во-вторых, вполне возможно, на каком-то курсе я бы возненавидел занятия, потому что меня бы заставляли что-то делать, а я в душе вольный художник.
А.Г. И как твои родственники, они в детстве тебя заставляли? Расскажи, как ты первый раз в жизни пересёкся с изобразительным искусством!
У тебя любимое направление геометризм, абстрактный. Как-нибудь это в детстве проявлялось?
Искан. Ну смотри, там в Тирасполе был такой Фойницкий, достаточно слабый соцреалист. Он писал в стиле соцреализма ещё до того, как этот жанр появился. Он участник Гражданской войны, и он в Тирасполе создал свою школу. И это притом, что Михаил Ларионов оттуда же. О существовании Ларионова тогда никто не знал, а если знал, то знать не хотел, потому что это было запретное эмигрантское имя. Когда мне было лет шесть, мой папа привёл меня в дом Фойницкого, который был минутах в восьми пешком от нашего дома. Частный сектор, мазанка, похожая на украинскую. Я вошёл, десять минут покрутился и оттуда убежал, потому что стоял страшный запах растворителей. Я ведь их уже тогда не переносил, а сейчас тем более. Так что представь себе, если бы я в Сурке учился… (смеётся). У меня на это дело не аллергия, а ИДИОСИНКРАЗИЯ!
А из геометрии… Вот всегда психологи спрашивают: первое в жизни ощущение, когда ты боялся, когда у тебя был страх ужасный, когда на всю жизнь осталось у тебя отрицательное ощущение. И я вспомнил! Это было тогда, когда я порезал гэдээровские сандалики!
А.Г. Исканчик, расскажи, пожалуйста, что такое гэдээровские сандалики в пятьдесят шестом году в Тирасполе!
Искан. Это был уже какой-то шестьдесят второй год, потому что я, будто взрослый, резал их не какими-то детскими, а настоящими взрослыми довоенными, а может быть даже дореволюционными золингеновскими ножницами моей прабабушки графини Ганской. «Достать» такие сандалики в Москве было проблемой, а уж в Тирасполе это была вообще фантастическая вещь. Я, ни разу их не надев, стал с ними играть, и мне захотелось что-то такое красивенькое сделать.
Алексей Горбушин. Что-то навеяло!
Искан. Да! А они, как римские сандалии, состояли из таких полосочек. Я эти полосочки порезал на прямоугольнички и квадратики и стал из них делать какие-то фигурки: ромбики, прямоугольнички, треугольнички — геометризм, на самом деле! Никаких сердечек — вот именно геометрию! Я прекрасно понимал, что меня за это взгреют по страшной силе! Папа пришёл, посмотрел …
А.Г. Резал и боялся! (смеётся) «Воровал и плакал»!
Искан. (смеётся) Но поскольку они педагоги, папа и мама, они не стали меня наказывать! Я очень покаялся и каюсь до сих пор! (смеётся)
А.Г. И на долгие года завязал с изобразительным искусством?
Искан. Ну нет, не так всё просто! Я очень долго к искусству шёл. Папа выписывал «Работницу», «Огонёк». Там были прекрасные по тем временам, красивые иллюстрации — соцреализм , конечно же, но они были хорошего качества. Там был Таир Салахов, например. Были русские дореволюционные и мировые классики. Я их с удовольствием смотрел. В школе, классе в третьем, я был фаворитом по лепке фигурок из пластилина, делал их идеально. Все удивлялись, как я это делаю. Я всегда искусством интересовался. Когда в Москву приехал, в институт поступил, знакомые девушки стали меня по музеям таскать, а не только пьянки.
А.Г. А позировать не пытались?
Искан. Там и без меня было много желающих из того же Сурка! (смеётся).
Потом я стажировался в Интуристе, как все с переводческого факультета. Но, в отличие от всех, я в Интуристе не просто отстажировался, а проработал почти полгода. У меня там специализация была: музеи, храмы и всё, что связано с изобразительным искусством, потому что я это любил.
А.Г. Исканчик, когда я смотрел твою биографию, то отметил, что твоё филологическое образование и твой живой ум, конечно, отразились на тебе. Тебя как передового студента направили на курирование спортивной Олимпиады 1980 года. Ты шведский язык знаешь?
Искан. У меня был шведский язык, начиная со второго курса. Я его невероятно быстро выучил, потому что шведский — это что-то между английским, который я и так прекрасно знал, и немецким, который у меня, как я тебе сказал, факультативом в аттестате зрелости. Я шведским увлёкся и в Интуристе работал именно со шведским. Был огромный спрос в сезон на гидов-переводчиков шведского языка.
А.Г. Искан, ты после путча получил какой-то грант интересный благодаря твоим прежним связям, когда ты возглавлял команду переводчиков.
Искан. Интурист, как говорится, «остался без последствий». Олимпиада-80, когда я возглавлял группу переводчиков при команде Швеции, тоже к этому имела очень далёкое отношение, потому что грант Маргарет Тэтчер — это когда уже развалился Советский Союз. Я сдавал экзамены и проходил собеседование где-то с января по апрель 1993 года. Потом уехал в Кингстонский университет под Лондоном к первому сентября того же года. Однако толку от этого не было никакого, потому что я как бывший внешнеторговый директор «красных советских директоров» был избалован и был не способен полноценно учиться. Я даже не пошёл на сессию, потому что я бы её «успешно завалил». Там сессия один раз в год. Грант я проел, потому что я выписал жену и дочь, по очереди.
А.Г. Подожди! Грант, где он проходил? Это город Кингстон?
Искан. Да, Кингстон-на-Темзе, 26 километров на запад от более-менее центра Лондона.
А.Г. Это не только оплата обучения, а проживание, еда…
Искан. Да, там всё предусматривалось. Какое-то время, в начале я жил в общежитии, потом нас расселили в Кингстоне по семьям, а потом я даже там жить не стал. Я снял комнату в Лондоне на Килберне. Туда я выписывал жену и потом старшую дочь.
А.Г. Когда ты проедал грант Маргарет Тэтчер, ты по музеям не ходил, лекции не слушал?
Искан. Вот как раз это я и делал, потому что все прекрасно знали, кем я был в Советском Союзе, знали, какую я должность занимал! Председателем наблюдательного совета университета был председатель совета директоров крупнейшей строительной фирмы Bovis. Фирма, кстати, среди прочего построила Смоленский пассаж в Москве. И вот я попросил даже не ректора, а его, чтобы я ходил на факультет искусств. Этот факультет там гораздо лучше, чем мой факультет права и бизнеса. Он подозвал к себе ректора, ректор — декана. Взяли они с меня честное слово, что я не буду отставать по учёбе. Потом двойной председатель спросил: «Ну что, у тебя там зазнобушка?» Я ответил: «Побойтесь бога, мне сколько лет, а им всем по 17−18», и ходил я к ним туда на факультет истории искусств с большим интересом. А почему я в Лондон любил сбегать? — Шасть-шасть по всем музеям, по всем галереям!
А.Г. А курсы лекций свои слушал?
Искан. Слушал, но было уже понятно, что я отрезанный ломоть и я не сдам. Понятно было мне, во всяком случае.
А.Г. Музеи, галереи… Кто из художников произвёл на тебя впечатление? Что ты там для себя открыл?
Искан. Я один из первых неангличан, кто открыл для себя Люсьена Фрейда. Он внук основателя психоанализа Зигмунда Фрейда. Потом он стал самым знаменитым и богатым художником Великобритании. Я пошёл в Национальную портретную галерею, там была выставка его портретов. Среди них был небольшой портрет Елизаветы Второй и, не в укор ей будет сказано, там он написал про неё ВСЁ. В одном портрете. Притом она позировала ему то ли один, то ли два раза всего, остальное — по фотографиям. Это гениальная вещь, и сам он абсолютный гений. И еще я изучал остальные богатства Лондона — город же богатейший…
А.Г. Меня интересует вопрос насмотренности твоей, потому что-то, что ты рисуешь, с бухты-барахты не появляется.
Искан. Не в Лондоне появилась насмотренность. Твой покорный слуга не ленился ходить на зональные выставки, на республиканские выставки, на всесоюзные выставки. Они проходили по результатам конкурсных отборов для советских художников. Ты же помнишь, как была устроена эта вся пирамида…
Алексей Горбушин. Иерархия.
Искан. Иерархия. Чтобы получить мастерскую, получить пожизненное содержание, получить то и сё, нужно было в этом участвовать. И плюс: не хочу сказать, что я ходил на какие-то неформальные события, но что касается творчества студентов тогдашних, я был с ним знаком.
А.Г. А с кем ты был знаком? Ты мог бы назвать какие-нибудь имена?
Искан. Я не помню никого.
А.Г. А Кабакова ты ведь знал?
Искан. Кабакова тогда я не знал. Ничего о нонконформистах не знал. Это я узнал только где-то во
второй половине девяностых.
О студенческом творчестве ещё. Не знаю, кто разрешил эту выставку, но её разрешили в Экспоцентре, который был частью Торговой палаты. А я работал в этой Палате и был комсомольским вожаком. Например картина, написаннная в анилиновых цветах, называется «Ночная бабочка». Совершенно упитая, обкуренная и обдолбанная девица самой древней профессии, но очень молодая, с анилинового оттенка волосами. И вот такая она сидит вся из себя и ощущает себя красавицей!
А.Г. Ну, это вполне современно! Сейчас посмотришь на девушек с анилиновыми волосами, такие Мальвины! Это было даже в те времена?
Искан. Да. В те времена это уже немножко было. Но это был полупубличный показ, такой «комсомольский», не для широкой публики.
А.Г. С кем из мэтров ты пересекался? В галереях, на открытиях, на презентациях?
Искан. Я очень люблю и уважаю последнего оставшегося в живых нонконформиста первой когорты — великого Эрика Булатова. У меня есть фотографии, где мы с ним в обнимочку. Я здоровался за руку с Немухиным, пока он был жив. Не потому, что он меня узнавал. А потому что (ну ты же понимаешь, ты психолог): когда в глазах видно, что вы друг друга знаете, и есть у меня подписанная им книга, и это написано в моих глазах, то остаётся только поздороваться. Застал я Эдика Штейнберга. Но с ним я очень далеко был знаком на моём раннем этапе коллекционирования. Он, как и я, абстрактный геометрист.
Из других… Все почему-то считали, что я дружу с недавно покойным Борисом Жутовским. Я действительно раз 7 — 8 в его мастерской был, и он даже предлагал мне бесплатные персональные мастер-классы, от которых я отказался. Можно много приколов и баек про него рассказывать. Но вот одна: когда он пришёл в мою квартиру на Садовом Кольце, где всем было категорически запрещено курить, я разрешил ему курить. Потом, унюхав это дело, моя жена спросила КТО? Я говорю — Жутовский. Она: Ааа, Жутоооовский…
А.Г. Такому можно ВСЁ!
Искан. А на мероприятиях Айдан Салахова познакомила меня со своим папой, Тимуром Салаховым, которого я очень уважал с тех пор, как в «Огоньке», ещё в Тирасполе, увидел вещи, которые он делал. В том числе 1967 года известный портрет Айдан на белой лошадке.
А.Г. Это хрестоматийная вещь!
Искан. А если вообще говорить о художниках, то вот, например, мой очень дальний и не по крови родственник из Одессы, Вячеслав Токарев, дядя Слава Токарев. Года четыре назад вся Одесса отмечала его столетие. А здесь, неподалёку, в огромном доме в Климентовском переулке, где мастерские наверху, живёт его сын. Сын бывал на моих вернисажах, ты его видел, но он скромный, не представлялся. Когда я приезжал из Тирасполя на море в Одессу, а там ехать 106 километров, то останавливался я до примерно 1967-го года в квартире у дяди Славы. Она была по тогдашним меркам достаточно просторная, потому что он был Народным художником Украины.
А.Г. Исканчик! Я навёл о тебе небольшие справки, извини. Помимо того, что ты интересовался искусством, ты себе давал волю коллекционировать какие-то работы и немножко продюсировать художников. У тебя много знакомых в этой среде за рубежом.
Искан. Да. Так случилось, что я в какой-то момент поддался уговорам ныне покойной Светланы Болховитиной, очень уважаемой мной и известной в своё время. Она была арт-дилером и содержала галерею. Она увлеклась нонконформистами, и в конце концов и я стал их собирать. Собирал я с декабря 2005 до примерно 2011.
А.Г. Судя по тем фамилиям, которые ты перечислил, это должна быть увлекательнейшая коллекция!
Искан. У меня никогда не было денег на живопись, я собирал только графику, поэтому коллекция сама не имеет ценности, но кто её видел (а видели её всего три человека — я, мой дилер и помощник дилера, а больше её никто и не увидит) говорят, что она крайне сфокусированная, а это невероятно ценно.
Алексей Горбушин. То есть цельная.
Искан. Да. Но я параллельно и ныне здравствующих собирал, в том числе ребят, которые по прошествии 15 лет уже в рейтингах. Им по 40−45 лет теперь. Я не прогадывал, потому что я их работы покупал за сто долларов. И некоторые работы на бумаге по сто долларов покупал, которые по два с половиной метра (смеётся). Мне это очень греет душу (смеётся), хотя они абсолютно неликвидны, конечно.
А.Г. А вот теперь небольшой вопрос, чтобы слушателям было несколько более понятно. Графика в твоём понимании — это что?
Искан. Всё, что на бумаге. Включая написанное акрилом и даже маслом.
А.Г. Ясненько! Этот вопрос я не просто так задал. Если ты увлекался графикой, то ты увлекался линиями, геометрическими формами. А цветоформы с какого бока в твоём творчестве?
Искан. Это изнутри, чисто нутряное. Я не знаю, честно! Есть достаточно много текстов, которые разные люди писали на эту тему. Однако исчерпывающего и короткого объяснения нет. Я не знаю как!
Факт тот, что главный искановед Ольга Петрова была очень права на самом раннем этапе моего творчества, в первый же год. Она отметила, что у меня цветоформа рождается не как сначала графика-форма, или сначала цвет, а как-то выплёскивается вместе и неразрывно. И вот так оно и есть. Чем это объяснить, я не знаю.
А.Г. То есть опять виноваты те гэдээровские сандалики! (оба смеются)
Искан. Ты профессиональный психолог с высшим образованием и практик, тебе видней!
А.Г. Наше интервью подходит к концу. Я хотел бы сделать блиц-опрос для наших радиослушателей, которые немножко разбираются в искусстве. Думаю, что те вопросы, которые будут заданы, им будут интересны. Выбор будет непростой!
Кого бы ты выбрал в качестве победителя, Яна ван Эйка или Джотто?
Искан. Джотто! Хотя обожаю Яна ван Эйка!
А.Г. (смеётся) Такое парадоксальное существование! Почему?
Искан. Более творческий! Ты посмотри на Яна ван Эйка! Считается, что он придумал живопись вообще как таковую и молодец во всём, абсолютнейший гений. Но Джотто открыл новые совершенно вещи, новые горизонты.
А.Г. Тогда усложним вопрос. Рафаэль или Микеланджело?
Искан. Микеланджело.
А.Г. Микеле был как раз геометристом, графиком был.
Искан. Безотносительно! Рафаэль — это невероятно красиво, это основоположник Западной живописи, в том числе современной, но это плюс-минус один и тот же стиль. А титан Возрождения Микеланджело чего только не делал, и везде был гениален.
А.Г. То есть помимо всего нужна ещё полифоническая составляющая?
Искан. Творческий заряд!
А.Г. Творческий корень!
Искан. Меня надо удивить так, чтобы я просто…
А.Г. Ааа, тебя нужно удивить!
Искан. Да!
А.Г. Хорошо! Пойдём тогда глубже, ближе к твоему направлению! Кандинский или Малевич?
Искан. Кандинский! Потому что Малевич написал манифесты и вообще молодец, но глубину постижения изображения и переноса на плоскость «взял» именно Кандинский.
А.Г. Да, его наработки до сих пор составляют основу цветоведения.
Искан. Он глубже! Может быть, он менее заряжен, может, он не такой революционный, но он глубже.
А.Г. А что, если мы перейдём нескольку в другую сторону. Ты сказал, что автор должен тебя удивлять. Хлебников или Маяковский?
Искан. Ну и вопрос! Безумно люблю Маяковского!
А.Г. Который опять же занимался словоформой, который вовсю вводил новые слова.
Искан. Маяковский всё-таки, хотя новатор тут Хлебников, и до сих пор его не догнали!
А.Г. Перейдём к гендерному вопросу. Ахматова или Цветаева?
Искан. Ахматова. Она глубже.
А.Г. В чём глубже?
Искан. Философская подоплёка.
А.Г. Ты считаешь, что Цветаева жила больше…
Искан. У Цветаевой более мощные эмоции.
Ты какие-то выбрал вопросы, где равновеликие и равносильные…
А.Г. Вопросы и подбираются для того, чтобы выявить те акценты, которые для тебя значимы. Это как буриданова ослица, которая философские понятие.
Искан. Я всё же философскую глубину предпочту у Ахматовой.
А.Г. Продолжим игру. Она тебе понравилась?
Искан. Ты хорошо меня лупишь, давай-давай!
(смеются)
А.Г. Хорошо! Бить, так наотмашь! Евтушенко или Вознесенский?
Искан. Вознесенский.
А.Г. У нас просто так ответов не бывает, у нас всегда нужно пояснить почему.
Искан. А здесь вот чисто чуйка. Кто у меня всю жизнь вышибает слезу, кто заставляет сердце выпрыгивать из грудной клетки — из этих двоих, конечно, Андрей Андреевич Вознесенский.
А.Г. Этот выбор показывает, что помимо того, что ты абстракционист, график, «сухарь», в тебе есть ещё и это тонкое чувство.
Искан. Ну, а как же!
А.Г. Хорошо! Давай исследуем этот вопрос немножко глубже, хотя и парадоксально!
Высоцкий или Бродский?
Искан. Ну и вопрос!!! (пауза) Высоцкий! Знаешь почему? Потому что он изменил тот язык, на котором мы думаем, пишем, живём! Он изменил русский язык!
А.Г. Цитируемость. Афористичность.
Искан. И количество памятников, поставленных уже в новое время! Он в этом второй после Жукова.
А.Г. А Бродский — с какой девушкой ни познакомишься, всегда нужно читать Бродского, и тогда налаживается взаимопонимание!
Искан. Я и того и другого цитирую в огромном количестве.
А.Г. Бродский больше для женского пола, Высоцкий больше для мужского.
Искан. Не по гендерному признаку!
А.Г. Я понимаю, но целевая аудитория у тебя — это всё-таки мужчины, ты общаешься с мужчинами! И если посмотреть твои картины, в частности, которые ты дал на выставку «Весеннее обострение», то это были явно выраженные картины для мужчин.
Искан. Да, в данном случае да.
А.Г. И чем интересен твой стиль работы, так это то, что тебе почти не нужно проходить цензуры. Я заметил такой момент: когда смотришь твои работы, всё равно видишь образ. У других людей спрашиваешь, что ты видишь? Отвечают: шарики, квадратики, прямоугольнички, — простые-простые фигуры. Как у Буратино: «мысли простенькие-простенькие, коротенькие-коротенькие». По большому счёту, есть абстрактные геометрические картины, на которые можно смотреть очень долго и которые вызывают много ассоциаций, которые пробуждают в зрителе ассоциативное мышление. А есть картины, где квадрат «просто нарисован», и мы можем это только констатировать. Твои же работы являются геометрическими метафорами. Ты не мог бы пояснить этот феномен, он у тебя осознанно происходит или…
Искан. Неосознанно. Можно сказать, что это идёт от Бога. Я всегда говорю, что я ворую свои цветоформы, через портал из астрала таскаю. Не знаю, откуда это всё берётся. Но за этим,
конечно, стоит определённый культурный уровень, та же насмотренность, о которой ты говорил, и горение, и желание, и обострённые чувства. А прямого объяснения этому нет.
А.Г. Искан, неужели, интуитивно сознавая и обдумывая предстоящее полотно, неужели ты ни разу не рефлексировал по поводу того, почему ты пишешь? Неужели ты не занимался глубинным самоанализом и искусствоведением?
Искан. Нет. Моя задача такая: чтобы была гармония на плоскости холста, чтобы была выразительность. Это потому, что без выразительности просто смотреть не на что, иначе это не произведение искусства. А содержательную сторону абстракции во время письма я не осознаю, она идёт подсознательно.
А.Г. Но у тебя в процессе работы что, ничего нету? Ты являешься вот чисто ретранслятором, антеннкой, лампой, диодиком, через который втекает и ничего не вытекает, или у тебя какие-то образы, какая-то музыка, стихи какие-то, ты проецируешь какой-то образ на холст, ещё не испачканный?
Искан. Не стихи. Я проецирую какой-то образ, но я до конца его сам не чувствую. потому что даже если я взял холст, разметил всю геометрию, фигуры сделал, их осталось наполнить цветом — ещё не чувствую.
Когда я делаю эту разметку, я просто стремлюсь, чтобы была гармония и соотношение масс и баланс масс, заранее. Потом, добавляя туда цвет, я ещё дальше балансирую и делаю красивую композицию. При этом я не думаю, что она означает, и никогда не думаю, что она должна выражать. Это за кадром. Вот так.
А.Г. То есть получается — это зависит от того, к правильной ли радиостанции ты подключился. Космической! (смеётся)
Искан. Я тебе честно скажу, у меня всё получилось в 95 примерно процентах случаев. У меня есть процентов пять незаконченных полотен. Когда-нибудь я их, может быть, закончу. Чтобы я когда-то что-то радикально переделывал — не было никогда такого.
А.Г. То есть ты всё равно на холсте не думаешь, даже если подходишь с чистым сознанием к холсту. Ты действуешь по интуиции, глубоко не погружаясь во время работы.
Искан. Всё это происходит помимо меня. Вся эта работа, которую ты описываешь. Я этим не заморачиваюсь. Я создаю плоскость картины. Что она будет означать для тебя, для меня, для ещё кого-то, ещё кого-то — это уже совершенно другой вопрос. Моя задача — чтобы она была эстетически хорошая, выдержанная. Всё.
А.Г. Хорошо, ладно, оставим некоторую загадку и недосказанность в этом вопросе.
Продолжим исследовать вопрос о работе над холстом. Какую музыку ты слышишь у себя в голове, когда ты рисуешь?
Искан. В голове больше Шопен, а пишу я больше под Баха. Но также под Чайковского, также под Генделя, и под что я только не писал! Я писал под классику рока, я …
А.Г. Под кого из классиков рока?
Искан. Пинк Флойд я вообще всегда любил и под него писал, под АC-DC писал, под…
А.Г. Эта музыка наиболее трансцендентна…
Искан. Да нет, это зависит от того, что пишешь. Под Smokie, это забойные вещи, я тоже писал. (смеются)
А.Г. А вспомни, что ты писал под Пинк Флойд и что ты писал под других — хотя бы описание дай.
Искан. Нет, я уже, конечно, не помню ничего. Нет прямой связи между тем, что ты слушаешь и что ты пишешь. Однозначно. Это я тебе сразу могу сказать.
А.Г. Дорогой Исканчик! Я понимаю, что заканчивать на такой ещё не закрытой книжке, на открытом финале, не принято. Зрителям, слушателям нужно давать какую-то законченную мысль. Поэтому хочется задать тебе такой вопрос. Что бы ты мог посоветовать нашим слушателям и зрителям: на чём акцентуировать своё внимание, какие применять практики для того, чтобы войти в творческое состояние, сознание?
Искан. Можно посмотреть на детей, расслабиться и играть, и в процессе игры можно найти вдохновение. Но это будет один, достаточной простой уровень искусства.
Можно сделать по-другому: очень много читать, очень много знать, очень многим интересоваться — и тоже попытаться погрузиться в творчество. Будет более высокий уровень, в результате.
А так всё это очень индивидуально, потому что у нас ведь есть поэты, есть художники, есть писатели, есть скульпторы, есть сценографы — очень много разных творческих людей. Нужно ещё всё-таки владеть основами профессии, без этого тоже никуда. Здесь, наверное, нет какого-то общего рецепта.
Нужно очень много смотреть, что делают другие творческие люди, это помогает. Хотя я как коллекционер изобразительного искусства могу сказать, что против этого. Вот, например, наивники, из какой-нибудь сибирской глубинки, которые в жизни никогда не видели никаких изображений, кроме журнально-газетных, в своей избушке на курьих ножках…
Алексей Горбушин. И фотографий на стенке…
Искан. И фотографий на стенке, и у них тоже очень интересные вещи, но это гении. Ну, а так, творчеством надо заниматься всем! Вот есть телефон, на него снимайте фотки, и какая-нибудь 10 874-я фотка будет хорошей.
А.Г. То есть ты предлагаешь идти эмпирическим путём?
Искан. Ну да.
А.Г. Увеличивать дурную энтропию?
Искан. Нет, дурная энтропия — ну как, кто-то может и на десятом кадре сделать шедевр.
А.Г. Весь вопрос, как войти в это состояние? И понять, что ты находишься в этом состоянии? Что эту волну ты оседлал и что это ТВОЯ волна и чтобы не пропустить её, не прошляпить, и чтобы на этой волне аж…
Искан. Мы опять возвращаемся к тому, что это зависит от меры таланта. Для гения вообще нет такой проблемы. Для очень талантливого человека тоже нет такой проблемы. Он в потоке всегда. Он с большой придурью в голове и он вообще не обращает внимания, что происходит вокруг — он творчеством занимается. Ежели у кого-то скромный талант, вот как у Искандера Ильязова, у меня то есть, то музыку слушать надо, умные книжки читать…
Алексей Горбушин. Дурачиться.
Искан. Дурачиться. Смотреть какие-то другие изображения, в том же интернете, может быть, то, что интересно. Вот так…
А.Г. Спасибо! Второй финал. А почему тебя называют «Солнечный Искан»?
Искан. Так назвала меня Ольга Петрова, «главный искановед». Она действительно хороший арт-критик и искусствовед дипломированный. Я очень рано издал первый персональный каталог, буквально через год после того, как начал вообще писать картины. Я начал писать, когда мне было 59 с половиной лет. А уже через год у меня был прекрасный каталог, который до сих пор работает. И я новый каталог не выпускал и даже не собираюсь выпускать. Вступительную статью написала Ольга Петрова. И она её написала от души. Там она написала, что я Солнечный Искан. И всё, что она ТОГДА написала, по-прежнему очень глубоко и очень правильно. Она смотрела вперёд — и в корень.
А.Г. То есть нам светит светлое будущее в лучах Солнечного Искана!
Искан. А что, я готов звездить и готов греть лучами — пожалуйста!
А.Г. Спасибо огромное за то, что ты пришёл сегодня в нашу студию! Спасибо за те советы и тонкие намёки, которыми, я надеюсь, наши слушатели воспользуются!
Итак, вы были на Радио Выход и у нас в гостях был…
Искан. …Искандер Ильязов и большое спасибо Алексею Горбушину за то, что взял у меня интервью! Ура!
(аплодисменты)
