Как Тургенев спасал Серова в Париже от шлюх, как художника приняли в Австрии за русского шпиона, как в его немилость однажды впал император Николай II и почему близкие и друзья называли Валентина Серова Антоном.
Мать художника Валентина Семеновна (внизу - с сыном) и Валентин Серов в возрасте 8-ми лет.
В 1874 году Валентин Серов (ему тогда было девять) приехал с матерью в Париж. Они поселились в доме на бульваре Клиши, по соседству с двумя миловидными девушками. Девушки очень нравились Валентину. Нравились их улыбки, их звонкий смех и то, что у них так много друзей, – каждый вечер они возвращались домой в новой компании. Мать Серова была постоянно занята, и юноша чувствовал себя одиноким. Смотреть из окна на симпатичных соседок было для него единственным развлечением, и как-то раз одна из них, потрепав на лестничной клетке мальчика по волосам, сказала, что он «милый ребенок».
Однажды в дверь постучали, и Валентин увидел на пороге представительного мужчину – очень высокого, с белоснежной бородой. Мужчина хотел видеть Валентину Семеновну Серову.
Юноша ответил, что он дома один. В это время из-за стены послышался смех, звук упавшего стула, одна из девушек вскрикнула.
- А у вас веселые соседи, – заметил гость.
- Очень веселые, – вздохнул мальчик.
- И часто они так веселятся?
- Каждый день…
Уходя, мужчина оставил матери Валентина записку, в которой говорилось, что, не зная Парижа, они, увы, поселились в доме «с репутацией».
Следующим утром они переехали. А седобородый мужчина оказался Иваном Тургеневым – старым приятелем покойного отца Валентина Серова.
В 1874 году Валентин Серов (ему тогда было девять) приехал с матерью в Париж. Они поселились в доме на бульваре Клиши, по соседству с двумя миловидными девушками. Девушки очень нравились Валентину. Нравились их улыбки, их звонкий смех и то, что у них так много друзей, – каждый вечер они возвращались домой в новой компании. Мать Серова была постоянно занята, и юноша чувствовал себя одиноким. Смотреть из окна на симпатичных соседок было для него единственным развлечением, и как-то раз одна из них, потрепав на лестничной клетке мальчика по волосам, сказала, что он «милый ребенок».
Однажды в дверь постучали, и Валентин увидел на пороге представительного мужчину – очень высокого, с белоснежной бородой. Мужчина хотел видеть Валентину Семеновну Серову.
Юноша ответил, что он дома один. В это время из-за стены послышался смех, звук упавшего стула, одна из девушек вскрикнула.
- А у вас веселые соседи, – заметил гость.
- Очень веселые, – вздохнул мальчик.
- И часто они так веселятся?
- Каждый день…
Уходя, мужчина оставил матери Валентина записку, в которой говорилось, что, не зная Парижа, они, увы, поселились в доме «с репутацией».
Следующим утром они переехали. А седобородый мужчина оказался Иваном Тургеневым – старым приятелем покойного отца Валентина Серова.
Мать Серова – Валентина Семеновна – была женщина суровая. Сына она видела редко (занятия музыкой и общественная деятельность отнимали много времени), но уж если видела, спуску не давала. Однажды Валентин опоздал к назначенному часу, и мать в наказание не открыла ему дверь. Мальчик ночевал на крыльце – домой его пустили только утром.
В другой раз юный Серов был отправлен на реку. Но по какой-то причине купаться не захотел и решил сжульничать – намочил белье в колодце. Заметив, что у парня сухие волосы, мать прочитала ему лекцию о том, что обманывать нехорошо и, сообщив напоследок, что теперь он ей противен, отправила сына в Мюнхен – жить у едва знакомой социал-демократки, с которой встретилась на каком-то митинге.
Однажды Валентин Серов едва не стал собственностью железнодорожного управления. Приехав с сыном из Мюнхена в Париж, Валентина Серова вступила в перепалку с контролерами, которые считали, что купленный за полцены билет, недействителен для девятилетнего парня. В ответ на заверения, что оплатить разницу ей все равно нечем, контролеры предложили занять денег у знакомых, а сына пока оставить в залог.
Поколебавшись (все знали, насколько дорога Валентине Семеновне музыка), та все же предложила вместо сына ценные ноты – только что напечатанные партитуры «Кольца нибелунга», которые ей прислал лично Рихард Вагнер. Контролеры согласились. Потом, когда Серов сделался знаменитостью, наверняка, кусали локти.
В другой раз юный Серов был отправлен на реку. Но по какой-то причине купаться не захотел и решил сжульничать – намочил белье в колодце. Заметив, что у парня сухие волосы, мать прочитала ему лекцию о том, что обманывать нехорошо и, сообщив напоследок, что теперь он ей противен, отправила сына в Мюнхен – жить у едва знакомой социал-демократки, с которой встретилась на каком-то митинге.
Однажды Валентин Серов едва не стал собственностью железнодорожного управления. Приехав с сыном из Мюнхена в Париж, Валентина Серова вступила в перепалку с контролерами, которые считали, что купленный за полцены билет, недействителен для девятилетнего парня. В ответ на заверения, что оплатить разницу ей все равно нечем, контролеры предложили занять денег у знакомых, а сына пока оставить в залог.
Поколебавшись (все знали, насколько дорога Валентине Семеновне музыка), та все же предложила вместо сына ценные ноты – только что напечатанные партитуры «Кольца нибелунга», которые ей прислал лично Рихард Вагнер. Контролеры согласились. Потом, когда Серов сделался знаменитостью, наверняка, кусали локти.
Слева направо В.А. Серов, С.С. Мамонтов, И.С. Остороухов, М.А. Мамонтов, Ю.А. Мамонтов в Абрамцеве, 1888 год.
В 1887-м Серов вместе с Ильей Остроуховым и братьями Михаилом и Юрием Мамонтовыми предпринял путешествие в Европу. В Вене молодых художников очаровал собор Святого Стефана, и те не расставались с карандашами, постоянно рисуя эскизы. Однажды к молодым людям подошли полицейские и предложили пройти в ближайший участок – иностранцы, то и дело что-то зарисовывавшие в своих альбомах, показались им подозрительными. Инцидент замяли, русских художников настоятельно просили не жаловаться в посольство.
Позднее, уже в поезде они рассказывали о том, как их приняли за русских шпионов, попутчикам – студентам из Вены. «Не волнуйтесь, господа, - успокоили те Серова и Остроухова, - на днях на соседней улице обворовали ювелирный магазин. Скорее всего, вас приняли за обыкновенных грабителей».
В 1887-м Серов вместе с Ильей Остроуховым и братьями Михаилом и Юрием Мамонтовыми предпринял путешествие в Европу. В Вене молодых художников очаровал собор Святого Стефана, и те не расставались с карандашами, постоянно рисуя эскизы. Однажды к молодым людям подошли полицейские и предложили пройти в ближайший участок – иностранцы, то и дело что-то зарисовывавшие в своих альбомах, показались им подозрительными. Инцидент замяли, русских художников настоятельно просили не жаловаться в посольство.
Позднее, уже в поезде они рассказывали о том, как их приняли за русских шпионов, попутчикам – студентам из Вены. «Не волнуйтесь, господа, - успокоили те Серова и Остроухова, - на днях на соседней улице обворовали ювелирный магазин. Скорее всего, вас приняли за обыкновенных грабителей».
Антон Серов на скамейке в Абрамцеве, 1880-е годы.
Друзья и родные звали Валентина Серова Антоном. Это не самое очевидное прозвище возникло – вернее, начало возникать - в детстве. Родители звали маленького Валентина Валентошей, Тошей, иногда – Тоней. Позднее, на даче Мамонтовых в Абрамцеве, Тоша превратился в Антошу. И письма, которые Илья Репин писал уже взрослому Серову, нередко начинались обращением: «Антон, Антон!».
Друзья и родные звали Валентина Серова Антоном. Это не самое очевидное прозвище возникло – вернее, начало возникать - в детстве. Родители звали маленького Валентина Валентошей, Тошей, иногда – Тоней. Позднее, на даче Мамонтовых в Абрамцеве, Тоша превратился в Антошу. И письма, которые Илья Репин писал уже взрослому Серову, нередко начинались обращением: «Антон, Антон!».
Девочка с персиками (Портрет В. С. Мамонтовой)
1887, 85×91 см
Фотографии Веры Мамонтовой.
Валентин Серов работал медленно – особенно хорошо это знали его близкие. Когда художник попросил 12-летнюю дочь Саввы Мамонтова – Веру – позировать ему для картины «Девочка с персиками», та сразу смекнула, что это грозит ей испорченным летом. Не испытывая энтузиазма в связи с перспективой позировать неделями вместо того, чтобы гонять с деревенскими по округе, Вера упрямилась. Серов пускал в ход все свои обаяние и красноречие, сулил еще персиков, взывал к дочерним чувствам (картина была задумана как подарок ко дню рождения Елизаветы Мамонтовой), но все было тщетно. В конце концов, он выторговал согласие своей модели за обещание после каждого сеанса кататься с ней на лошадях.
«Все, чего я добивался, - это свежести, той особенной свежести, которую всегда чувствуешь в натуре и не видишь в картинах, - вспоминал позднее Серов. – Писал я больше месяца и измучил ее, бедную, до смерти, уж очень хотелось сохранить свежесть живописи при полной законченности, - вот как у старых мастеров».
Валентин Серов работал медленно – особенно хорошо это знали его близкие. Когда художник попросил 12-летнюю дочь Саввы Мамонтова – Веру – позировать ему для картины «Девочка с персиками», та сразу смекнула, что это грозит ей испорченным летом. Не испытывая энтузиазма в связи с перспективой позировать неделями вместо того, чтобы гонять с деревенскими по округе, Вера упрямилась. Серов пускал в ход все свои обаяние и красноречие, сулил еще персиков, взывал к дочерним чувствам (картина была задумана как подарок ко дню рождения Елизаветы Мамонтовой), но все было тщетно. В конце концов, он выторговал согласие своей модели за обещание после каждого сеанса кататься с ней на лошадях.
«Все, чего я добивался, - это свежести, той особенной свежести, которую всегда чувствуешь в натуре и не видишь в картинах, - вспоминал позднее Серов. – Писал я больше месяца и измучил ее, бедную, до смерти, уж очень хотелось сохранить свежесть живописи при полной законченности, - вот как у старых мастеров».
1. Михаил Врубель. Хождение по водам, 1890, Третьяковская галерея
2. "Хождение по водам" Врубеля и Серова сохранилось плохо - даже на юбилейной выставке художника в Русском музее показывали только фоторепродукцию. Фото: riatribuna.ru
Серов всегда восхищался Михаилом Врубелем – его талантом, конечно, но, главное, его стремительностью. Однажды Серов и его близкий друг Константин Коровин получили выгодный заказ – писать картину «Хождение по водам» для костромской церкви Космы и Дамиана в приходе фабрики Третьяковых. Серов должен был написать Христа, Коровин – пейзаж, то есть собственно воды. Серовин (как в шутку называл друзей Савва Мамонтов) бился над эскизом неделю, но тот решительно не желал выходить. Глядя на их мучения, Врубель (писавший рядом занавес для Частной оперы) не выдержал. Он поднял с пола картон с одним из неудачных набросков и за несколько минут набросал великолепный эскиз. Не сразу обретя дар речи, друзья принялись благодарить, но Врубель лишь буркнул, что «так всегда бывает, когда заказ получают не те, кто призван к живописи самой природой, а черт знает кто».
2. "Хождение по водам" Врубеля и Серова сохранилось плохо - даже на юбилейной выставке художника в Русском музее показывали только фоторепродукцию. Фото: riatribuna.ru
Серов всегда восхищался Михаилом Врубелем – его талантом, конечно, но, главное, его стремительностью. Однажды Серов и его близкий друг Константин Коровин получили выгодный заказ – писать картину «Хождение по водам» для костромской церкви Космы и Дамиана в приходе фабрики Третьяковых. Серов должен был написать Христа, Коровин – пейзаж, то есть собственно воды. Серовин (как в шутку называл друзей Савва Мамонтов) бился над эскизом неделю, но тот решительно не желал выходить. Глядя на их мучения, Врубель (писавший рядом занавес для Частной оперы) не выдержал. Он поднял с пола картон с одним из неудачных набросков и за несколько минут набросал великолепный эскиз. Не сразу обретя дар речи, друзья принялись благодарить, но Врубель лишь буркнул, что «так всегда бывает, когда заказ получают не те, кто призван к живописи самой природой, а черт знает кто».
Валентин Серов с женой в Риме, 1911.
Никто не смог бы упрекнуть Валентина Серова в недостатке патриотизма. Он нередко демонстрировал несгибаемую гражданскую позицию, многое делал для популяризации русского искусства за границей и никогда не помышлял об эмиграции. «В России жить – так уж русским быть», - часто говорил он.
Однако, по свидетельствам родных и близких, Серов преображался в заграничных поездках: в Европе он был весел и энергичен, а, возвращаясь на родину, всякий раз мрачнел и замыкался в себе.
Художница Анна Остроумова-Лебедева описывала в мемуарах, как будучи в Париже, отправилась с Серовым и его женой на ужин в дорогой ресторан. У всех было приподнятое настроение, смеясь и напевая что-то под нос, Валентин Александрович изучал меню. В это время к столику подошел благообразный пожилой незнакомец, который робко попросил на чистом русском языке разрешения присоединиться к соотечественникам. Серов не испытал приступа ностальгии, он, напротив, посуровел и резко отрезал: «Нет, мы этого не хотим». Вечер был испорчен, да и вся поездка тоже.
«В глубине души у меня был упрек по адресу Валентина Александровича за его неожиданную резкость и прямоту, но, конечно, по существу он был прав, - пишет Остроумова-Лебедева. – Суровая сдержанность и абсолютная и неподкупная правдивость покоряли всех, кто близко его знал».
Никто не смог бы упрекнуть Валентина Серова в недостатке патриотизма. Он нередко демонстрировал несгибаемую гражданскую позицию, многое делал для популяризации русского искусства за границей и никогда не помышлял об эмиграции. «В России жить – так уж русским быть», - часто говорил он.
Однако, по свидетельствам родных и близких, Серов преображался в заграничных поездках: в Европе он был весел и энергичен, а, возвращаясь на родину, всякий раз мрачнел и замыкался в себе.
Художница Анна Остроумова-Лебедева описывала в мемуарах, как будучи в Париже, отправилась с Серовым и его женой на ужин в дорогой ресторан. У всех было приподнятое настроение, смеясь и напевая что-то под нос, Валентин Александрович изучал меню. В это время к столику подошел благообразный пожилой незнакомец, который робко попросил на чистом русском языке разрешения присоединиться к соотечественникам. Серов не испытал приступа ностальгии, он, напротив, посуровел и резко отрезал: «Нет, мы этого не хотим». Вечер был испорчен, да и вся поездка тоже.
«В глубине души у меня был упрек по адресу Валентина Александровича за его неожиданную резкость и прямоту, но, конечно, по существу он был прав, - пишет Остроумова-Лебедева. – Суровая сдержанность и абсолютная и неподкупная правдивость покоряли всех, кто близко его знал».
«Суровую сдержанность и абсолютную правдивость» Серова однажды довелось оценить и императорской семье. Валентин Александрович работал над портретом Николая II, когда императрица изъявила желание взглянуть, как продвигается дело. Зайдя художнику за спину, Александра Федоровна стала указывать ему на «погрешности» - тут слишком широко, да и подбородок надо бы поднять.
Спорить Серов не стал, он просто предложил государыне окончить портрет вместо него. Та, покрывшись пунцовыми пятнами, выбежала вон.
Сдержанно извинившись, Серов откланялся – портрет он так и не окончил. Долгое время император искал подходы к неуступчивому художнику через близких ему людей. Но тот оставался непреклонен. И однажды ответил пытавшемуся уговорить его Сергею Дягилеву: «В этом доме я больше не работаю».
Заглавная иллюстрация: фотография Валентина Серова, 1880-е годы (фрагмент), собрание Фонда Валентина Серова.
Автор: Андрей Зимоглядов
Спорить Серов не стал, он просто предложил государыне окончить портрет вместо него. Та, покрывшись пунцовыми пятнами, выбежала вон.
Сдержанно извинившись, Серов откланялся – портрет он так и не окончил. Долгое время император искал подходы к неуступчивому художнику через близких ему людей. Но тот оставался непреклонен. И однажды ответил пытавшемуся уговорить его Сергею Дягилеву: «В этом доме я больше не работаю».
Заглавная иллюстрация: фотография Валентина Серова, 1880-е годы (фрагмент), собрание Фонда Валентина Серова.
Автор: Андрей Зимоглядов
