войти
Войдите на сайт
Залогиньтесь, чтобы использовать максимум функций Артхива
Портрет писателя Льва Николаевича Толстого
Николай Николаевич Ге • Живопись, 1884, 95×71.2 см
Описание картины «Портрет писателя Льва Николаевича Толстого»
В апреле 1891 года Павел Третьяков приобрёл для своей галереи портрет Льва Толстого работы Николая Ге. В Третьяковке это был уже третий портрет писателя: первый был заказан Ивану Крамскому в 1873-м году, а второй, по собственному почину, написал в 1887-м Илья Репин – и его тут же выкупил Третьяков, видевший именно в Репине будущее русской живописи.
Творчество позднего Ге (в особенности его «Страстной цикл» - 1, 2, 3, 4, 5) Третьяков, напротив, не понимал и не одобрял: Льву Толстому даже приходилось убеждать Третьякова, что Ге – это «Монблан среди живописцев».
И всё-таки именно портрет, написанный Ге, получит наилучший зрительский отклик. Многие последователи учения Толстого, никогда до этого не видевшие писателя, после визита к нему в Ясную Поляну, передавали свои впечатления о том, как выглядит Толстой вживую, словами: «Точно такой, как на портрете господина Ге!»
Толстой изображён за работой, в кабинете своего московского дома в Хамовниках. Это 1884-й год – время, когда он работал над трактатом «Моя вера». Классический «кабинетный портрет», где ничто постороннее (фон, интерьер, антураж) не должно отвлекать от главного – человека и его дела. Просторная блуза «толстовка» не стесняет движений. Свет, льющийся откуда-то сбоку, моделирует лицо в трехчетвертном ракурсе, бороду, лоб с выступающими надбровными дугами и руку, легко держащую перо. Ге изображает не столько самого Толстого, сколько процесс мышления, внутренней сосредоточенности – напряжённой и в то же время естественной.
Знакомство Ге и Толстого
История их взаимотношений началась в 1882-м году, когда Ге случайно попалась на глаза газетная статья Толстого о переписи населения в Москве. Толстой рассуждал так: 2 тысячи энергичных молодых людей пройдут по всем самым отдалённым уголкам города, посетят трущобы и ночлежные дома, чтобы переписать жителей. Наверняка им встретится множество людей «без хлеба, одёжи и приюта». Но неужели же вся задача социологии – лишь зафиксировать, что в Москве в 1882-м году было столько-то нищих, проституток, беспризорников? Нет, людям нужна действенная помощь. Толстой предлагал конкретные вещи: не только «переписчикам», но и всем жителям Москвы, имеющим на это силы, присоединиться и помочь (где нужно деньгами, а лучше – человеческим участием) тем, кто в этом нуждается.
Прочитанное до глубины души потрясло Ге. Он сам описал своё состояние словами «меня всего зажгло». Его первым порывом было ехать в Москву «увидеть этого великого человека и обнять его», вторым – «работать ему». Импульсивный и страстный по натуре Ге немедленно так и поступил. Приехал, обнял, сказал: «Вот ваша дочь – хотите напишу портрет?» Толстой ответил: «Тогда уж лучше жену». Ге выполнил это. Так началась история их дружбы.
Ге – последователь учения Толстого
Но было бы неправильно сказать о Ге, что он, подобно многим другим последователям великого писателя, «ударился в толстовство». Это не было слепое следование за поводырём или «подчинение старцу» с отказом от собственной воли. Отношения Ге и Толстого правильнее назвать взаимообогащением. Ге не пришлось ломать собственное мировоззрение в угоду Толстому – их взгляды на многие значимые вещи совпадали. Когда Ге сделался частым гостем в Ясной Поляне, Толстой нередко говорил своим домашним: «Если меня нет в комнате, Николай Николаевич может вам ответить: он скажет то же, что я».
Отношения между семьями Ге и Толстого сложились почти родственные. Толстой жил в Ясной Поляне, а Ге – на хуторе Ивановское на Черниговщине. Их образ жизни, основанный на идее «опрощения», во многом совпадал. Вслед за Толстым Ге отказался от табака и животной пищи, приобщился к крестьянскому труду, выучился класть печи и с удовольствием делал это для жившим на хуторе бедняков: «Крестьянин должен знать и видеть, что в душе у меня есть Христос». Ге подружился с детьми Толстого: он очень уважал Марию Львовну за помощь голодающим, маленький Ваня Толстой помогала Ге учить английские слова, а Татьяна Львовна брала у него уроки живописи. Ге оставил портреты обеих сестёр, а Татьяна Львовна Сухотина-Толстая позднее напишет о Николае Ге интересные мемуары. Там есть упоминание и о работе над портретом: «Я помню, как доволен был Ге тем, что во время работы отец иногда совсем забывал о его присутствии и иногда шевелил губами, разговаривая сам с собой».
Когда в 1894-м году Ге скоропостижно умрёт, а над его картинами «Страстного цикла», запрещёнными цензурой, нависнет угроза изъятия и уничтожения, Толстой, не побоявшись репрессий власти, храбро спрячет их в мастерской дочери Тани в Ясной Поляне и благодаря этому поздние картины Ге дойдут до потомков. Многие друзья-художники будут утверждать, что Ге «исписался», а Третьяков откажется покупать его картины, прямо говоря, что считает их «нехудожественными», и только Толстой будет продолжать страстно доказывать, что Ге – «один из величайших художников, делающий эпоху в искусстве».
Автор: Анна Вчерашняя
Творчество позднего Ге (в особенности его «Страстной цикл» - 1, 2, 3, 4, 5) Третьяков, напротив, не понимал и не одобрял: Льву Толстому даже приходилось убеждать Третьякова, что Ге – это «Монблан среди живописцев».
И всё-таки именно портрет, написанный Ге, получит наилучший зрительский отклик. Многие последователи учения Толстого, никогда до этого не видевшие писателя, после визита к нему в Ясную Поляну, передавали свои впечатления о том, как выглядит Толстой вживую, словами: «Точно такой, как на портрете господина Ге!»
Толстой изображён за работой, в кабинете своего московского дома в Хамовниках. Это 1884-й год – время, когда он работал над трактатом «Моя вера». Классический «кабинетный портрет», где ничто постороннее (фон, интерьер, антураж) не должно отвлекать от главного – человека и его дела. Просторная блуза «толстовка» не стесняет движений. Свет, льющийся откуда-то сбоку, моделирует лицо в трехчетвертном ракурсе, бороду, лоб с выступающими надбровными дугами и руку, легко держащую перо. Ге изображает не столько самого Толстого, сколько процесс мышления, внутренней сосредоточенности – напряжённой и в то же время естественной.
Знакомство Ге и Толстого
История их взаимотношений началась в 1882-м году, когда Ге случайно попалась на глаза газетная статья Толстого о переписи населения в Москве. Толстой рассуждал так: 2 тысячи энергичных молодых людей пройдут по всем самым отдалённым уголкам города, посетят трущобы и ночлежные дома, чтобы переписать жителей. Наверняка им встретится множество людей «без хлеба, одёжи и приюта». Но неужели же вся задача социологии – лишь зафиксировать, что в Москве в 1882-м году было столько-то нищих, проституток, беспризорников? Нет, людям нужна действенная помощь. Толстой предлагал конкретные вещи: не только «переписчикам», но и всем жителям Москвы, имеющим на это силы, присоединиться и помочь (где нужно деньгами, а лучше – человеческим участием) тем, кто в этом нуждается.
Прочитанное до глубины души потрясло Ге. Он сам описал своё состояние словами «меня всего зажгло». Его первым порывом было ехать в Москву «увидеть этого великого человека и обнять его», вторым – «работать ему». Импульсивный и страстный по натуре Ге немедленно так и поступил. Приехал, обнял, сказал: «Вот ваша дочь – хотите напишу портрет?» Толстой ответил: «Тогда уж лучше жену». Ге выполнил это. Так началась история их дружбы.
Ге – последователь учения Толстого
Но было бы неправильно сказать о Ге, что он, подобно многим другим последователям великого писателя, «ударился в толстовство». Это не было слепое следование за поводырём или «подчинение старцу» с отказом от собственной воли. Отношения Ге и Толстого правильнее назвать взаимообогащением. Ге не пришлось ломать собственное мировоззрение в угоду Толстому – их взгляды на многие значимые вещи совпадали. Когда Ге сделался частым гостем в Ясной Поляне, Толстой нередко говорил своим домашним: «Если меня нет в комнате, Николай Николаевич может вам ответить: он скажет то же, что я».
Отношения между семьями Ге и Толстого сложились почти родственные. Толстой жил в Ясной Поляне, а Ге – на хуторе Ивановское на Черниговщине. Их образ жизни, основанный на идее «опрощения», во многом совпадал. Вслед за Толстым Ге отказался от табака и животной пищи, приобщился к крестьянскому труду, выучился класть печи и с удовольствием делал это для жившим на хуторе бедняков: «Крестьянин должен знать и видеть, что в душе у меня есть Христос». Ге подружился с детьми Толстого: он очень уважал Марию Львовну за помощь голодающим, маленький Ваня Толстой помогала Ге учить английские слова, а Татьяна Львовна брала у него уроки живописи. Ге оставил портреты обеих сестёр, а Татьяна Львовна Сухотина-Толстая позднее напишет о Николае Ге интересные мемуары. Там есть упоминание и о работе над портретом: «Я помню, как доволен был Ге тем, что во время работы отец иногда совсем забывал о его присутствии и иногда шевелил губами, разговаривая сам с собой».
Когда в 1894-м году Ге скоропостижно умрёт, а над его картинами «Страстного цикла», запрещёнными цензурой, нависнет угроза изъятия и уничтожения, Толстой, не побоявшись репрессий власти, храбро спрячет их в мастерской дочери Тани в Ясной Поляне и благодаря этому поздние картины Ге дойдут до потомков. Многие друзья-художники будут утверждать, что Ге «исписался», а Третьяков откажется покупать его картины, прямо говоря, что считает их «нехудожественными», и только Толстой будет продолжать страстно доказывать, что Ге – «один из величайших художников, делающий эпоху в искусстве».
Автор: Анна Вчерашняя
