В 2016 году на экраны кинотеатров вышел бельгийско-голландский фильм режиссёра Рудольфа ван дер Берга «Подлинный Вермеер». Эта картина, которую едва не выдвинули от Нидерландов на премию «Оскар», обещает зрителям рассказ о Хане ван Меегерене — великом мастере подделок, исхитрившемся успешно продать несколько своих произведений не только голландским музеям и коллекционерам, но и самому Герману Герингу.
Обещание авторы картины сдержали весьма условно. Хотя их можно поблагодарить за ремарку, предваряющую фильм: «почти правдивая история». Вот это «почти» было добавлено весьма уместно. Почти правдивая история о почти талантливом художнике, почти правдоподобно разработавшего методы подделки старых мастеров и почти похоже подделавшего Вермеера.
В русской прессе этот фильм анонсируют приблизительно так: «Одаренный живописец Хан ван Мегерен влюбляется в жену чванливого искусствоведа. Уязвленный эксперт использует все свое влияние и выставляет соперника бледным копиистом Рембрандта и Вермеера. Желая проучить невежественного эксперта, Ван Мегерен решается на дерзкий поступок — он пишет картину, которую выдает за неизвестную работу прославленного Вермеера. Фальшивку принимают за подлинник, а бедный художник в одночасье становится богачом. Не справившись с искушением, ван Мегерен пишет на продажу новые „шедевры“ великих мастеров…»
Давайте же попробуем проанализировать фильм с таким заманчивым анонсом, вооружившись настоящей биографией Хана (Хенрикуса Антониуса) ван Меегерена и учебником истории 20-го века (чтобы ощущать, как именно наш герой встраивается в исторические события).
Итак, на экране всё начинается с конца — с судебного процесса, на котором художника и коллекционера ван Меегерена обвиняют в сотрудничестве с нацистами и разбазаривании национальных ценностей — продаже Герингу полотна «Христос и блудница», принадлежащего кисти великого Вермеера.
Итак, на экране всё начинается с конца — с судебного процесса, на котором художника и коллекционера ван Меегерена обвиняют в сотрудничестве с нацистами и разбазаривании национальных ценностей — продаже Герингу полотна «Христос и блудница», принадлежащего кисти великого Вермеера.
Ван Меегерен — весьма эффектный в исполнении Еруна Шпиценбергера, сам выступает в роли своего адвоката, рассказывая, что все его беды — от критиков. Они растоптали в нём художника, разбили его семью, отняли у него сына…
В этот момент человек, немного знакомый с биографией великого фальсификатора, говорит: «постойте-постойте, сына отняли, а дочь оставили, что ли, в первом браке же было двое детей?"
Ах, кому нужна эта точность? Сын — это красиво, трогательно, он рисует, сидя в папиной мастерской, милую картинку, исполненную любви к отцу, а что прикажете делать с дочерью? Не рисовать же её учить?
Итак, следуя за рассказом художника, мы углубляемся в его прошлое — первые попытки писать в духе старых мастеров (мадонну с младенцем с жены и сына), первые сомнения в собственной гениальности, сложный порывистый характер, заставляющий то уничтожать едва написанную картину, то задирать юбку жене, явно в этот момент на любовь не настроенной, то скакать под классическую музыку сухопарым голландским сатиром, предусмотрительно прикрыв чресла эффектно развевающейся набедренной повязкой.
В этот момент человек, немного знакомый с биографией великого фальсификатора, говорит: «постойте-постойте, сына отняли, а дочь оставили, что ли, в первом браке же было двое детей?"
Ах, кому нужна эта точность? Сын — это красиво, трогательно, он рисует, сидя в папиной мастерской, милую картинку, исполненную любви к отцу, а что прикажете делать с дочерью? Не рисовать же её учить?
Итак, следуя за рассказом художника, мы углубляемся в его прошлое — первые попытки писать в духе старых мастеров (мадонну с младенцем с жены и сына), первые сомнения в собственной гениальности, сложный порывистый характер, заставляющий то уничтожать едва написанную картину, то задирать юбку жене, явно в этот момент на любовь не настроенной, то скакать под классическую музыку сухопарым голландским сатиром, предусмотрительно прикрыв чресла эффектно развевающейся набедренной повязкой.
Вот наконец-то и первый успех — ван Меегерену вручают медаль художника года, условно сбрасывая с пьедестала прошлого кумира — Пикассо. Вручение медали осуществляет злой гений ван Меегерена, его гнусный антагонист — самодовольный и невежественный критик, похожий на помесь холёного кота с тараканом.
С мерзким критиком нам придётся встретиться ещё неоднократно — именно он коварно познакомит ван Меегерена со своей женой-актрисой (естественно, бедному Хану не останется ничего другого, кроме как отбить красавицу у недостойного типа). Именно он объявит подделкой прекрасно отреставрированную ван Меегереном работу Хальса. Именно он посмеётся над его чудесным анималистическим рисунком. Именно он произнесёт на вернисаже художника унижающую его речь. Именно он подтолкнёт художника (исключительно мести ради) ввязаться в изготовление подделок. Именно он, опознав Вермеера в первой фальшивке, породит доверие к прочим работам из его «коллекции». И, наконец, именно он выступит на процессе, утверждая, что проданная Герингу работа — несомненный Вермеер.
Так как история нам обещана «почти правдивая», то у гнусного критика есть вполне реальное имя, услышав которое искусствоведы ставят фильм на паузу и бегут освежить свою память — вдруг они пропустили такие потрясающие подробности биографии почтенного господина Абрахама Бредиуса?
Так как история нам обещана «почти правдивая», то у гнусного критика есть вполне реальное имя, услышав которое искусствоведы ставят фильм на паузу и бегут освежить свою память — вдруг они пропустили такие потрясающие подробности биографии почтенного господина Абрахама Бредиуса?
Абрахам Бредиус, портрет
работы Хендрика Хавермана, 1899 г.
Давайте и мы ознакомимся с ними: будущий знаменитый искусствовед родился в 1855 году (то есть на момент знакомства с ван Меегереном разменял седьмой десяток), получил хорошее образование, много путешествовал, увлекался музыкой, коллекционировал картины, и к концу 19 века стал крупнейшим на тот момент специалистом по старым голландским мастерам.
В 1880-м году Бредиус был назначен заместителем директора Нидерландского музея истории искусства в Гааге (вскоре этот музей объединится с амстердамским Риксмузеумом), в 1888 году оставил это место по собственному желанию, а год спустя будет приглашён на должность директора Маурицхауса. Маурицхаусу это назначение пойдёт на пользу — в музее сделают ремонт, смотрителям будет пошита новая униформа, но, главное, будет закуплен ряд весьма ценных картин старых мастеров. Помимо этого, ярый собиратель искусства Бредиус не раз одалживал музею картины из собственной коллекции (в которую входила, в частности, полотно Рембрандта «Давид и Саул»). В 1909-м году Бредиус ушёл с поста директора Маурицхауса по состоянию здоровья, но на некоторое время остался почётным советником музея. Также за свою долгую жизнь он написал несколько книг о художниках (в частности, о Рембрандте и Яне Стене), которые переиздаются и поныне.
Саул и Давид
1658, 130×164.5 см
Конечно, были у Бредиуса, по мнению современников, и немалые недостатки — в оценках живописи он часто руководствовался чутьём и вкусом, а не наукой, был грубоват, резок в суждениях, азартно-безжалостен с конкурентами-искусствоведами. А в 20-х годах, продав большую часть своего нидерландского имущества, он получил гражданство Монако и с тех пор изрядно экономил на налогах. Ещё злые языки утверждали, что отношения упорного холостяка Бредиуса с молодым искусствоведом Иосифом Отто Кронигом, часто сопровождавшим его в путешествиях, были несколько слишком близкими, чтобы оставаться приличными.
Постойте, какой «холостяк в паре с молодым искусствоведом», если в фильме явно показан господин, женатый на молодой красавице?
Увы — что бы не показывал нам фильм, а женщинами Абрахам Бредиус интересовался, только если они были написаны на доске, холсте или стене великим мастером, или же являлись дамами, ответственными за быт (кухарка, горничная). Зачем же создателям фильма, снятого в наитолерантнейшей Голландии, понадобилось дарить Абрахаму Бредиусу жену (а заодно изрядно его омолодить и лишить большей части знаний)? Не дают ответа.
Почему они не могли оставить Иоханну Орлеманс (больше известную под сценическим псевдонимом Ио) при её реальном муже — арт-критике Кареле де Буре — гораздо более молодом, гораздо более интересовавшимся современным искусством, чем помешенный на 17-м веке Бредиус, и действительно писавшем отзыв о работах ван Меегерена? Опять не дают ответа.
Почему они не могли оставить Иоханну Орлеманс (больше известную под сценическим псевдонимом Ио) при её реальном муже — арт-критике Кареле де Буре — гораздо более молодом, гораздо более интересовавшимся современным искусством, чем помешенный на 17-м веке Бредиус, и действительно писавшем отзыв о работах ван Меегерена? Опять не дают ответа.
«Кинематографическая» жена Абрахама Бредиуса.
Но вот в чём беда — как только мы отнимаем у Абрахама Бредиуса никогда не принадлежавшую ему жену, начинает сыпаться вся остальная история, ибо без объявленной в фильме битвы двух самцов за самку Абрахаму Бредиусу незачем высмеивать рисованного ван Меегереном оленёнка или произносить на его выставке злую речь. Ван Меегерен-современный художник не мог быть интересен этому искусствоведу, по словам биографов «испытывавшего некоторые трудности с тем, чтобы быть в курсе современных событий в искусстве».
А вот обличить человека, продавшего некую картину, доведённую при помощи реставрации и фальшивой подписи до «как бы Хальса», Абрахам Бредиус (как эксперт, мнение которого весьма ценилось) конечно, мог, чем изрядно разозлил и ван Меегерена и его приятеля Тео ван Вейнгардена — торговца искусством, неудавшегося художника и вполне успешного мастера подделок, уже пару раз успевшего обмануть глаз Бредиуса своими «Вермеерами». В этом случае Вейнгардену и Меегерену элементарно не повезло: подлинность «их» Хальса подтвердил давний противник Бредиуса Ховстеед де Гроот, и старый искусствовед с наслаждением поймал соперника на ошибке, указав на рыхлость красок.
А вот обличить человека, продавшего некую картину, доведённую при помощи реставрации и фальшивой подписи до «как бы Хальса», Абрахам Бредиус (как эксперт, мнение которого весьма ценилось) конечно, мог, чем изрядно разозлил и ван Меегерена и его приятеля Тео ван Вейнгардена — торговца искусством, неудавшегося художника и вполне успешного мастера подделок, уже пару раз успевшего обмануть глаз Бредиуса своими «Вермеерами». В этом случае Вейнгардену и Меегерену элементарно не повезло: подлинность «их» Хальса подтвердил давний противник Бредиуса Ховстеед де Гроот, и старый искусствовед с наслаждением поймал соперника на ошибке, указав на рыхлость красок.
Хан ван Меегерен, «Пьющая женщина» (попытка написать вариацию «Малле Баббе» Франса Хальса).
А теперь поговорим наконец-то о «большой игре» ван Меегерена, о его успешной продаже фальшивой «Трапезы в Эммаусе», подлинность которой была подтверждена именно Абрахамом Бредиусом.
Хан ван Меегерен, «Трапеза в Эммаусе» (ок. в 1936), продана как работа Вермеера.
Здесь стоит уточнить, что если бы не Бредиус, «Трапеза», скорее всего, просто не была бы написана. Дело в том, что старый учёный (мы ведь помним, что реальному Абрахаму Бредиусу в 1937 году не киношные «около пятидесяти», а за 80), положивший существенную часть своей жизни на розыски и атрибуцию Вермеера, был совершенно уверен, что в молодости художником был написан целый религиозный цикл в духе уже известного тогда «Христа у Марии и Марфы».
Христос в доме Марфы и Марии
1660-е
, 160×142 см
Предполагалось, что стиль этих картин должен сильно отличаться от стиля знакомого нам «Вермеера-бытописца», полотна должны быть большого формата и с заметным оттенком итальянского влияния. Продвигая эту теорию, Бредиус показал ван Меегерену отличный путь для подделки: он может написать Вермеера, не похожего на привычного — на евангельский сюжет, с сохранением характерного колорита и типажа лиц, убедительной подписью и правильными признаками старения.
И это ему удалось (особенно в части «имитация признаков старения»). В фильме «химические поиски» ван Меегерена показаны весьма эффектно, хотя и мало правдоподобно — при таком пренебрежении техникой безопасности фальсификатор до успеха просто не должен был дожить. А вот поискам творческим отведено места немного, хотя на самом деле они были довольно занятными. Ведь привлечь для позирования людей со стороны художник не мог, а, значит, вынужден был пользоваться собственным воображением, памятью и чужими наработками, «подворовывая» позы и лица из чужих картин и даже из журнальных фотографий.
И это ему удалось (особенно в части «имитация признаков старения»). В фильме «химические поиски» ван Меегерена показаны весьма эффектно, хотя и мало правдоподобно — при таком пренебрежении техникой безопасности фальсификатор до успеха просто не должен был дожить. А вот поискам творческим отведено места немного, хотя на самом деле они были довольно занятными. Ведь привлечь для позирования людей со стороны художник не мог, а, значит, вынужден был пользоваться собственным воображением, памятью и чужими наработками, «подворовывая» позы и лица из чужих картин и даже из журнальных фотографий.
Хан ван Меегерен, «Благословение Иакова» (продана как работа Вермеера).
С другой стороны, возможно, и хорошо, что сами подделки ван Меегерена появляются в кадре вскользь и ненадолго — это позволяет зрителю надеется, что он что-то не рассмотрел и картины на самом деле лучше, чем ему показалось. Увы, не лучше. Самое лучшее, что есть в «евангельском» фальшивом Вермеере, это безупречная подпись, краски, соответствующие времени и убедительное воссозданное возрастное кракелюрное растрескивание. А живопись, увы, удивительно плоха — застывшие лица, неуклюжие позы, нарушенная анатомия, грубовато проложенные складки, грязноватый цвет и мертвенный свет. Изо всей череды ванмеегеренского Вермеера хоть сколько-то убедительна только «Трапеза в Эммаусе» — единственный «библейский Вермеер», прошедший экспертизу у Бредиуса.
Правда, создатели фильма отчего-то позабыли, что через некоторое время искусствовед попытался опровергнуть своё заключение и признаться, что ошибся, выдав желаемое за действительное. Но поздно — «Трапеза…» уже была приобретёна музеем, а ван Меегерен получил репутацию человека, допущенного к тайной коллекции работ старых мастеров.
Кстати, мелодраматический эпизод с несостоявшимся уничтожением картины — ещё одна выдумка создателей фильма. На самом деле нечно подобное имело место, но подделка была осуществлена не ван Меегереном, а ван Вейнгарденом, подделан был не Вермеер, а Рембрандт, и нож и впрямь пошёл в ход. Конечно, ван Меегерен утверждал на суде, что собирался уничтожить картину, чтобы посмеяться над искусствоведом, но аргумент «это был просто затянувшийся розыгрыш» плохо сочетается с длинной цепочкой подделок, последовавших за «Ужином в Эммаусе».
Правда, создатели фильма отчего-то позабыли, что через некоторое время искусствовед попытался опровергнуть своё заключение и признаться, что ошибся, выдав желаемое за действительное. Но поздно — «Трапеза…» уже была приобретёна музеем, а ван Меегерен получил репутацию человека, допущенного к тайной коллекции работ старых мастеров.
Кстати, мелодраматический эпизод с несостоявшимся уничтожением картины — ещё одна выдумка создателей фильма. На самом деле нечно подобное имело место, но подделка была осуществлена не ван Меегереном, а ван Вейнгарденом, подделан был не Вермеер, а Рембрандт, и нож и впрямь пошёл в ход. Конечно, ван Меегерен утверждал на суде, что собирался уничтожить картину, чтобы посмеяться над искусствоведом, но аргумент «это был просто затянувшийся розыгрыш» плохо сочетается с длинной цепочкой подделок, последовавших за «Ужином в Эммаусе».
Ни одна из них не получила хвалебной оценки Бредиуса.
«Постойте», — скажете вы, — «а как же момент в суде, где Абрахам Бредиус, пусть и поседевший, но всё ещё лоснящийся и самодовольный (похоже, создатели фильма взяли за образец его портрет
1899 года), заявляет, что „Христос и блудница“ — самый что ни на есть настоящий Вермеер? И как раз вечно-юная Ио ещё так удачно приносит обрезки старого холста?» Увы, этот момент (как и многие другие) — продукт воображения создателей фильма. Девяностолетний Абрахам Бредиус скончался в Монако в 1946 году, за год до окончания процесса над ван Меегереном. Оставив, кстати, все свои деньги уже не очень молодому «сыну в искусстве» Иосифу Кронигу, а картины — музеям (благодаря чему появился и музей Бредиуса).
Одним словом, Абрахама Бредиуса на суде не было.
Впрочем всё, что касается «экспертизы» снято довольно точно. Объявив себя автором ряда «Вермееров», вам Меегерен действительно рекордно быстро написал картину «Христос и книжники» — такую же плохую, как и все его предыдущие Вермееры и полностью убедившую судей.
Одним словом, Абрахама Бредиуса на суде не было.
Впрочем всё, что касается «экспертизы» снято довольно точно. Объявив себя автором ряда «Вермееров», вам Меегерен действительно рекордно быстро написал картину «Христос и книжники» — такую же плохую, как и все его предыдущие Вермееры и полностью убедившую судей.
Ван Меегерен при свидетелях пишет очередного «Вермеера» («Христос и книжники»).
Правда, многие владельцы подделок ван Меегерену поверить отказались и судились с экспертами, доказывая, что уж их-то Вермееры — подлинные.
Но всё это было уже после смерти ван Меегерена, который скончался вскоре после процесса, наконец-то получив вожделенную славу. Для голландцев он, кстати, и сейчас почти национальный герой — за то, как он лихо надрал Геринга, они готовы ему простить неоднократный обман соотечественников.
Но всё это было уже после смерти ван Меегерена, который скончался вскоре после процесса, наконец-то получив вожделенную славу. Для голландцев он, кстати, и сейчас почти национальный герой — за то, как он лихо надрал Геринга, они готовы ему простить неоднократный обман соотечественников.
Итак, в результате нехитрого расследования, мы, вместо обещанной нам истории любви и ревности получаем история обид, тщеславия, сатанинской гордости, крайне небольшого живописного таланта, жадности и узкоспециальных химических открытий.
Жаль, что создателям «Подлинного Вермеера» не захотелось поработать с подлинной же историей — она ведь куда глубже и интереснее унылого «этот увёл жену, а тот ему мстил, а этот мстил в ответ, а тот мстил снова».
А если вам хочется узнать, была ли на самом деле описанная в фильме огнепальная любовь — пусть и к жене другого критика, — то да: какое-то время она была. Ван Меегерен действительно после расставания с первой женой (которой он, кстати, много и со вкусом изменял) довольно долгое время был женат на Ио Орлеманс — не показанной в фильме экзотической беженке, пригретой Бредиусом, а урождённой голландке, женщине, красивой холодной, искусственной, несколько пугающей красотой в модном тогда стиле «вамп».
Жаль, что создателям «Подлинного Вермеера» не захотелось поработать с подлинной же историей — она ведь куда глубже и интереснее унылого «этот увёл жену, а тот ему мстил, а этот мстил в ответ, а тот мстил снова».
А если вам хочется узнать, была ли на самом деле описанная в фильме огнепальная любовь — пусть и к жене другого критика, — то да: какое-то время она была. Ван Меегерен действительно после расставания с первой женой (которой он, кстати, много и со вкусом изменял) довольно долгое время был женат на Ио Орлеманс — не показанной в фильме экзотической беженке, пригретой Бредиусом, а урождённой голландке, женщине, красивой холодной, искусственной, несколько пугающей красотой в модном тогда стиле «вамп».
Хан ван Меегерен, «Портрет Ио Орлеманс».
Ей он, впрочем, вскоре тоже начал изменять, но дама была снисходительна к его неверности. Была тому причиной любовь, вежливое равнодушие к «физиологическим мелочам» или весьма и весьма высокий уровень жизни, который смог обеспечивать ей ван Меегерен своей торговлей подделками, мы не знаем. Со временем он развёлся и с ней, но биографы считают, что развод был фиктивным — последовавший за ним раздел имущества позволил ван Меегерену передать Ио солидные средства, которые были бы конфискованы, попадись он на подделках.
Иоханна (Ио) Орлеманс — актриса, жена-арт критика Карела ван Бура, позже — жена Хана ван Меегерена, благополучно его пережившая, сохранившая изрядную часть состояния, заработанного им подделками, и скончавшаяся в возрасте 91-го года.
Впрочем, возникает ощущение, что единственный человек, которого ван Меегерен любил яркой, деятельной и разрушительной любовью, был сам ван Меегерен — эгоист, авантюрист, наглец и изрядный сумасброд. Кстати, это ощущение транслирует и фильм. Не зря во все моменты, где герой подан хоть сколько-нибудь привлекательным — полуголым в мастерской, танцующим на набережной, курящим на пустой кровати — показывают только его: современного нарцисса, влюблённого в свой ум, свой предполагаемый талант и жаждущего обеспечить обожаемому себе должное признание, финансовое содержание и любые удовольствия.
А Абрахама Бредиуса всё-таки чудовищно жаль — мало того, что история с ван Меегереном испортила его репутацию при жизни, так ему и после смерти покоя не дают, приписывая чужих жён, несвойственные характеру страсти и полное невежество в искусстве.
А Абрахама Бредиуса всё-таки чудовищно жаль — мало того, что история с ван Меегереном испортила его репутацию при жизни, так ему и после смерти покоя не дают, приписывая чужих жён, несвойственные характеру страсти и полное невежество в искусстве.
