войти
Войдите на сайт
Залогиньтесь, чтобы использовать максимум функций Артхива
Осенний день. Сокольники
Исаак Ильич Левитан • Живопись, 1879, 63.5×50 см
Описание картины «Осенний день. Сокольники»
Признание 19-летнего Исаака Левитана как художника началось с картины «Осенний день. Сокольники». Сразу же после ученической выставки 1880 года её приобрёл для своей галереи Павел Третьяков, но сам юный Левитан долго не мог поверить в свой успех: слишком много к тому моменту ему – еврею, сироте, почти нищему – пришлось пережить. Печалью и одиночеством проникнут и его осенний пейзаж.
В тот 1879-й год, когда написан «Осенний день. Сокольники», в Москве запретили жить евреям. Гонения связывали с покушением народовольца Соловьёва на Александра II, и царская администрация особо усердствовала с выселением «неблагонадёжных». Студент Московского училища живописи, ваяния и зодчества Исаак Левитан вместе с братом Авелем и сестрой Терезой был вынужден покинуть Москву и поселиться в подмосковной дачной местности Салтыковка, а позже перебраться в находящееся за чертой города Останкино.
С утра неприкаянный Левитан уходил бродить в Сокольнический парк. Прислушивался к шуму ветра, гнущему деревья на одну сторону, всматривался, стараясь уловить, как с похолоданием меняются краски. Еще 300-400 лет назад на месте парка был густой и дремучий лес, тянувшийся далеко на север. В шестнадцатом веке тут любил охотиться Иван Грозный, в семнадцатом – фанатичный любитель псовой и соколиной (отсюда – название Сокольники) охоты Алексей Михайлович, родитель Петра I. Левитан и сам был страстным охотником, мог пропадать в лесах по нескольку дней, питаясь одними ягодами. Однажды друзья даже обращались в полицию: Левитан исчез! А он явился спустя три с половиной дня – еще более исхудавший, с ввалившимися щеками и единственной застреленной уткой. Наедине с природой Левитан, мучительно ранимый, нежный и нервный, с трудом, но всё-таки находил душевное равновесие. Но в те осенние дни 1879 года он брал с собой не ружьё, а этюдник: близилась отчётная ученическая выставка, а Левитану всё еще нечего было показать.
Высокое небо с обрывками туч в Сокольниках не грозило ненастьем, но и не обещало солнца. Порывы ветра старались проредить жёлтые листья на клёнах вдоль аллеи. А позади них, тёмно-изумрудные и несравненно более высокие, тянулись к небу старые сосны. Они как будто внушали мелким деревцам: вы, посаженные весной человеческими руками, тут – лишь временные гости, но мы-то – древние, вечные. Еще зелёневшая трава вперемешку с пожухлой листвой производила странное впечатление, как сосуществование рядом жизни со смертью. Левитан выполнял этюды, писал уходящую вдаль охристую дорожку парка, сместив перспективную точку схода влево, и испытывал радость: похоже, к выставке у него будет картина – лирический пейзаж, вся ценность которого не в фотографической «похожести», а в силе переданных эмоций, как и учил его любимый наставник Алексей Саврасов.
После десятка дней, целиком отданных захватившему его пейзажу, Левитан, как всегда, с утра пришёл в Сокольники и не узнал их: за ночь от заморозков облетели все листья, а ветки и хвойные иглы покрывал иней. Воздух и само соотношение красок совершенно переменились. Левитан испытал облегчение: хорошо, что он успел закончить свой пейзаж, последние доработки можно будет внести и в помещении, по памяти. А вечером к нему на огонёк заглянул товарищ по Училищу Николай Чехов, старший брат будущего писателя. «Мне кажется, по аллее не мешало бы пустить красивую одинокую женщину в чёрном платье!» - не удержался от совета не очень вникавщий во все эти пейзажные лирические «антимонии» Николай.
Пожалуй, мы можем даже предположить, что именно сподвигло Николая Чехова на это вмешательство. На Передвижной выставке 1879 года немалым успехом пользовались «Бабушкин сад» и «Заросший пруд» еще одного любимого учителя Левитана, Василия Поленова. И в той, и в другой работах пейзаж оживляли небольшие женские фигурки. А, может быть, вовсю подрабатывающий журнальными карикатурами, неизбежно огрубляющими вкус, Николай совсем разучился воспринимать всё, что лишено человеческого присутствия. В конце концов, романтическая «женщина в чёрном» могла быть предметом его личных лирических грёз: подобную как раз можно увидеть на одной из немногих картин самого Николая Чехова «Молодая вдова на могиле мужа».
Но, как бы то ни было, а в тот момент не до конца уверенный в собственных силах Левитан уступил. Женскую фигурку на его законченной картине дописал Николай Чехов. Он был доволен собой и уверял, что только благодаря женщине и можно понять, что тема пейзажа – неприкаянность и одиночество.
В Училище «Осенний день» понравился. Его живописная поверхность, испещрённая дробными разноразмерными мазками, сама по себе, и без женской фигурки, вызывала эмоции, будила тревогу. Под выставку, на которую ждали «всю Москву», картине выделили в старом здании на Мясницкой отдельную стену. И свет, что немаловажно, тоже оказался выгодным для пейзажа. У Левитана от волнения совсем расходились нервы и дрожали руки. К тому же ему, несколько лет проходившему в единственном клетчатом пиджаке и коротких брюках, не в чем было идти на встречу с потенциальными заказчиками. Тогда он придумал взять сюртук напрокат в маскарадной лавке цирюльника Мокея Петухова, и долго рылся среди боярских кафтанов и камзолов опереточных вельмож, силясь найти хоть что-то отдалённо подходящее. И это тоже в горячечной от волнения голове Левитана добавляло ирреальности происходящему.
На выставку явились оба Чеховых: Николай – разделить возможный успех, а Антон, начавший учиться в Москве медицине, – поддержать вконец расклеившегося Левитана. Третьяков потребовал от автора назначить за его картину цену и «не дорожиться». Левитан, совершенно не представлявший тогда расценок на художественном рынке и не очень-то верящий, что на его картину нашёлся покупатель – и какой! – наотрез отказался. И чуть не удрал с выставки, не в силах справиться с эмоциями. Третьяков настаивал: он, дескать, никогда не назначает цену за картины сам, да и Левитану пора бы учиться себя продавать. В хорошем, коммерческом, смысле. Но, видя растерянность художника, смягчился: ладно-де, попросим назначить цену ваших профессоров, они-то цены на картины выставлять умеют (в итоге картина была куплена за 100 рублей).
Едва не последним, сильно опоздав, на выставку явился Алексей Кондратьевич Саврасов. Любимый учитель Левитана, тончайший пейзажист и уже тогда безнадёжно пьющий человек, он был, как обычно, прямолинеен и полупьян. Раздав развешенным по стенам пейзажам определения вроде «Дрянь!» и «Этой мазнёй только кадушку с огурцами накрывать», Саврасов добрался до картины «Осенний день. Сокольники». «Где Исаак? – зычно взревел Саврасов. – На кой черт ненужную женщину влепил в пейзаж?!» Чутью и вкусу Саврасова Левитан доверял безоговорочно. Больше чем себе – да ведь и сам он не собирался включать фигуру в пейзаж, в своём видении пейзажа учитель и ученик совпадали. В дальнейшем, за редчайшими исключениями, людей на пейзажах Левитана не будет. А картина «Осенний день. Сокольники» позволит начинающему художнику поверить в себя и (хоть и на короткое время) поправит его плачевное материальное положение.
Автор: Анна Вчерашняя
В тот 1879-й год, когда написан «Осенний день. Сокольники», в Москве запретили жить евреям. Гонения связывали с покушением народовольца Соловьёва на Александра II, и царская администрация особо усердствовала с выселением «неблагонадёжных». Студент Московского училища живописи, ваяния и зодчества Исаак Левитан вместе с братом Авелем и сестрой Терезой был вынужден покинуть Москву и поселиться в подмосковной дачной местности Салтыковка, а позже перебраться в находящееся за чертой города Останкино.
С утра неприкаянный Левитан уходил бродить в Сокольнический парк. Прислушивался к шуму ветра, гнущему деревья на одну сторону, всматривался, стараясь уловить, как с похолоданием меняются краски. Еще 300-400 лет назад на месте парка был густой и дремучий лес, тянувшийся далеко на север. В шестнадцатом веке тут любил охотиться Иван Грозный, в семнадцатом – фанатичный любитель псовой и соколиной (отсюда – название Сокольники) охоты Алексей Михайлович, родитель Петра I. Левитан и сам был страстным охотником, мог пропадать в лесах по нескольку дней, питаясь одними ягодами. Однажды друзья даже обращались в полицию: Левитан исчез! А он явился спустя три с половиной дня – еще более исхудавший, с ввалившимися щеками и единственной застреленной уткой. Наедине с природой Левитан, мучительно ранимый, нежный и нервный, с трудом, но всё-таки находил душевное равновесие. Но в те осенние дни 1879 года он брал с собой не ружьё, а этюдник: близилась отчётная ученическая выставка, а Левитану всё еще нечего было показать.
Высокое небо с обрывками туч в Сокольниках не грозило ненастьем, но и не обещало солнца. Порывы ветра старались проредить жёлтые листья на клёнах вдоль аллеи. А позади них, тёмно-изумрудные и несравненно более высокие, тянулись к небу старые сосны. Они как будто внушали мелким деревцам: вы, посаженные весной человеческими руками, тут – лишь временные гости, но мы-то – древние, вечные. Еще зелёневшая трава вперемешку с пожухлой листвой производила странное впечатление, как сосуществование рядом жизни со смертью. Левитан выполнял этюды, писал уходящую вдаль охристую дорожку парка, сместив перспективную точку схода влево, и испытывал радость: похоже, к выставке у него будет картина – лирический пейзаж, вся ценность которого не в фотографической «похожести», а в силе переданных эмоций, как и учил его любимый наставник Алексей Саврасов.
Откуда в пейзаже женщина?
После десятка дней, целиком отданных захватившему его пейзажу, Левитан, как всегда, с утра пришёл в Сокольники и не узнал их: за ночь от заморозков облетели все листья, а ветки и хвойные иглы покрывал иней. Воздух и само соотношение красок совершенно переменились. Левитан испытал облегчение: хорошо, что он успел закончить свой пейзаж, последние доработки можно будет внести и в помещении, по памяти. А вечером к нему на огонёк заглянул товарищ по Училищу Николай Чехов, старший брат будущего писателя. «Мне кажется, по аллее не мешало бы пустить красивую одинокую женщину в чёрном платье!» - не удержался от совета не очень вникавщий во все эти пейзажные лирические «антимонии» Николай.
Пожалуй, мы можем даже предположить, что именно сподвигло Николая Чехова на это вмешательство. На Передвижной выставке 1879 года немалым успехом пользовались «Бабушкин сад» и «Заросший пруд» еще одного любимого учителя Левитана, Василия Поленова. И в той, и в другой работах пейзаж оживляли небольшие женские фигурки. А, может быть, вовсю подрабатывающий журнальными карикатурами, неизбежно огрубляющими вкус, Николай совсем разучился воспринимать всё, что лишено человеческого присутствия. В конце концов, романтическая «женщина в чёрном» могла быть предметом его личных лирических грёз: подобную как раз можно увидеть на одной из немногих картин самого Николая Чехова «Молодая вдова на могиле мужа».
Но, как бы то ни было, а в тот момент не до конца уверенный в собственных силах Левитан уступил. Женскую фигурку на его законченной картине дописал Николай Чехов. Он был доволен собой и уверял, что только благодаря женщине и можно понять, что тема пейзажа – неприкаянность и одиночество.
«Осенний день. Сокольники» на судьбоносной выставке
В Училище «Осенний день» понравился. Его живописная поверхность, испещрённая дробными разноразмерными мазками, сама по себе, и без женской фигурки, вызывала эмоции, будила тревогу. Под выставку, на которую ждали «всю Москву», картине выделили в старом здании на Мясницкой отдельную стену. И свет, что немаловажно, тоже оказался выгодным для пейзажа. У Левитана от волнения совсем расходились нервы и дрожали руки. К тому же ему, несколько лет проходившему в единственном клетчатом пиджаке и коротких брюках, не в чем было идти на встречу с потенциальными заказчиками. Тогда он придумал взять сюртук напрокат в маскарадной лавке цирюльника Мокея Петухова, и долго рылся среди боярских кафтанов и камзолов опереточных вельмож, силясь найти хоть что-то отдалённо подходящее. И это тоже в горячечной от волнения голове Левитана добавляло ирреальности происходящему.
На выставку явились оба Чеховых: Николай – разделить возможный успех, а Антон, начавший учиться в Москве медицине, – поддержать вконец расклеившегося Левитана. Третьяков потребовал от автора назначить за его картину цену и «не дорожиться». Левитан, совершенно не представлявший тогда расценок на художественном рынке и не очень-то верящий, что на его картину нашёлся покупатель – и какой! – наотрез отказался. И чуть не удрал с выставки, не в силах справиться с эмоциями. Третьяков настаивал: он, дескать, никогда не назначает цену за картины сам, да и Левитану пора бы учиться себя продавать. В хорошем, коммерческом, смысле. Но, видя растерянность художника, смягчился: ладно-де, попросим назначить цену ваших профессоров, они-то цены на картины выставлять умеют (в итоге картина была куплена за 100 рублей).
Едва не последним, сильно опоздав, на выставку явился Алексей Кондратьевич Саврасов. Любимый учитель Левитана, тончайший пейзажист и уже тогда безнадёжно пьющий человек, он был, как обычно, прямолинеен и полупьян. Раздав развешенным по стенам пейзажам определения вроде «Дрянь!» и «Этой мазнёй только кадушку с огурцами накрывать», Саврасов добрался до картины «Осенний день. Сокольники». «Где Исаак? – зычно взревел Саврасов. – На кой черт ненужную женщину влепил в пейзаж?!» Чутью и вкусу Саврасова Левитан доверял безоговорочно. Больше чем себе – да ведь и сам он не собирался включать фигуру в пейзаж, в своём видении пейзажа учитель и ученик совпадали. В дальнейшем, за редчайшими исключениями, людей на пейзажах Левитана не будет. А картина «Осенний день. Сокольники» позволит начинающему художнику поверить в себя и (хоть и на короткое время) поправит его плачевное материальное положение.
Автор: Анна Вчерашняя
