Интересная книга за 5 минут. Алекс Данчев, «Сезанн. Жизнь»

Первая. До сих пор на русском языке о Сезанне можно было прочитать всего пару больших книг — Анри Перрюшо из серии «ЖЗЛ» и Джека Линдсея из серии «Жизнь в искусстве». Обе изданы в 80−90-х и добыть их можно только у букинистов. Остальным художникам-импрессионистам, кстати, с русскоязычными биографиями-исследованиями повезло не больше — все тот же вездесущий Анри Перрюшо, книги-альбомы и «Жизнь в искусстве».

Вторая. Книга Данчева — это огромный труд, в котором самому Сезанну слово дается настолько часто, насколько это возможно. У Данчева есть секретное оружие — он переводил и издавал письма Сезанна на английском.

Третья. Данчев любит Сезанна, истину и виртуозные жизненные и творческие параллели. Не любит драматизировать, выдумывать посторонние смыслы и предполагать.

Жена и другая женщина

Жену Сезанна биографы не любят, прислушиваясь, конечно, к друзьям и родным художника. Те тоже относились к Ортанс с явным презрением и пренебрежением. Не понимала таланта мужа, сожгла все памятные безделушки, которые после смерти матери Поль собрал в одну комнату, специально посвященную этой утрате, не приехала к умирающему Сезанну попрощаться, наконец.

Алекс Данчев не снимает с образа Ортанс Фике ста постыдных одежек, надетых на нее биографами. Данчев сомневается, что все эти одежки действительно принадлежат Ортанс, и подтверждает это несколькими сохранившимися письмами жены Сезанна. Кроме злорадных рассказов о сожжении вещей, в письмах мадам Сезанн есть совсем неожиданные вещи для читателя, привыкшего к образу жены-гарпии: оказывается, она вела дела художника, договаривалась о продажах, передавала разрешение на копирование картин, объясняла юридические тонкости со слов мужа и делала это, судя по всему, долго, амбициозно и успешно.

Алекс Данчев находит безупречные цитаты у ценителей Сезанна, которые по полжизни пытались его разгадать. И об Ортанс, например, у Матисса: «Лично я остаюсь старым дураком — как называла своего супруга мадам Сезанн. Говорят, что и мадам Писсарро так же говорила о муже. Эти дамы, не бог весть какого происхождения, служили мужьям как умели и судили о своих героях как о простых плотниках, которым вдруг взбрело в голову делать столы вверх ногами».

Загадку второй и последней известной биографам влюбленности Сезанна автор книги не раскрывает, но опровергает давно принятую всеми версию о грубоватой, сильной и глуповатой служанке Фанни, от которой потерял голову 50-летний Сезанн. Незнакомка, которой Поль послал страстное, отчаянное письмо с признанием — другая женщина. Никому уже не известная. Но от этой маленькой романтической поправки меняется весь образ стареющего Сезанна: пылкая и сдержанная страсть вместо безрассудного и неуместного старческого «беса в ребро».

Сезанн, Золя и детство

Сезанн-ребенок — просто счастливчик. Друг Эмиль Золя, купание в реке, походы по холмам и разговоры под сосной. Рассказы о детстве Сезанна в книге просто разукрашены подробностями: переведенные стихи, которые писал Поль в отрочестве, смешные клички учителей и прочитанные книги, жаренные майские жуки и серенады для девчонок.

Но главное открытие в отношениях Поль-Эмиль Данчев делает, снимая с хрестоматийной истории дружбы ворох легенд, версий и предположений предыдущих биографов. Прежде всего, Амбруаза Воллара, который увлеченно драматизировал и беллетризировал свои рассказы о знакомых художниках. Новый Сезанн, без волларовских повышенных тонов и комичной экстравагантности, — печальный и задумчивый, а не обиженный и злой, умный и проницательный, а не грубый и резкий. Он не ссорился с Золя из-за книги, а просто перестал бывать в его доме. У Золя теперь слуги, ковры и восточные безделушки, у Золя на званых обедах никто не хочет говорить о Бодлере — и Сезанну здесь просто нечего больше делать.

Сезанн, «Купальщицы» и еще двести страниц искусствоведения

В прологе к книге звучит реплика-вызов. «Поклонники творчества Сезанна всегда были неумеренны в своих восторгах и всегда терялись при необходимости их обосновать», — говорит Данчев. И цитирует Мориса Дени: «Я ни разу не слышал, чтобы хоть один поклонник Сезанна четко и ясно изложил причины своего восхищения, и это происходит даже с художниками, которые на себе прочувствовали обаяние его творчества».

Задача поставлена: объяснить поклонникам Сезанна, за что же именно они любят Сезанна. А заодно ненавистникам — за что можно Сезанна не принимать: «он мог бы написать дурной запах» — американский искусствовед Джеймс Ханекер хотел раскритиковать Сезанна, но, кажется, сделал комплимент.

На жизнеописание художника и эмоциональный искусствоведческий анализ его самых важных картин отводится где-то поровну книжных страниц. Данчев собирает и цитирует впечатления нескольких поколений писателей, художников и критиков — титаническая исследовательская работа. К разговору о «Купальщицах», к примеру, автор собрал феерическую коллекцию толкований: психобиографические версии, эдипов комплекс, вина из-за мастурбации, четкие мазки как попытка подавить бурные импульсы, андрогинные существа как подавленная гомосексуальность, воспоминания о детских купаниях нагишом с Золя. Данчев прилежно цитирует толкователей, рассказывает о репликах «Купальщиц» в искусстве ХХ века — но ищет смыслы там, где их чаще всего искал сам Сезанн: у Вергилия и Данте.

Сезанн и так далее

Сезанн в книге Данчева живет в огромном мире, который гораздо больше его собственной биографии и территориально, и хронологически. Флобер, Кафка, Пикассо и Брак, Артюр Рембо и Эрнест Кабанер присутствуют здесь со своими историями и философиями, раздвигая границы сезанновского мира и проясняя его мировосприятие. А Рильке, Анри Матисс, Эмиль Бернар и еще целая армия последователей, считавших Сезанна богом, учителем и гением, наперебой говорят о его картинах, его влиянии, о собственных музейных и личных переживаниях Сезанна.

Эпилог книги называется «Сезанн в цифрах». Можно начинать чтение прямо с этих финальных 20 страниц лирической математики — здесь не будет спойлеров, но точно захочется вернуться в начало и прочитать предыдущие 450 страниц не прерываясь.