Валентин
Александрович Серов

А также о том, что Матисс – фонарь, о природе счастья, об итальяшках с их цивилизацией и о вездесущих дураках, которым нужны портреты.

Валентин Серов попусту слов не тратил – даже среди близких он имел репутацию «великого молчальника». Однако, если уж художник решал высказаться, то говорил наотмашь и от души: честность и прямота были свойственны ему не только в работе. Артхив собрал цитаты из писем Серова к жене и друзьям (кроме указанных отдельно). Авторские пунктуация и орфография сохранены.

Поди, разбери, где счастье, где несчастье. Все мне говорят, что я счастливец, очень может быть, охотно верю, но сам себя счастливым не называю и никогда не назову, точно так же как и несчастным, хотя и об одном ухе и с вечной тяжестью на сердце.

Рим сам стал как-то похуже – глупое веселье ему не к лицу, а кроме того, современный итальяшка провел ради удобства повсюду трамваи, все истрамваено. Черт бы ее драл, эту цивилизацию с трамваями, кинематографами, граммофонами – излишняя торопня.

Когда я здоров совершенно, то я охотно готов расстаться с жизнью, так сказать, но как только нездоров, то совершенно даже наоборот.

Единственное мое оружие – это кисть и карандаш. Другим не владею.
(В разговоре с княгиней Юсуповой)

То, что пришлось видеть мне из окон Академии художеств 9 января, не забуду никогда - сдержанная, величественная, безоружная толпа, идущая навстречу кавалерийским атакам и ружейному прицелу - зрелище ужасное. То, что пришлось услышать после, было еще невероятнее по своему ужасу. Ужели же, если государь не пожелал выйти к рабочим и принять от них просьбу - то это означало их избиение? Кем же предрешено это избиение? Никому и ничем не стереть этого пятна.

Быстро, с налету, всякий может сделать, а вот напишите во сто сеансов, да так, чтобы сохранилась вся свежесть одного.

Я неразвратим.
(в разговоре с матерью)

Все вылезло, выползло на улицу - все бабы с детьми или беременные сидят на подоконниках, в подворотнях, на тротуарах, и все это лущит семячки - что-то невероятное. Сядешь на извозчичье сиденье - в семячках, на подножках семячки, на трамвае весь пол в семячках, бульвары, скамьи - все засыпано семячками. Скоро вся Москва будет засыпана этой дрянью. На бульваре видел няньку, у нее дитя спало - оно было засыпано семячками.

1. Серов пишет портрет Исаака Левитана в его московской мастерской.
2. В. Серов. Портрет художника И. Левитана

Пишу портреты направо и налево и замечаю, что чем больше их сразу приходится за день писать - тем легче, право, а то упрешься в одного - ну, хоть бы в нос Гиршмана, так и застрял в тупике. Кроме того, примечаю, что женское лицо, как ни странно, дается мне легче, - казалось бы, наоборот.

Матисс, хотя и чувствую в нем талант и благородство, - но все же радости не дает, - и странно, все другое зато делается чем-то скучным - тут можно попризадуматься.

Вопрос о мусорности всего нового - вечен, и часто то, что считалось мусором вначале, потом оценивается.

1. В. Серов. Портрет И. Репина, 1901.
2. Михаил Врубель, Владимир Дервиз и Валентин Серов, 1883-1884 г.

Теперь Репин хвалит Врубеля, а я хорошо помню, как он его ругательски ругал раньше. Да, Репин художник громадный, единственный у нас, - а мнение его ничего, по-моему, не стоит, да и меняет он его легко.

Вчера умер Врубель от воспаления легких. Перенесли его в Академию в церковь. Отпевают сегодня, и завтра похороны. Его лицо в гробу теперь очень напоминает прежнего молодого Врубеля - нет одутловатостей и пятен. Не знаю, жалеть ли или радоваться его смерти.

Живу здесь в Риме барином, можно сказать. А приятно утром купить хорошую свежую душистую розу и с ней ехать на извозчике в Ватикан, что ли, или Farnesin'y.

Г-жа Северова выпустила свои воспоминания (под редакцией Репина, очевидно, на сей раз). Слегка просмотрел эту книгу, и мне очень захотелось просто задрать юбки этой бабе и высечь, больше ничего - немножко грубо, но что делать! (Наталья Норманд-Северова - жена Ильи Репина, при его поддержке сочиняла романы, повести, эссе, трактаты- ред.)

Ох, трудно мне дается работа, и упорным трудом, - нет, чтобы так - взять да спеть. У меня отвратительное перо и бумага — пожалуйста, не подумай, что у меня прогрессивный паралич.

Очень неплох наш московский Матисс — Машков - серьезно. Его фрукты весьма бодро и звонко написаны. Сам Матисс не нравится - это фонарь (Это слово обязано суждению, высказанному Ш. Бодлером. Он утверждал, что "идея прогресса смешна и что она служит признаком упадка. Эта идея есть "фонарь", распространяющий мрак на все вопросы знания, и кто хочет видеть ясно в истории, тот прежде всего должен загасить этот коварный светильник". О Матиссе Серов отзывается в письме коллекционеру Морозову, имея в виду панно "Танец" и "Музыка" - ред.).

На всех частях света живут дураки, которым нужны, извольте видеть, портреты.

Видел сегодня бой быков (хорошо быки всаживают рога в лошадей, а то и в людей - одному матадору в ногу да через себя перекинул - превесело, а из лошадей кровь, как из кранов) - бойня, в сущности.

Что другое, а хоронят у нас в России преотлично.