войти
опубликовать

Исаак
Ильич Левитан

Россия • 1860−1900

Чехов в судьбе Левитана

Рассказ «Попрыгунья» на целых 3 года рассорил Чехова с Левитаном и едва не довёл дело до дуэли. Впрочем, эта фабула известна всем, кто окончил среднюю школу. А вот что было в их отношениях до и что происходило после и какую в действительности роль Антон Чехов играл в жизни Исаака Левитана – об этом Артхив расскажет с привлечением документов и редких фотоматериалов.

«В Москву, в Москву!..» Как и где познакомились художник и писатель?


Чехов и Левитан родились в одном и том же 1860-м году в двух тысячах двухстах километрах друг от друга: первый родился в Таганроге, а второй – в литовском посаде Кибарты близ станции Вержболово. Почти одновременно в 70-х годах XIX века разорившийся мелкий лавочник Павел Чехов и неудачливый железнодорожный служащий и переводчик с французского Эльяш (Илья) Левитан надумают везти свои многодетные семьи в Москву.
В пьесе Чехова «Три сестры» (писавшейся в год смерти Левитана – 1900-й) её героини, тяготясь пошлостью провинциального быта, грезят как о спасении: «В Москву, в Москву!..» Семьи Чеховых и Левитанов руководствовались более практичными мотивами: если не поправить сложное материальное положение, так хотя бы со временем «вывести в люди» детей. В начале 1870-х годов старший брат Чехова Николай и брат Левитана Адольф поступят в Московское училище живописи, ваяния и зодчества – заведение, возглавляемое Василием Перовым и славящееся, в пику чопорной Петербургской Академии художеств, своим демократизмом. Туда же через год или два по следам брата будет принят и второй сын Левитанов – 13-летний Исаак. С разбитным и всегда готовым повеселиться Николаем Чеховым они станут приятелями.

А вот подростка Антона (в семье его звали «Антошей») Чехова родители в Москву не взяли: не по годам рассудительный, ответственный, взрослый, он еще на несколько лет останется в Таганроге присматривать за домом и лавкой и пытаться отбояриваться от наседавших отцовских кредиторов. Антон приедет в Москву и присоединится к семье позже, годам к 19-ти – когда решит поступать на медицинский факультет Московского университета. Тем же 1879-м годом биографы датируют и знакомство Чехова с Левитаном – их почти сразу завязавшаяся дружба, таким образом, предшествовала и их первой известности, и первым шедеврам, и, уж тем более, всероссийской славе. Познакомились и коротко сошлись не две знаменитости (а знаменитыми оба станут, по сегодняшним меркам, рано), а двое юношей, приехавших из провинции. Интеллигентных, красивых, стройных, чрезвычайно привлекательных для противоположного пола (этот факт важен в контексте нашего рассказа и потому не станем его замалчивать), и вероятно, еще не подозревающих о гениальной одарённости друг друга.

Когда отец Чехова Павел Егорович, человек фанатично религиозный, но жестокий и вздорный, слишком расходился, не давая покоя домашним, Антон приходил готовиться к экзаменам в дешевые меблированные комнатки на Сретенке или Тверской к брату Николаю, студенту-художнику, у которого собиралась шумная компания из увлечённой искусством молодёжи, не исключая и Левитана.
1. Антон и Николай Чеховы. Москва. 1882 год.
2. Студент МУЖВЗ Николай Чехов.
Такими видел своих ближайших приятелей – младшего брата Антона (слева) и однокашника Исаака в возрасте приблизительно 25-ти лет – художник Николай Чехов.

А так выглядели братья Чеховы, по мнению создателей французского фильма «Антон Чехов» (Anton Tchékhov 1890, 2015). Антон – справа, Николай – слева. Позади него – мольберт с натюрмортами (по-видимому, произвольными).

Обязательными для российской студенческой среды разговорами о роли искусства и несправедливости социального устройства дело не ограничивалось: все, а Левитан и Чехов в особенности, обожали дурачиться, хохотать и сочинять уморительные небылицы и мизансцены (из многих потом рождались юмористические рассказы Антоши Чехонте). «Как-то раз Антон, Коля, Левитан и еще один студент-художник, скупили у лавочника апельсины и стали продавать их на улице так дёшево, что лавочник вызвал полицию и студентов забрали в участок», – рассказывает биограф Чехова Дональд Рейфилд. Друг другу в этой компании давались смешные прозвища, которые могли «прирасти» к человеку надолго. Левитан, например, ко всем обращался не иначе как «крокодил» («Вы такой талантливый крокодил, а пишете пустяки!» - адресовалось Антону Чехову). Товарищи в отместку за крокодилов звали Левитана – Левиафан.

Страсть к дурачествам у Левитана парадоксально сочеталась с приступами то и дело одолевавшей его тяжелой меланхолии, а у Чехова – не менее парадоксально – с рациональностью и здоровой практичностью. Пройдёт совсем немного времени и студент-медик Чехов будет одновременно сотрудничать с большинством российских юмористических журналов, от «Стрекозы» до «Будильника», и это обеспечит копейкой и его брата Николая, и нищего и в ту пору часто не имевшего обеда Левитана – им при посредничестве Антона доставались заказы на рисунки и карикатуры. Николай Чехов, не обладавший особыми способностями к станковой живописи, найдёт в журнальной работе своё призвание, а вот Левитану, художнику сугубо лирического склада, подобная подёнщина давалась тяжеловато.

Будь его воля, Левитан вообще избегал бы изображать людей и животных – его художественная философия заключалась в том, что любые человеческие эмоции и мысли возможно выразить через чистый пейзаж. Но в 19 лет Левитану еще не хватает уверенности, чтобы настоять на своём, и в его дебютный пейзаж «Осенний день. Сокольники», который за 100 рублей приобретёт Третьяков, Николай Чехов чуть не насильно (бедный автор, недавно вместе с другими евреями выдворенный властями из Москвы, попросту не имел душевных сил сопротивляться) вписывает женскую фигурку.
1. Юмористические журналы начала 1880-х, в которых Чехов публиковался сам и находил работу другим.
2. Охотничьи эскизы (Мишка). Литография И.Левитана в журнале «Москва». 1882 год. №42.
В пейзаж Левитана «Осенний день. Сокольники» (слева) Николай Чехов дорисовал романтическую героиню – женщину в чёрном. Похоже, она же фигурирует на картине самого Чехова «Молодая вдова на могиле мужа».

Чеховы, Левитан и «поэтичное Бабкино»

С наступлением тёплых месяцев москвичи, даже недавно «понаехавшие», мгновенно забывали о неотразимой притягательности первопрестольной и устремлялись в пригород. Братья Чеховы и их сестра Маша – снимали дачу в селе Бабкино на реке Истре у помещиков Киселёвых. Киселёвы были людьми образованными и культурными. Антон, большой энтузиаст весёлых дачных развлечений, уговорил и Левитана бросить его этюды в Саввиной слободе и ехать с Чеховыми в Бабкино. Боясь навязываться и почти не имея чем платить за жильё, Левитан поселился в соседней деревушке Максимовка, в маленьком доме пьющего горшёчника и его перманентно беременной жены.

К Чеховым Исаак наведывался ежедневно, там устраивали концерты и спектакли, ходили на охоту и удили рыбу, всё это было в радость Левитану. Но однажды он исчез. Левитана не видели в Бабкино день, второй, и к вечеру третьего забеспокоившийся Чехов собрал «экспедицию» из братьев и знакомых – искать Левитана. Днём шёл дождь, идти через болото и перелесок было сыро и зябко. В сумерках Чеховы отыскали избушку горшёчника. Когда шумная гурьба ввалилась в комнатку художника, Левитан, лежавший одетым на неприбранной постели и ослеплённый внезапно внесённой в темноту свечкой, выхватил и наставил на пришельцев револьвер. Но, разобравшись, нервно засмеялся: «Ух, черт бы вас подрал! Дураки какие! Нельзя же так пугать!» Всё вроде бы завершилось благополучно, но брюхатая жена горшечника Пелагея тянула Чехова в сени: «Ты, что ль, доктор будешь?» Чехов пытался отшутиться: «Тебе, милая, не ко мне, а к повитухе надо». Она взволнованно зашептала: «Твой Тесак (так она расслышала и запомнила имя Исаака – ред.) два дня пролежал на постели ничком, а потом стреляться из ружья вздумал. Тоскует...»

Решение у Чехова созрело мгновенно. Еще час назад не планируя ничего подобного, он вошёл к Левитану и заявил, что Киселёвы зовут художника в Бабкино, там есть очаровательный флигелёк, бывший курятник, ничем не хуже нынешней левитановской конуры. И Левитан послушался, сдался на волю Чехова. Доверие его к Антону было почти безгранично.

Илья Репин после первой встречи с Чеховым так описал свои впечатления: «Положительный, трезвый, здоровый, он мне напоминал тургеневского Базарова... Тонкий, неумолимый, чисто русский анализ преобладал в его глазах над всем выражением лица». Медицинская интуиция и человеческая проницательность Чехова подсказали ему: Левитану противопоказано длительное одиночество, а чтобы помешать меланхолику довести суицидальные намерения до конца, нужно погрузить его в атмосферу полнейшего дружеского приятия.
Прирождённый пейзажист, Левитан портреты писал неохотно, нечасто и только по большой симпатии. Таким в те годы дружбы и тесного общения Левитан увидел Антона Чехова.

Три счастливых лета подряд проведёт Левитан в Бабкино. «Душевный поклон всем бабкинским жителям, скажите им, что я не дождусь минуты увидеть опять это поэтичное Бабкино; об нем все мои мечты», – писал он, если по каким-то причинам не мог приехать. И ему, и Чехову отлично работалось здесь. Чехов устраивался сочинять прямо на подоконнике или на столике от швейной машинки «Зингер». Левитан писал так много и взахлёб, что скоро все стены его чуланчика оказывались от пола до потолка завешены свежими этюдами.

Страсть друзей к разыгрыванию комических мизансцен в Бабкино не утихла, а, наоборот, достигла апогея. В гардеробе у владельцев Бабкина (отец хозяйки Павел Бегичев был директором императорских театров) Чехов и Левитан добывали чалмы и бухарские халаты. Бедуин-Левитан принимался истово «творить намаз» на лужайке у дома. Бедуин-Чехов, лёжа в кустах, целился в него из ружья, наконец, стрелял, Левитан валился, как подкошенный, а зрители умирали от хохота. Другим любимым представление был суд: с полным соблюдением всех судебных формальностей «купец Левитан» обвинялся в тайном винокурении, мещанин Николай Чехов – в пьяных дебошах. Антон Павлович выступал прокурором.

Чеховы были неистощимы на такие затеи, нервный и ранимый Левитан выдыхался быстрее, неожиданно замыкался в себе, ему начинало казаться, что над ним насмешничают всерьёз. Он стремился уединиться, чтобы спокойно поработать и не участвовал в общих дурачествах. Раздосадованные его отсутствием Чеховы вешали живописцу на дверь издевательскую вывеску:

«ТОРГОВЛЯ СКОРОСПЕЛЫМИ КАРТИНАМИ КОВЕНСКОГО КУПЦА ИСААКА СЫНА ЛЕВИТАНОВА».

Наперёд зная зачинщика, Левитан платил ему тем же: флигелёк Чехова скоро украшался аляповатой рекламой:

«ДОКТОР ЧЕХОВ ПРИНИМАЕТ ЗАКАЗЫ ОТ ЛЮБОГО ПЛОХОГО ЖУРНАЛА. ИСПОЛНЕНИЕ АККУРАТНОЕ И БЫСТРОЕ. В ДЕНЬ ПО ШТУКЕ».

Взаимное подтрунивание и высмеивание на все годы их дружбы станет главным модусом их отношений и переписки. «Ах ты, полосатая гиена, крокодил окаянный, леший без спины с одной ноздрей, квазимодо сплошной, уж не знаю, как тебя еще и обругать! – и лет 10 спустя комично ярился в письме Левитан, когда Чехов ставил его меланхолии или любовной интрижке неопровержимый диагноз. – Я страдаю глистами в сердце!!! Ах ты, Вельзевул поганый! Сам ты страдаешь этим, а не я, и всегда страдать будешь до конца дней своих! Не лелей надежды увидеть меня – я не хочу тебя видеть, противен ты мне, вот что... А все-таки, не положить ли мне гнев на милость?! Где наше не пропадало, прощаю тебя, ты это мое великодушие помни».
1. Левитан на охоте.
2. Левитан в имении Бабкино, 1888 год.

Загородная жизнь, о чем мы можем судить по рассказам и пьесам Чехова, как дачный воздух ароматами полевых цветов, была насыщена томлением, взаимным притяжением и романами. Но если сдержанный Чехов свои чувства и отношения не афиширует (и так будет всегда – о его многочисленных любовных историях широкая публика узнает спустя 120 лет, когда англичанин Рейфильд опубликует не издававшиеся в советское время чеховские письма), то горячий южный человек Левитан ухаживает за женщинами громко и у всех на глазах.

Михаил Чехов, младший брат Антона и Николая, вспоминал: «Женщины находили его прекрасным, он знал это и сильно перед ними кокетничал. Левитан был неотразим для женщин, и сам он был влюбчив необыкновенно. Его увлечения протекали бурно, у всех на виду, с разными глупостями, до выстрелов включительно. С первого же взгляда на заинтересовавшую его женщину он бросал все и мчался за ней в погоню, хотя она вовсе уезжала из Москвы. Ему ничего не стоило встать перед дамой на колени, где бы он ее ни встретил, будь то в аллее парка или в доме при людях. Одним женщинам это нравилось в нем, другие, боясь быть скомпрометированными, его остерегались, хотя втайне, сколько я знаю, питали к нему симпатию. Благодаря одному из его ухаживаний он был вызван на дуэль на симфоническом собрании, прямо на концерте, и тут же в антракте с волнением просил меня быть его секундантом».

Летом 1886 года Левитан внезапно влюбился в Машу – единственную сестру пятерых братьев Чеховых.
1. Мария Павловна Чехова, сестра писателя. Фотография Н. Л. Пушкарева. 1882
2. Исаак Левитан. Фотография. 1883.
Николай Чехов и Исаак Левитан (на первом фото справа). Антон и Мария Чеховы. Кадры из французского фильма «Антон Чехов» (2015).
1. Маша Чехова. 1880-90-е.
2. Мария Павловна Чехова. 1940-е.

«Левитан взялся учить Машу живописи, и из-под её кисти стали выходить неплохие акварельные пейзажи и портреты, – повествует Дональд Рейфилд в книге «Жизнь Чехова». – Левитан, имевший сотни связей с сотнями женщин, сделать предложение руки и сердца решился лишь однажды. Вот как вспоминала об этом 70 лет спустя 92-летняя Мария Павловна Чехова: «Вдруг Левитан бух передо мной на колени и… объяснение в любви… Я не нашла ничего лучше, как повернуться и убежать. Целый день я, расстроенная, сидела в своей комнате и плакала, уткнувшись в подушку. К обеду, как всегда, пришёл Левитан. Я не вышла… Антон Павлович встал из-за стола и пришёл ко мне. «Чего ты ревёшь?» Я рассказала ему о случившемся и призналась, что не знаю, как и что нужно сказать теперь Левитану. Брат ответил мне так: «Ты, конечно, если хочешь, можешь выйти за него замуж, но имей в виду, что ему нужны женщины бальзаковского возраста, а не такие, как ты»».

Мария Павловна проживёт очень долгую жизнь, будет заниматься архивом и наследством брата Антона и умрёт в 1957-м году, пережив Левитана на 57 лет, а Чехова на 53. Еще несколько раз она получит от вполне достойных мужчин предложения руки и сердца, но каждый раз прямое или косвенное неодобрение брата Антона приводило к тому, что Маша отвечала отказом. Рейфилд пишет: «Антон позже скажет Суворину о своей сестре: «Это единственная девица, которой искренно не хочется замуж». Лишь годы спустя Маша убедится в том, что в замужестве она была бы менее счастлива, чем в роли секретарши своего брата. Уже в пожилом возрасте она призналась племяннику Сергею, что ни разу в жизни не влюбилась по-настоящему».

Но какое право имел Чехов вмешиваться в жизнь сестры и каковы могли быть его мотивы?

«Чехов хотел оберечь сестру от страданий, – рассуждает автор биографии Левитана Софья Пророкова. – Но своей осторожностью он оберёг её от счастья. Бабкинские обитатели старались скорее сгладить отзвуки так неудачно начавшегося романа... Вскоре Маша снова дружила с художником, и воспоминание о пылком объяснении в лесу затянулось грустной дымкой... Но для Левитана история неудачного сватовства не прошла бесследно. Никогда больше он не искал счастья семейной жизни».

Бабкинское лето заканчивалось. Друзья разъезжались. Левитан опять хандрил ... Чтобы развеять его, Чехов, считавшей левитановские припадки необъяснимой тоски началом душевной болезни, как-то раз отвел Исаака развеяться «под пожарную каланчу» – в литературно-художественный салон Софьи Петровны Кувшинниковой. Для 26-летнего Левитана эта замужняя 39-летняя дама на 8 лет станет возлюбленной, музой, верной спутницей, а для Чехова – малосимпатичным прототипом его «Попрыгуньи».

Софья Петровна Кувшинникова

В коллаже использованы эскизы друга Левитана, художника Алексея Степанова из серии «Левитан и Кувшинникова на этюдах» и его же кисти портрет Софьи Петровны (1, 2, 3).

«Это была женщина лет за сорок, некрасивая, со смуглым лицом мулатки, с вьющимися тёмными волосами… и с великолепной фигурой. Она была очень известна в Москве, да и была «выдающейся личностью», как было принято тогда выражаться…», – описывает Кувшинникову поэтесса, драматург и друг Чехова Татьяна Щепкина-Куперник.

Иван Евдокимов в биографическом романе «Левитан» подробно разъясняет, на чём именно основывалось известность Софьи Петровны: «Цветы, написанные Кувшинниковой, покупал Третьяков, её игрой на фортепьяно заслушивались общепризнанные московские пианисты-виртуозы. Софья Петровна любила охоту не меньше, чем искусство, и, подолгу пропадая в подмосковных лесах, одна, одетая по-мужски, возвращалась с полным ягдташем. Софья Петровна говорила, повелевая, словно имела над своими собеседниками такую же неограниченную власть, как над мужем, избалованная его терпением, молчаливостью, большим сердцем и глубокой затаённой нежностью. Кувшинникова была горда и смела, презирая всякие сплетни о себе... Софья Петровна была очень даровита. Из кусков и лоскутков дешёвой материи она шила себе прекрасные костюмы. Она умела придать красоту любому жилью, самому захудалому и унылому, простой сарай преображая в кокетливый будуар. Четыре небольшие комнаты своей квартиры с необыкновенно высокими, как в нежилом помещении, потолками, Софья Петровна убрала по своему вкусу. Искусной женщине недоставало средств, но она не унывала и так ловко изворачивалась с самыми скромными деньгами, что украшенное ею гнездо Кувшинниковых казалось роскошно меблированным».

Муж Софьи, полицейский врач Дмитрий Кувшинников, любя её, закрывал глаза на роман жены с Левитаном и, не обращая внимания на ширящиеся по Москве слухи, продолжал оберегать её и поддерживать, а Левитана – принимать у себя дома. Их гости вспоминали, как Дмитрий Павлович, не принимавший участия в шумных посиделках людей искусства, в 9 вечера щедрым жестом приглашал всех к столу: «Господа, извольте откушать».

Несправедливость ли ситуации, или профессиональная солидарность Чехова с доктором Кувшинниковым, или оба фактора сразу привели к рождению «Попрыгуньи», в котором треугольник Кувшинниковых и Левитана если и закамуфлирован, то не слишком старательно. Но знавшие Софью Петровну в один голос уверяли, что она была глубже чеховской героини. Эта женщина умела действовать на Левитана, словно «живое успокоительное», поддерживала его, отвлекала от хандры, вселяла уверенность. Вместе с нею Левитан несколько лет выезжал на этюды на Волгу (несмотря на возражения Чехова «Левитану нельзя жить на Волге. Она кладёт на душу мрачность»), где создавались картины, которые сделают Левитана знаменитым. В конце концов, и Чехов должен будет признать: «Знаешь, в твоих картинах появилась улыбка». Сестре Маше он напишет: «Левитан празднует именины своей великолепной музы...»

Кстати, до выхода в свет «Попрыгуньи» в 1891-м году Чехов спокойно продолжал общаться с Софьей Петровной. Когда он надумает ехать за тридевять земель – на Сахалин, куда зазывал и друга-художника – сопровождать Чехова до парохода поедут не кто иные как Левитан и Кувшинникова.
Фото с палубы парохода «Петербург» после выхода из Коломбо: Антон Павлович Чехов (справа) и мичман Глинка держат в руках мангустов.

После Сахалина Чехов предпримет путешествие за границу, он побывает в Китае, Индии, а с Цейлона привезёт живого мангуста, который получит от хозяина за прескверный характер кличку Сволочь. Уехав во Францию, Чехов поручит заботу о мангусте отцу Павлу Егоровичу, который станет информировать в письмах сыновей: «Мангуст здоров, поведение его неисправимо, но заслуживает снисхождения». «Мангуст тоже не дает покою, Мамаше нос откусил ночью, которая испугалась, когда увидела кровь. Теперь зажило».
                                                                             
До Левитана дошли слухи о том, что у Чехова одновременно заболела сестра Маша и сбежал в лес мангуст. «Встревожило меня очень извещение о болезни Марии Павловны, – писал Чехову Левитан. – Как ты упустил мангуста? Ведь это черт знает что такое! Просто похабно везти из Цейлона зверя для того, чтобы он пропал в Калужской губернии!!! Флегма ты сплошная – писать о болезни Марии Павловны и о пропаже мангуста хладнокровно, как будто бы так и следовало!»

Левитан пеняет Чехову на его знаменитую невозмутимость («флегма ты сплошная!»), но сам он далёк от невозмутимости, как никогда. Вскоре это вылилось в такой эпизод:

«Однажды мы собрались на охоту в заречные луга, – вспоминала Софья Петровна. – Над рекой и над нами плавно кружились чайки. Вдруг Левитан вскинул ружье, грянул выстрел – и бедная белая птица, кувыркнувшись в воздухе, безжизненным комком шлепнулась на прибрежный песок. Меня ужасно рассердила эта бессмысленная жестокость, и я накинулась на Левитана. Он сначала растерялся, а потом даже расстроился.
– Да, да, это гадко. Я сам не знаю, зачем я это сделал. Это подло и гадко. Бросаю мой скверный поступок к вашим ногам и клянусь, что ничего подобного никогда больше не сделаю. – И он в самом деле бросил чайку мне под ноги…»

Что послужило причиной этого всплеска, мы достоверно не знаем. Возможно, Левитана стали тяготить отношения с Софьей, или он в очередной раз оказался в кого-то влюблён и, не вынося раздвоенности, ненавидел себя и все вокруг. Всезнающий Рейфилд утверждает, что Кувшинникова вряд ли так долго удержалась бы рядом с Левитаном, если бы не закрывала глаза на его параллельные увлечения.

Одной из женщин, которыми живо интересовался Левитан, стала Лика Мизинова – молодая особа, знакомая семьи Чеховых, которой заядлый холостяк Антон Павлович короткое время даже думал сделать предложение. По пути на Сахалин он говорил соседу по пароходной каюте: «Но с нею я не буду счастлив, потому что она слишком красива...».

Мизинова и вправду, по воспоминаниям, была хороша чрезвычайно: с роскошными волосами, собольими бровями, серыми глазами и великолепной осанкой оперной дивы (которой Лика пыталась стать). Она явно испытывала чувства к Чехову, а тот в своей шутливой манере то приближал её, то отталкивал. Лика терялась – любят её или же ею пренебрегают? Гостивший вместе с Кувшинниковой в имении Ликиного дяди Николая Панафидина Левитан слал Чехову письма, рассчитанные вызвать одновременно и его смех, и ревность: «Пишу тебе из того очаровательного уголка земли, где все, начиная с воздуха и кончая, прости господи, последней что ни на есть букашкой на земле, проникнуто ею, ею – божественной Ликой! Ее еще пока нет, но она будет здесь, ибо она любит не тебя, белобрысого, а меня, волканического брюнета…»

Ответный эпистолярный пас, использующий любимое словечко Левитана, Чехов отсылал Лике: «Снится ли Вам Левитан с черными глазами, полными африканской страсти? Продолжаете ли Вы получать письма от Вашей семидесятилетней соперницы (Чехов имеет в виду имеет в виду многострадальную Кувшинникову: Лика родилась в 1870-м, а Кувшинникова - аж в 1847-м - ред.) и лицемерно отвечать ей? В Вас, Лика, сидит большой крокодил, и, в сущности, я хорошо делаю, что слушаюсь здравого смысла, а не сердца, которое Вы укусили».

Измученная долгой неопределённостью с Чеховым, Лика закрутит роман с женатым писателем Потапенко. Её оперная карьера не сложится. В Париже она родит дочь Христину, девочка проживёт недолго. А сама Лика станет одним из прототипов чеховской «Чайки».
1. Лидия (Лика) Мизинова.
2. Чехов и Лидия Мизинова.

Чехов и Левитан после «Попрыгуньи»


Прочитав «Попрыгунью» (а он читал всё, выходившее из-под чеховского пера), Левитан был глубоко оскорблён. Впервые за много лет знакомства они с Чеховым прекратили всякие контакты. Обида была глубока. И всё же Левитану существенно не хватало чеховской «флегмы», его мудрого спокойствия, его остроумия. Когда Татьяна Щепкина-Куперник с детской непосредственностью предложит ехать к Чехову, которого Левитан не видел три года, художник с ужасом и счастьем согласится. Они приедут к Чехову в Мелихово, после секунды напряжённо-вопросительной паузы обнимутся и продолжат общаться.
1. Мелихово. Флигель, построенный А. П. Чеховым в 1894 г., где была написана «Чайка». Фотография.
2. Антон Чехов на ступеньках мелиховского дома с таксой Хиной. Май 1897.
В то время как Левитан продолжал оставаться неприкаянным и бездомным, Чехов на гонорары издателя Суворина купил и обустроил имение в Мелихово, куда, оставаясь главой семьи и непререкаемым авторитетом для всех родных, перевёз старых родителей, братьев и сестру.

Таким, утопающим в майских сиреневых зарослях, увидит деревянное крыльцо чеховского дома в Мелихово Исаак Левитан в 1895-м году. Знакомые Левитана знали, что он очень любил сирень. Рассказывают, что в конце лета 1900-го, когда умрёт Левитан, стояла удивительная погода – сирень в тот год цвета дважды, в мае и августе.


Антон Чехов в окружении близких: рядом с Чеховым по-турецки сидит его брат Михаил, за левым плечом Чехова - его мать Евгения Яковлевна и отец Павел Егорович, за правым – сестра Маша, рядом с ней – Лика Мизинова. Москва. 1890.

С Софьей Кувшинниковой Чехов так никогда и не примирится. Когда-то он предсказывал Мизиновой: «Лика, вам суждено разбить сердце бедной Сапфо». Но в этом случае Чехов оказался плохим прорицателем. Не Лика превосходством своей красоты и молодости и не сам Чехов злой иронией «Попрыгуньи» разрушат длительный роман Левитана и Кувшинниковой – для этого понадобится совсем другая женщина.

Летом 1894 года Кувшинникова и Левитан в обычном поиске натуры для пейзажей гостили в усадьбе Ушаковых Островно, недалеко от Вышнего Волочка. Их соседями по усадьбе оказалась семья крупного петербургского чиновника Турчанинова – жена Анна Николаевна и три дочери Варвара, Софья и Анна. Анна Николаевна была старше Левитана (насчет «бальзаковского возраста» Чехов всё-таки угадал), но очень следила за собой, красотой превосходила своих дочек на выданье, изящно одевалась по последней столичной моде и, что было совсем не принято в деревне, подкрашивала губы. Левитан стал отлучаться якобы на охоту, но возвращался с пустым ягдташем, отвечал Софье Петровне отрывисто и резко. И очень скоро Кувшинникова поняла, что проиграла: человек, которого она больше всего на свете любила, выбрал не её.

Софья Петровна уехала к мужу в Москву, а Левитан переселился в имение Горка, принадлежащее Анне Николаевне, которую он звал «любимая жёнка Анка». Вскоре выяснится, что старшая дочь Турчаниновой 18-летняя Варвара тоже влюблена в Левитана. Конкуренция между женщинами будет жестокой. Не выдержав мучительности ситуации, Левитан решит свести счёты с жизнью. Он опять, как и незадолго до начала романа с Кувшинниковой, будет в себя стрелять.

«Обращаюсь к Вам с большой просьбой по настоянию врача, пользующего Исаака Ильича, – заклинала не знакомого ей лично Чехова письмом Анна Николаевна. – Левитан страдает самой ужасной меланхолией, доводящей его до самого ужасного состояния. В минуту отчаяния он желал покончить с жизнью 21 июня. К счастью, его удалось спасти. Теперь рана уже не опасна, но за Левитаном необходим тщательный, сердечный и дружеский уход. Зная из разговоров, как Вы близки Левитану, я решилась написать Вам, прося немедленно приехать к больному. От вашего решения зависит жизнь человека...»
Анна Николаевна Турчанинова (слева от Левитана) и её старшая дочь Варвара.

Но жизнь Левитана уже не зависела от Чехова. Примерно в это время у него диагностируют сердечное заболевание – расширение аорты. «Сердце у него не стучит, а дует», – будет популярно объяснять в письме их общему другу Чехов, приезжавший, чтобы проконсультировать Левитана. Сам с редким мужеством перенося сознание приближающейся смерти от туберкулёза, Чехов отметит у Левитана «поразительную жажду жизни».

Свой последний новый год Левитан встречал с Чеховыми в Ялте. В конце декабря 1899-го года он попросил Марию Павловну поскорее принести ему большой кусок картона и быстро нарисовал сиреневое сумеречное небо, луну и силуэты стогов в лунном свете, а Чехов, всегда ценивший живопись друга, вставил импровизированную картину в углубление над камином. Эта встреча была последней. В августе 1900-го Левитана не станет.
Чехов в интерьере своего кабинета в ялтинском домм. В нишу над камином вставлен картон с авторской копией картины Исаака Левитана «Стога».
Интересно, что, считая Чехова в течение 20 лет (за исключением трёх потерянных из-за «Попрыгуньи») своим близким другом и посылая ему чуть ли не еженедельные письма, полные общих шуток, беспокойства о его здоровье, сокровенных мыслей и доверительности, Левитан больше ни разу после юношеского этюда не пытался Антона Павловича изобразить.

Павел Третьяков – при посредничестве Левитана – уговорил Чехова позировать художнику Осипу Бразу. На картину Чехов отреагирует без сантиментов: «Говорят, что и я, и галстук очень похожи, но выражение... такое, точно я нанюхался хрену». Писателю не суждено будет узнать, что не левитановский набросок, а «официальный» портрет работы Браза будет предварять все собрания его сочинений и школьные хрестоматии.

Заглавная иллюстрация: фотопортреты Исаака Левитана ( в верхнем ряду) и Антона Чехова. 

Автор: Анна Вчерашняя