Вдовушка (с лиловыми обоями)

Над «Вдовушкой», вариантов которой известно несколько ( см. также 1, 2), художник работал незадолго до того, как погрузился во тьму душевной болезни. Она никак не давалась Федотову, и временами доводила его до отчаяния. Не исключают, что «залипание» на этом сюжете даже ускорило манифестацию федотовского сумасшествия.

Ничего не осталось во «Вдовушке» от типичного Федотова: ни насмешки, ни карикатуры, ни сарказма – всего того, что сделало его знаменитым. По-видимому, обличительство «Свежего кавалера», «Модной жены», «Завтрака аристократа» и множества графических карикатур начало причинять совестливому Федотову душевный дискомфорт. Его укоряли, что «променял кисть на розги и указку». Он стал угрызаться вопросом: кто я такой, чтобы высмеивать этих несчастных? Не хотел быть даже «деликатным сатириком». Правильным отношением к тому, кого изображаешь, ему теперь виделось не осуждение, а сочувствие. Конечно, это было заблуждением, предательством своего художественного нутра. Но жизнь стала подло подыгрывать: одна из сестёр Федотова как раз овдовела. Всегда приходивший ей на помощь брат без боли не мог наблюдать за её бесприютностью.

Сюжет «Вдовушки» прост. Героиня обезмужела, будучи на сносях. Она стоит в полутёмной комнате, заставленной вещами, предназначенными на продажу. К вдовству присоединилась бедность. Обычные для критического реализма «свинцовые мерзости жизни». Всё просто. Но именно эта простота Федотову никак не давалась.

«Будет просто, когда напишешь раз со сто» – единственный известный афоризм художника относится как раз к «Вдовушке».

Федотова угнетала сложность технических вопросов. Жесточайшая установка, которую он выработал для себя и которая потом, уже вне его ведома, легла в основу русского реалистического искусства, была такова: художник не должен «писать из головы», не должен ничего выдумывать, работать только с натуры. Сестра оставалась в Москве и позировать не могла. Как не соврать в изображении женского лица? Есть история о том, что, приехав к приятелю, Федотов долго играл с тремя его резвыми маленькими сыновьями и, вглядываясь в их лица, пояснял: «Вот где природа женщины сходится с природой детей: посмотри на эту нежную кожу, просвечивающие жилы». Уезжал домой умиротворённым, твердил: «Теперь для моей «Вдовушки» у меня есть лоб и виски. Недостаёт только любящих глаз».

Но умиротворение опять сменялось мучениями. Как, например, безошибочно написать два источника освещения – свет из окна и от свечи?! Однажды на пике напряжения во сне ему явился Брюллов, самый «техничный» русский художник 1-й половины XIX века. Сначала он не верил в Федотова, отговаривал уходить из военных в художники. Но потом признал, что ошибся, и когда Федотова травили, всегда был на его стороне. «Сегодня поговорил с Брюлловым», – доверительно сообщил Федотов приятелю. Тот онемел: шёл 1852-й год, Брюллов совсем недавно скончался. Федотов быстро осёкся, стал оправдываться: «Мы, художники, иногда доходим до того состояния, когда беседа с отжившими для нас более чем возможна».

Но главная тайна «Вдовушки», утянувшей Федотова в сумасшествие и могилу, в том, что это, по сути, автопортрет.

За спиной вдовы, рядом с образом Спасителя, в золоченой раме – портрет покойного мужа. Где искать для него натуру? Да в зеркале! На этом портрете бывший военный Павел Федотов в гусарском мундире изобразил себя. Не вполне удачная, хотя и не лишённая оригинальности, шутка – автопортрет в роли покойника. Ужасная примета. Напоминает о театральном суеверии не ложиться на сцене в гроб. Конец жизни художника (приступообразная шизофрения с острым чувственным бредом, усмиряющие обливания холодной водой, плеврит, одинокая смерть в доме скорби в 37 лет) поневоле заставляет видеть мистику в тот самом Федотове, которого нарекли родоначальником русского реализма.

Автор: Анна Вчерашняя