Портрет писателя Антона Чехова. Этюд

Те, кому внешний облик Чехова еще со школы хорошо знаком по хрестоматийному портрету Осипа Браза, в этом профильном этюде авторства Левитана могут писателя и не признать. В самом деле: где борода клинышком, пенсне и печать интеллигентcкой тоски, с которой так привычно (только вряд ли правильно) ассоциировать автора «Чайки» и «Попрыгуньи»?

Левитановский Чехов другой – волевой, уверенный, энергичный. И дело не только в полутора десятилетиях, разделяющих тот и этот портреты. В портрете Браза сконцентрировалось всё, что вмещает в себя «официальный», очищенный советской цензурой от всего живого Чехов: смертельная чахотка, жена-актриса МХАТа, «в человеке должно быть всё прекрасно...» Образ этакого мирского аскета, скучного моралиста Антона Павловича, чуть ли не ханжи, от воспоминания о котором сводит скулы. Образ, взлелеянный школьной и вузовской традициями, но не имеющий к реальному Чехову отношения. И недаром, увидев законченный портрет Браза, реальный Чехов только хмыкнул: «Говорят, что и я, и галстук очень похожи, но выражение… такое, точно я нанюхался хрену».

Левитановский Чехов, повторим, – другой. В год, когда эскиз с портретом своего приятеля «Антоши» набрасывает Левитан, им обоим по 26. Исаак, его однокашник по Московскому училищу живописи, ваяния и зодчества Николай Чехов и его младший брат, медик и писатель-юморист Антон обожают хохотать, дурачиться и сочинять уморительные небылицы и мизансцены. Из них потом родятся миниатюры Антоши Чехонте, журнальные гонорары за которые будут кормить приехавшего из провинциального Таганрога Чехова в его первые московские годы.

«Как-то раз Антон, Коля, Левитан и еще один студент-художник скупили у лавочника апельсины и стали продавать их на улице так дёшево, что лавочник вызвал полицию и студентов забрали в участок», — рассказывает биограф Чехова Дональд Рейфилд. Друг другу в этой компании давали смешные прозвища, которые прирастали к человеку надолго. Левитан, например, ко всем обращался не иначе как «крокодил» («Вы такой талантливый крокодил, а пишете пустяки!» — адресовалось Антону Чехову). Товарищи в отместку за крокодилов звали Левитана — Левиафан. Смеяться надо всем, чем можно, и шутить на грани фола – такими были отношения молодых Чехова и Левитана.

Так уж получилось, что биография Левитана, с его романами и страстями, известна больше, чем биография Чехова. А между тем, 1886 год в жизни привлекательного молодого человека, каким его изобразил Левитан, тоже полон событий. Например, в этот год у него состоялась тайная и краткая помолвка с его давней подругой Дуней Эфрос, которая, правда, была расторгнута так же спешно, как и заключена. Другая Чеховская амурная привязанность, Наталия Гольден выговаривала ему ему в тот же год в письме: «У Вас две болезни, влюбчивость и кровохарканье, первая не опасна, о второй прошу сообщать самым подробным образом, иначе я не буду вести с Вами переписку». А еще 1886 год для Чехова творчески переломный: он начинает писать не юмористические, а серьезные рассказы, которые сделают Чехова великим. Похоронив «Антошу Чехонте», он становится Антоном Чеховым. «Чехов научается быть серьезным», — напишет его биограф Рейфильд и добавит: «В свои 26 он прощался с уходящей молодостью».

Этюд маслом на картоне, возможно, сделан Левитаном летом, когда художник и писатель гостили в подмосковном имении Бабкино (примерно в это же время  или чуть ранее свою версию профильного портрета Чехова выполнит и его брат Николай). Многое в отношениях Чехова и Левитана еще впереди: Чехову еще предстоит предотвратить левитановскую попытку самоубийства, познакомить Левитана с «женщиной его жизни» Софьей Кувшнинниковой и написать по мотивам их романа «Попрыгунью», а Левитану – вызвать за это Чехова на дуэль, примириться с ним спустя три года разрыва, многое написать, осмыслить, пережить и – тоже стать великим.

Анна Вчерашняя