Айвазовский и колбаса. Ван Гог и герань. Кляйн и золотые слитки. «Артхив» вспоминает гонорары, которые кажутся диковинными даже по меркам такого странного, непредсказуемого и труднообъяснимого явления, как арт-рынок.
Иван Айвазовский
В 1840 году Айвазовский приехал в Италию, где его ожидал грандиозный успех. Ему, недавнему выпускнику Академии, рукоплескал Рим. В «Художественной газете» писали: «В Риме на художественной выставке картины Гайвазовского признаны первыми. Газеты гремели ему восторженными похвалами, и все единодушно говорили и писали, что до Гайвазовского никто еще не изображал так верно и живо света, воздуха и воды».
В 1840 году Айвазовский приехал в Италию, где его ожидал грандиозный успех. Ему, недавнему выпускнику Академии, рукоплескал Рим. В «Художественной газете» писали: «В Риме на художественной выставке картины Гайвазовского признаны первыми. Газеты гремели ему восторженными похвалами, и все единодушно говорили и писали, что до Гайвазовского никто еще не изображал так верно и живо света, воздуха и воды».
Хаос. Сотворение мира
1841, 106×75 см
Его полотно «Хаос. Сотворение мира» приобрел Папа Римский. По одной из версий, Григорий XVI купил картину, согласно другой, Айвазовский отказался от платы и подарил «Хаос» понтифику. Так или иначе, игра была сделана: что хорошо для Папы, хорошо для всякого итальянца. Айвазовский пользовался сумасшедшим спросом среди местных вельмож, простолюдины довольствовались подражаниями и копиями — в каждой лавчонке имелась марина
«под Айвазовского». Впрочем, ни народная любовь, ни внимание Папы, ни панегирики, которые слагал в его адрес Уильям Тернер, не вскружили Айвазовскому голову.
Однажды в Венеции он познакомился с неким маркизом, который предложил ему в качестве гонорара колбасу. И Айвазовский не отказался.
Конечно, эта история не имеет ничего общего с пронзительными главами из биографий Амедео Модильяни или Нико Пиросмани, работавших за еду. Айвазовский был гурманом, а речь шла о деликатесах, первоклассной итальянской салями, которую производил брат венецианского вельможи. И все же колбаса — это колбаса.
В этом был весь Айвазовский. Как бы ни штормило восторженную толпу, как бы ни волновалось море его почитателей, он крепко стоял ногами на земле, высокая поэзия уживалась в нем с приземленной прозой. Недаром, познакомившись с художником, позднее Чехов писал: «В себе одном он совмещает и генерала, и архиерея, и художника, и армянина, и наивного деда, и Отелло».
Однажды в Венеции он познакомился с неким маркизом, который предложил ему в качестве гонорара колбасу. И Айвазовский не отказался.
Конечно, эта история не имеет ничего общего с пронзительными главами из биографий Амедео Модильяни или Нико Пиросмани, работавших за еду. Айвазовский был гурманом, а речь шла о деликатесах, первоклассной итальянской салями, которую производил брат венецианского вельможи. И все же колбаса — это колбаса.
В этом был весь Айвазовский. Как бы ни штормило восторженную толпу, как бы ни волновалось море его почитателей, он крепко стоял ногами на земле, высокая поэзия уживалась в нем с приземленной прозой. Недаром, познакомившись с художником, позднее Чехов писал: «В себе одном он совмещает и генерала, и архиерея, и художника, и армянина, и наивного деда, и Отелло».
Портрет Петра Капицы и Николая Семенова
1921, 71×71 см
Борис Кустодиев
Однажды в мастерскую Кустодиева вломились двое молодчиков, которые с порога потребовали, чтобы художник отложил все свои дела. Молодые люди хотели, чтобы Кустодиев — один из самых прославленных портретистов России, писавший императоров, цесаревичей и поп-звезд тех лет, — немедленно нарисовал их двойной портрет . Они не были знаменитостями, но заверили Бориса Михайловича, что вскоре непременно таковыми станут.
«И такие они бровастые, краснощекие, такие самоуверенные и веселые были, что пришлось согласиться», — рассказывал позднее Кустодиев своему приятелю Федору Шаляпину.
Заказчики (это были будущие академики Петр Капица и Николай Семенов) не обманули Кустодиева — оба стали впоследствии нобелевскими лауреатами.
Шел 1921 год — тяжелые смутные дни. Кустодиев к тому времени разуверился в большевиках, но был вынужден сотрудничать — оформлял идеологически грамотные спектакли, рисовал плакаты и агитационные лубки, состоял в Ассоциации художников революционной России. Его жена Юлия пилила по воскресеньям дрова, расплачивались с ней дровами же. Сам Кустодиев подрабатывать физически не мог: в результате операции на позвоночнике он практически лишился подвижности ног.
Несмотря на все это, Кустодиев сохранял надежду и чувство юмора. Оптимизм его заказчиков, их уверенность в том, что все, так или иначе, наладится, подкупили художника.
Конечно, не последнюю роль в том, что взялся писать их портрет, сыграла и плата, которую они предложили. Капица и Семенов расплатились петухом и мешком пшена, который они заработали, починив кому-то мельницу. По меркам тех лет, завидный гонорар хоть для будущих нобелевских лауреатов, хоть для одного из самых прославленных портретистов России.
Ив Кляйн совершает прыжок в пустоту (1960, фото: Гарри Шанк, Джин Кендер)
Ив Кляйн
Французский художник Ив Кляйн был вдохновенным затейником и неутомимым искателем приключений, эдаким Индианой Джонсом живописи. Он изобрел антропометрии (картины, созданные с помощью отпечатков человеческого тела — 1, 2, 3) и особый синий цвет, который запатентовал как «Международный синий цвет Кляйна». Он прикреплял свои работы к крыше автомобиля и ехал из Парижа в какую-нибудь провинцию, подвергая холст воздействию дождя, ветра, пыли, беря в соавторы стихию. Он использовал вместо кисти огнемет и приводил свои картины в движение посредством электродвигателей. Случалось, Кляйн создавал картины из тончайших золотых пластин, оживавших и «шелестевших» от малейшего движения воздуха.
Однако по-настоящему «золотым» периодом в его творчестве можно назвать тот, когда покупатели расплачивались с Кляйном золотыми слитками — это было непременным условием сделки.
Любопытно, что в обмен на золото Кляйн предлагал клиентам ничто. Еще любопытнее, что именно этот товар стал наиболее ходовым. Ни закопченные огнеметом холсты, ни шедевры, созданные голыми, обмазанными краской прелестницами, спросом не пользовались — в основном Кляйн зарабатывал на жизнь в качестве тренера по дзюдо.
Торговля ничем осуществлялась по строго определенному ритуалу. Часть золота Кляйн в присутствии покупателя (в их числе были и толковые люди, к примеру, Альбер Камю) бросал в Сену — символическая дань Пустоте.
Разумеется, идее о том, что жест художника важнее самой живописи, рукоплескали не все. Место, которое занимает в истории искусства Ив Кляйн, все еще является предметом ожесточенных споров. Одни считают, что Кляйн наиболее точно понял, сформулировал и монетизировал самую суть современного искусства. Другие утверждают, что он был вдохновенным прохвостом. Третьи резонно полагают, что одно другому не помеха.
Ночное кафе
Сентябрь 1888, 72.4×92.1 см
Винсент Ван Гог
В разные периоды жизни и творчества дела с гонорарами у Ван Гога обстояли по-разному: иногда плохо, иногда очень плохо. В 1882 году он с гордостью сообщал в письме брату Тео, что продал, наконец, одну из картин: «первая овечка прошла через мост». Но чаще Винсент довольствовался натуральным обменом. В начале карьеры он нередко расплачивался с натурщицами тем, что написал. Он упорно пытался уговорить их позировать обнаженными и, конечно, рассчитывал на большее — моделей он искал преимущественно в портах среди девушек не самых строгих правил. Но даже антверпенские шлюхи оставались неприступными. Трудно сказать, что пугало натурщиц сильнее — тяжелая и нестабильная личность художника или его манера. Ван Гог не умел польстить модели и весьма условно передавал портретное сходство, а в его ранней палитре преобладали тоскливые серо-коричневые тона.
Так или иначе, зачастую его единственной наградой в те годы было то, что кто-нибудь время от времени соглашался ему позировать.
Позднее он познакомился в Париже с хозяйкой кафе «Тамбурин» Агостиной Сегатори. Агостина, называвшая свое заведение «скорее музеем, чем кафе», согласилась принимать картины Ван Гога в качестве оплаты счетов за еду и даже регулярно посылала ему цветы. Впрочем, делала она это не для того, чтобы выразить свое восхищение — Агостина просто хотела, чтобы на ее картинах было побольше ярких красок.
Одна из самых известных картин Ван Гога — написанное в Арле «Ночное кафе», также была отдана в счет арендной платы. Живший в комнате на втором этаже художник задолжал хозяину. Он предложил написать его «паршивую лавочку», «раз уж переплатил столько денег зря», и тот был вынужден согласиться.
Обычно многолюдное кафе стремительно опустело — так часто происходило, когда Винсент устанавливал мольберт. В стаканах осталась недопитое вино, заброшен стол для карамболя, по углам прячут лица бродяги, которым некуда бежать. И только хозяин «паршивой лавочки» позирует с бесстрашием и решимостью человека, которому нечего терять.
Реклама удалась на славу: «Ночное кафе» вошло в историю как визуальный мем, символизирующий одиночество, заброшенность, безысходность. И сам Ван Гог с гордостью писал о ней брату: «это одна их самых уродливых моих картин».
Друзья Бегоса
1910, 113×117 см
Нико Пиросмани
Бутылка вина и нехитрая снедь — таким был типичный гонорар Николая Пиросманашвили — бездомного, блаженного, бессребреника, вечного скитальца и непризнанного при жизни гения. Большую часть сознательной жизни Пиросмани провел в тифлисских духанах, раскрашивая стены, расписывая вывески, рисуя на салфетках и клеенках. Его жизнь — такая же бесхитростная, как и его искусство, — вызывала у одних восхищение, у других — снисходительное презрение, у третьих — потаенную зависть. Даже современники Пиросмани, знавшие его лично, не могли прийти к единому мнению, с кем имеют дело — с мудрецом или сумасшедшим.
Какое-то время Пиросмани пытался жить как все, он даже открыл молочную лавку, но вскоре разорился. Пожалуй, пиком его деловой карьеры стало знакомство с духанщиком Бего Яксиевым, который предложил ему должность «штатного художника». У Бего Пиросманишвили был гарантирован полный соцпакет: крыша над головой, собственная мастерская в кладовке, ежедневная кормежка и баня по пятницам. Яксиев относился к Нико как к члену семьи и не ограничивал его творческую свободу — художник сам решал, что написать на вывеске — «Сухой не уезжай» или «Вино, закуски и разний горячи пищ».
Пиросмани прожил у Бего несколько лет, но, в конце концов, не выдержал и сбежал, став таким образом еще и пионером дауншифтинга.
Этикетка Chateau Mouton-Rothschild с рисунком Пабло Пикассо
Пабло Пикассо
Пикассо был поклонником Нико Пиросмани — однажды он даже написал его портрет. Было у них и еще кое-что общее: Пикассо тоже доводилось работать за выпивку. За гонорар в десять ящиков вина он нарисовал этикетку для знаменитого Chateau Mouton-Rothschild. Компания благоразумно придержала работу и выпустила партию с этикеткой Пикассо в 1973-м — в год смерти художника. Это был триумфальный год для винодельческого хозяйства «Мутон-Ротшильд»: этикетка, разработанная самым известным художником XX века, была приурочена к присвоению высшей категории в Официальной классификации вин Бордо. Как Мутон Ротшильд удалось заполучить столь несговорчивого и дорогого «дизайнера» всего за десять ящиков вина? Ответ прост: десять ящиков Шато Мутон-Ротшильд — это, по самым скромным подсчетам, сто тысяч долларов.
Традиция приглашать для создания этикеток знаменитых художников существует в компании с 1945 года. Кроме Пикассо, в их числе были Сальвадор Дали, Фрэнсис Бэкон, Люсьен Фрейд, Марк Шагал, Энди Уорхол, Василий Кандинский, Илья Кабаков и многие другие.
Артхив: читайте нас в Телеграме и смотрите в Инстаграме
Автор: Андрей Зимоглядов. Главная иллюстрация: Жан-Мишель Баския. Выиграй 1 000 000 долларов!
