Музей Гуггенхайма в Бильбао - один из «героев» книги Дэна Брауна «Происхождение», вышедшего в конце 2017 года. Здесь, среди произведений современного искусства, созданных художниками мирового значения, необыкновенный гид представляет поклоннику творчества Босха и Гойи музей и его объекты. И делает это со всей убедительностью и мастерством автора мировых бестселлеров. Для полноты экскурсии мы проиллюстрировали отрывок из романа фотографиями экспонатов.
Наука, искусство, архитектура, футурология, тайное общество, религиозные деятели, красивая женщина, профессор и действие, которое разворачивается в течение небольшого промежутка времени — таков главный рецепт романов Дэна Брауна. Загадка прячется за загадкой, ребус — за ребусом. Все их предстоит разгадать главному герою — профессору из Гарварда Роберту Лэнгдону, интеллектуалу и немного снобу, эксперту по символам и мастеру амбиграмм.
После экранизации книги «Код да Винчи» в образе главного героя нового романа все так же видится актер Том Хэнкс. Прототип друга Лэнгдона, компьютерного гения Эдмонда Кирша - наверняка Стив Джобс, один из основателей корпорации Apple. Героиня романа, красивая и умная невеста принца Испании, еще и директор музея Гуггенхайма, получила имя Амбра. Очевиден реверанс супруге нынешнего короля Испании Филиппа VI — Летисии, работавшей до замужества журналисткой.
Слева: афиша Sony Pictures Releasing GmbH (ravepad.com). Стив Джобс (3DNews). Королева Испании Летисия (corriere.it).
Слева: афиша Sony Pictures Releasing GmbH (ravepad.com). Стив Джобс (3DNews). Королева Испании Летисия (corriere.it).
По уже сложившейся традиции, Браун помещает своих героев в нетривиальные декорации, и на этот раз действие начинает разворачиваться в стенах знаменитого Музея Гуггенхайма в испанском городе Бильбао.
Источник фото: guggenheim-bilbao.eus
Эдмонд Кирш, один из первых студентов профессора Лэнгдона — гениальный бизнесмен и футуролог, сколотивший огромное состояние на компьютерных технологиях, приглашает своего давнего друга на торжественное мероприятие. В ходе презентации Кирш собирается сделать некое объявление, которое призвано «изменить лицо науки навсегда». Местом презентации Кирш выбирает здание Музея Гуггенхайма в Бильбао. А ведет гостей по залам музея персональный аудиогид по имени Уинстон, который оказывается компьютерной программой, созданной гениальным Киршем.
Ошеломительная способность компьютерного интеллекта Уинстона (названного в честь британского премьер-министра Уинстона Черчилля) к анализу современного искусства проявляется в ходе экскурсии. Читателям предоставляется возможность взглянуть на экспонаты Музея Гуггенхайма глазами героя, предпочитающего классическое искусство современному, а Дэн Браун в диалогах Уинстона и профессора Лэнгдона дает обзорную лекцию, в которой предметы, созданные художниками нашего времени, оживают и предстают в совершенно ином свете. Пройдемся и мы по изящным изогнутым галереям роскошного Музея и посмотрим на его экспонаты глазами героев книги Дэна Брауна «Происхождение».
Ошеломительная способность компьютерного интеллекта Уинстона (названного в честь британского премьер-министра Уинстона Черчилля) к анализу современного искусства проявляется в ходе экскурсии. Читателям предоставляется возможность взглянуть на экспонаты Музея Гуггенхайма глазами героя, предпочитающего классическое искусство современному, а Дэн Браун в диалогах Уинстона и профессора Лэнгдона дает обзорную лекцию, в которой предметы, созданные художниками нашего времени, оживают и предстают в совершенно ином свете. Пройдемся и мы по изящным изогнутым галереям роскошного Музея и посмотрим на его экспонаты глазами героев книги Дэна Брауна «Происхождение».
Джефф Кунс. Скульптура щенка терьера. CC BY-SA 4.0 Источник фото.
…Профессор Роберт Лэнгдон с удивлением разглядывал сидящего щенка высотой двенадцать метров. Вместо шерсти на нем рос пестрый газон с благоухающими цветочками.
В конце концов, почему бы и нет? — подумал профессор.
В конце концов, почему бы и нет? — подумал профессор.
Задержавшись у странной скульптуры, Лэнгдон двинулся дальше — по нисходящей террасе хаотически переплетенных лестниц, разнокалиберные ступени которых постоянно сбивали с шага и ритма. Ну вот и все, пару раз проносилась мысль, когда, запнувшись на неровных ступеньках, он чуть было не полетел вниз.
Источник фото: bestprivateguides.com
У подножия он остановился и, задрав голову, устремил взгляд на то, что высилось над ним.
Так вот ты какая.
Огромная железная паучиха — «черная вдова». Тонкие лапы поддерживают овальное тело на высоте девяти метров. К животу подвешена камера для яиц из крупноячеистой металлической сетки, туго набитая стеклянными шарами.
— Ее зовут Маман, — услышал вдруг Лэнгдон.
Опустив взгляд, он увидел перед собой щуплого человека со смешными усами а-ля Сальвадор Дали, одетого в темный парчовый кафтан шервани.
— Я Фернандо. Добро пожаловать в наш музей.
Так вот ты какая.
Огромная железная паучиха — «черная вдова». Тонкие лапы поддерживают овальное тело на высоте девяти метров. К животу подвешена камера для яиц из крупноячеистой металлической сетки, туго набитая стеклянными шарами.
— Ее зовут Маман, — услышал вдруг Лэнгдон.
Опустив взгляд, он увидел перед собой щуплого человека со смешными усами а-ля Сальвадор Дали, одетого в темный парчовый кафтан шервани.
— Я Фернандо. Добро пожаловать в наш музей.
Источник фото: guggenheim-bilbao.eus
— Не любите современное искусство?
Лэнгдону в принципе нравилось современное искусство — его вызов. Особенно интересно было понять, почему-то или иное произведение считается шедевром: живописный хаос Джексона Поллока, «Банки с супом Кэмпбелл» Энди Уорхола, цветные прямоугольники Марка Ротко. Но все же Лэнгдон чувствовал себя куда комфортнее, обсуждая религиозный символизм Босха или особенности художественной манеры Франсиско Гойи.
— Я поклонник классики, — ответил Лэнгдон. — Леонардо да Винчи мне ближе, чем Кунинг.
— Но да Винчи и Кунинг — они же так похожи!
Лэнгдон натянуто улыбнулся:
— Наверное, мне стоит поближе познакомиться с творчеством Кунинга.
— Более подходящего места вы не найдете. — Фернандо простер руку в сторону сияющей громады. — В нашем музее лучшее в мире собрание современного искусства. Надеюсь, вам понравится.
Лэнгдону в принципе нравилось современное искусство — его вызов. Особенно интересно было понять, почему-то или иное произведение считается шедевром: живописный хаос Джексона Поллока, «Банки с супом Кэмпбелл» Энди Уорхола, цветные прямоугольники Марка Ротко. Но все же Лэнгдон чувствовал себя куда комфортнее, обсуждая религиозный символизм Босха или особенности художественной манеры Франсиско Гойи.
— Я поклонник классики, — ответил Лэнгдон. — Леонардо да Винчи мне ближе, чем Кунинг.
— Но да Винчи и Кунинг — они же так похожи!
Лэнгдон натянуто улыбнулся:
— Наверное, мне стоит поближе познакомиться с творчеством Кунинга.
— Более подходящего места вы не найдете. — Фернандо простер руку в сторону сияющей громады. — В нашем музее лучшее в мире собрание современного искусства. Надеюсь, вам понравится.
Источник фото: tehlib.com
…Музей Гуггенхайма в испанском Бильбао как галлюцинация инопланетянина: буйный вихрь искривленных металлических конструкций, нагроможденных друг на друга почти без плана и смысла. Огромная конструкция, покрытая более чем тридцатью тысячами титановых листов, сверкающих на солнце, словно рыбья чешуя, оставляла впечатление чего-то одновременно живого и бесконечно далекого: словно футуристический Левиафан выполз из реки погреться на солнце. В 1997 году, когда музей открылся, журнал «Нью-йоркер» написал, что архитектор Фрэнк Гери создал «волнообразный корабль мечты в титановой мантии». Да и весь мир был в восторге: «Величайшее сооружение нашего времени!», «Сияющее великолепие!», «Архитектурный подвиг!"
С тех пор появились десятки «деконструктивистских» зданий — концертный зал «Дисней» в Лос-Анджелесе, «Мир «БМВ»» в Мюнхене и даже новая библиотека в альма-матер Лэнгдона. Каждый проект по-своему необычен, но ни один не производит такого ошеломляющего впечатления, как музей Гуггенхайма в Бильбао.
С тех пор появились десятки «деконструктивистских» зданий — концертный зал «Дисней» в Лос-Анджелесе, «Мир «БМВ»» в Мюнхене и даже новая библиотека в альма-матер Лэнгдона. Каждый проект по-своему необычен, но ни один не производит такого ошеломляющего впечатления, как музей Гуггенхайма в Бильбао.
Источник фото: guggenheim-bilbao.eus
Лэнгдон насладился волшебным зрелищем и пошел через заводь по минималистскому пешеходному мосту над зеркальной водной гладью. На середине он вдруг услышал странное шипение, как будто что-то кипело внизу. Он замер, и внезапно из-под моста начала подниматься клубящаяся пелена тумана. Молочное облако окутало Лэнгдона, а потом медленной белой волной двинулось через заводь, наполовину скрыв здание музея.
Источник фото: guggenheim-bilbao.eus
Скульптура из тумана, подумал Лэнгдон. Он читал об экспериментах японской художницы Фуджико Накая. Уникальность ее «скульптур» в том, что они созданы из «видимого воздуха», — это волна тумана, которая возникает и растворяется. А поскольку ветер и погодные условия меняются, каждый день скульптура выглядит иначе.
Под мостом все стихло. Пелена тумана, беззвучно клубясь, стелилась по заводи, словно живое разумное существо. Было в этом что-то неземное. Огромный музей парил над водой, покоясь на облаке, будто затерянный в море корабль-призрак.
Под мостом все стихло. Пелена тумана, беззвучно клубясь, стелилась по заводи, словно живое разумное существо. Было в этом что-то неземное. Огромный музей парил над водой, покоясь на облаке, будто затерянный в море корабль-призрак.
Источник фото: popmech.ru
И только Лэнгдон собрался пойти дальше, как водная гладь вдруг покрылась мелкой рябью. С ревом взлетающей ракеты из воды поднялись пять огненных столбов, пронизывая светом туманный воздух и дробясь отражениями на титановой чешуе здания.
Конечно, Лэнгдону больше по душе была традиционная архитектура, скажем, Лувра или Прадо. Но глядя на феерию огня и тумана, он подумал: трудно подобрать более подходящее место, чем этот ультрасовременный музей, для выступления человека, который в равной степени любит искусство и современные технологии и словно открытую книгу читает будущее.
Источник фото: guggenheim-bilbao.eus
Источник фото: taiwannews.com.tw
Атриум музея напоминал футуристический собор.
Взгляд Лэнгдона невольно устремился вверх, «в небеса»: колоссальные белые колонны и стеклянный занавес поднимались на шестьдесят метров к сводчатому потолку, с которого лилось чистое белое сияние галогенных ламп. Парящая под галогенными небесами сеть переходов, площадок, балконов была испещрена черно-белыми фигурками приглашенных, которые сновали по верхним галереям или стояли у окон, созерцая водную гладь. Стеклянные лифты бесшумно опускались вдоль стен «на землю» за новыми гостями.
Таких музеев Лэнгдон еще не видел. Даже акустика другая. Вместо обычной благоговейной тишины, обеспечиваемой звукопоглощающими материалами, все гудело эхом бесчисленных голосов, отраженных стеклом и камнем. Единственное, что знакомо, — привкус стерильности, воздух здесь был «музейный» — прошедший систему грубой и тонкой очистки, ионизированный, 45-процентной влажности.
Взгляд Лэнгдона невольно устремился вверх, «в небеса»: колоссальные белые колонны и стеклянный занавес поднимались на шестьдесят метров к сводчатому потолку, с которого лилось чистое белое сияние галогенных ламп. Парящая под галогенными небесами сеть переходов, площадок, балконов была испещрена черно-белыми фигурками приглашенных, которые сновали по верхним галереям или стояли у окон, созерцая водную гладь. Стеклянные лифты бесшумно опускались вдоль стен «на землю» за новыми гостями.
Таких музеев Лэнгдон еще не видел. Даже акустика другая. Вместо обычной благоговейной тишины, обеспечиваемой звукопоглощающими материалами, все гудело эхом бесчисленных голосов, отраженных стеклом и камнем. Единственное, что знакомо, — привкус стерильности, воздух здесь был «музейный» — прошедший систему грубой и тонкой очистки, ионизированный, 45-процентной влажности.
Лэнгдон двинулся в другую сторону, туда, где у дальней стены располагался очередной образчик современного искусства.
Инсталляция, помещенная в темной нише, состояла из девяти узких конвейерных ленточек, которые выходили из прорезей в полу и бежали вверх, исчезая в прорезях на потолке. Все это напоминало девять поставленных вертикально тренажеров «беговая дорожка». На каждой ленточке — светящиеся слова, которые узкой полоской двигались снизу вверх.
Я молюсь вслух… Я чувствую твой запах на моей коже… Я произношу твое имя.
Лэнгдон подошел ближе и понял: ленты на самом деле неподвижны, иллюзию движения создают слои светодиодов на них. Огоньки последовательно загорались, формируя слова, и получалась бегущая строка — от пола до потолка.
Я громко плачу… Там была кровь… Никто не сказал мне.
Лэнгдон обошел «бегущие строки» со всех сторон, внимательно изучая конструкцию.
— Интересная вещь, — неожиданно ожил аудиогид. — Называется «Инсталляция для Бильбао», автор — художница-концептуалистка Дженни Хольцер. Девять светодиодных панелей, каждая высотой около двенадцати метров. По ним бегут слова на баскском, испанском и английском. Речь идет об ужасах СПИДа и страданиях людей, от которых все отвернулись.
Ничего не скажешь, все это завораживало и даже волновало.
Инсталляция, помещенная в темной нише, состояла из девяти узких конвейерных ленточек, которые выходили из прорезей в полу и бежали вверх, исчезая в прорезях на потолке. Все это напоминало девять поставленных вертикально тренажеров «беговая дорожка». На каждой ленточке — светящиеся слова, которые узкой полоской двигались снизу вверх.
Я молюсь вслух… Я чувствую твой запах на моей коже… Я произношу твое имя.
Лэнгдон подошел ближе и понял: ленты на самом деле неподвижны, иллюзию движения создают слои светодиодов на них. Огоньки последовательно загорались, формируя слова, и получалась бегущая строка — от пола до потолка.
Я громко плачу… Там была кровь… Никто не сказал мне.
Лэнгдон обошел «бегущие строки» со всех сторон, внимательно изучая конструкцию.
— Интересная вещь, — неожиданно ожил аудиогид. — Называется «Инсталляция для Бильбао», автор — художница-концептуалистка Дженни Хольцер. Девять светодиодных панелей, каждая высотой около двенадцати метров. По ним бегут слова на баскском, испанском и английском. Речь идет об ужасах СПИДа и страданиях людей, от которых все отвернулись.
Ничего не скажешь, все это завораживало и даже волновало.
Если вы прочтете книгу «Происхождение», то узнаете, что каждый из гостей, прибывший на таинственную лекцию Эдмонда Кирша в Музей Гуггенхайма, получил в свое распоряжение индивидуального, персонального гида-собеседника вместе (в виде?) суперсовременных наушников. Профессор Лэнгдон продвигается к месту проведения лекции, организованной Киршем, и попутно осматривает экспозицию музея. Он не догадывается, что его персональный аудиогид — искусственный интеллект по имени Уинстон. А пока Лэнгдон идет по музейным залам, Уинстон проводит тест Тьюринга — сам для себя. И у него все получается.
— Перед вами, профессор, самая большая картина в нашем музее, — вежливо объяснял Уинстон. — Хотя множество посетителей не сразу замечают ее.
Лэнгдон честно смотрел вперед, но видел только водную гладь за стеклянной стеной атриума.
— Жаль, но я принадлежу к большинству. И тоже не вижу картины.
— Дело в том, что она необычно расположена, — засмеялся Уинстон. — Холст не на стене, а на полу.
Мог бы и сам догадаться, сказал себе Лэнгдон. Он прошел чуть вперед и увидел под ногами растянутый на полу огромный прямоугольник.
Он был закрашен одним цветом — насыщенным синим. Казалось, что стоящие по периметру зрители смотрят на небольшой прудик.
— Площадь этого произведения около пятисот шестидесяти квадратных метров, — сообщил Уинстон.
Лэнгдон честно смотрел вперед, но видел только водную гладь за стеклянной стеной атриума.
— Жаль, но я принадлежу к большинству. И тоже не вижу картины.
— Дело в том, что она необычно расположена, — засмеялся Уинстон. — Холст не на стене, а на полу.
Мог бы и сам догадаться, сказал себе Лэнгдон. Он прошел чуть вперед и увидел под ногами растянутый на полу огромный прямоугольник.
Он был закрашен одним цветом — насыщенным синим. Казалось, что стоящие по периметру зрители смотрят на небольшой прудик.
— Площадь этого произведения около пятисот шестидесяти квадратных метров, — сообщил Уинстон.
Источник фото: yvesklein.com
— Автор картины — Ив Кляйн. Называется она «Бассейн».
Лэнгдон был вынужден признать: насыщенный и восхитительно глубокий синий цвет вызывает желание нырнуть прямо в холст.
— Этот цвет Кляйн разработал сам, — продолжал Уинстон. — И даже запатентовал его как «Международный синий Кляйна». Он утверждал, что этот цвет выражает особенности его видения мира: нематериальность и безграничность.
Лэнгдон был вынужден признать: насыщенный и восхитительно глубокий синий цвет вызывает желание нырнуть прямо в холст.
— Этот цвет Кляйн разработал сам, — продолжал Уинстон. — И даже запатентовал его как «Международный синий Кляйна». Он утверждал, что этот цвет выражает особенности его видения мира: нематериальность и безграничность.
Источник фото: yvesklein.com
Следуя по музею и беседуя с Уинстоном, профессор Лэнгдон получает от него, что называется, квинтэссенцию определения современного искусства. И звучит это так:
В мире классического искусства произведение ценится за мастерство автора, то есть за его умение работать кистью или резцом. В современном искусстве на первый план выходит идея. А исполнение отступает на второй. Например, написать сорокаминутную симфонию из одного аккорда и двадцати минут тишины теперь может каждый. Но сама идея принадлежит Иву Кляйну.
В мире классического искусства произведение ценится за мастерство автора, то есть за его умение работать кистью или резцом. В современном искусстве на первый план выходит идея. А исполнение отступает на второй. Например, написать сорокаминутную симфонию из одного аккорда и двадцати минут тишины теперь может каждый. Но сама идея принадлежит Иву Кляйну.
— …Скульптура из тумана — идеальный пример концептуального искусства. Художник предлагает идею — расположить перфорированные трубки под мостом и пустить волну тумана по воде. А вот осуществление идеи — это уже дело местных техников. — Уинстон выдержал паузу. — Хотя я снимаю шляпу перед художницей, которая смогла так изящно использовать материал в качестве кода.
— Туман это код?
— Да. Закодированное посвящение архитектору музея.
— Фрэнку Гери?
— Фрэнку О. Гери, — поправил Уинстон.
— Остроумно.
— Туман это код?
— Да. Закодированное посвящение архитектору музея.
— Фрэнку Гери?
— Фрэнку О. Гери, — поправил Уинстон.
— Остроумно.
Кадр из видео на Youtube.
Уинстон делает отсылку к полному названию произведения Фуджико Накая — «Туманная скульптура № 08025. F.O.G.» (Бильбао, 1998). Эта инсталляция была создана скульптором по просьбе ее друга и соратника Роберта Раушенберга к открытию его персональной выставки в Музее Гуггенхайма, после которой художник выкупил ее и передал музею в вечное и безвозмездное пользование. А аббревиатура F.O.G. в названии инсталляции соответствует первым буквам имени архитектора Фрэнка Оуэна Гери, который спроектировал Музей Гуггенхайма в Бильбао.
Лэнгдон подошел к стеклянной стене.
— Отсюда прекрасный вид на паучиху, — произнес Уинстон. — Вы обратили внимание на Маман по дороге в музей?
Лэнгдон задумчиво смотрел на огромную «черную вдову» на площади.
— Знаете, ее трудно не заметить.
— Судя по интонации, вы от нее не в восторге.
— Я старался изо всех сил. — Лэнгдон помолчал. — В классическом искусстве я как рыба в воде, а тут меня будто вытащили на берег.
— Интересно, — сказал Уинстон. — А я думал, вы скорее других способны оценить Маман по достоинству. Она — прекрасный пример классического контрапоста. На нее вы можете ссылаться, когда будете объяснять этот прием своим студентам.
Лэнгдон смотрел на паучиху, но не очень понимал, о чем речь. Рассказывая о контрапосте, он обычно приводил в пример более традиционные произведения.
— Я предпочитаю «Давида».
— О да. Микеланджело — эталонный образец, — с улыбкой согласился Уинстон. — Эта знаменитая поза, динамический контрапост, женственные линии. Плавно вывернутое запястье, небрежно спадающая праща — все это выражает женскую мягкость и уязвимость. И в то же время суровый взгляд, напряженные сухожилия — в этом уже сквозит отчаянная решимость поразить Голиафа. Давид одновременно мужествен и женствен. Нежен и неумолим.
Лэнгдону понравилось, как рассуждает Уинстон. Хотел бы он, чтобы все его студенты так понимали шедевр Микеланджело.
— Отсюда прекрасный вид на паучиху, — произнес Уинстон. — Вы обратили внимание на Маман по дороге в музей?
Лэнгдон задумчиво смотрел на огромную «черную вдову» на площади.
— Знаете, ее трудно не заметить.
— Судя по интонации, вы от нее не в восторге.
— Я старался изо всех сил. — Лэнгдон помолчал. — В классическом искусстве я как рыба в воде, а тут меня будто вытащили на берег.
— Интересно, — сказал Уинстон. — А я думал, вы скорее других способны оценить Маман по достоинству. Она — прекрасный пример классического контрапоста. На нее вы можете ссылаться, когда будете объяснять этот прием своим студентам.
Лэнгдон смотрел на паучиху, но не очень понимал, о чем речь. Рассказывая о контрапосте, он обычно приводил в пример более традиционные произведения.
— Я предпочитаю «Давида».
— О да. Микеланджело — эталонный образец, — с улыбкой согласился Уинстон. — Эта знаменитая поза, динамический контрапост, женственные линии. Плавно вывернутое запястье, небрежно спадающая праща — все это выражает женскую мягкость и уязвимость. И в то же время суровый взгляд, напряженные сухожилия — в этом уже сквозит отчаянная решимость поразить Голиафа. Давид одновременно мужествен и женствен. Нежен и неумолим.
Лэнгдону понравилось, как рассуждает Уинстон. Хотел бы он, чтобы все его студенты так понимали шедевр Микеланджело.
Луиза Буржуа. «Маман». 1999. Источник фото: xoio. de
— Маман ничем не отличается от «Давида», — продолжал гид. — То же контрастное соположение антиномических архетипов. В природе паук «черная вдова» — жестокий хищник: ловит жертву в паутину, убивает и пожирает. Но здесь представлена самка, и, хотя она тоже убийца, мы видим, что ее корзина полна яиц. Она готова дать жизнь новым существам. То есть она убивает и порождает. К тому же огромное тело на непропорционально длинных, но тонких ногах — это еще один контраст: мощь и хрупкость. «Маман» — современный «Давид», если угодно.
Источник фото: wikipedia.org
Перед Лэнгдоном постепенно возникала сводчатая пещера, огромная, словно ангар для «Боинга-747».
— Три тысячи сто квадратных метров, — сообщил Уинстон.
Помещение, похоже, было больше атриума. Свет становился все ярче, и Лэнгдон стал различать массивные объекты на полу — семь или восемь мрачных форм. Они походили на динозавров, следящих за ним из ночного сумрака.
— Господи, что это? — воскликнул Лэнгдон.
— «Материя времени», — бодро ответил Уинстон. — Самый тяжелый экспонат нашего музея. Больше девятисот тонн.
Лэнгдон все еще не мог прийти в себя.
…
Лампы наконец загорелись в полную силу, огромное пространство залил мягкий белый свет. Лэнгдон, потеряв дар речи, смотрел на то, что находилось перед ним.
Я оказался в параллельной вселенной.
— Три тысячи сто квадратных метров, — сообщил Уинстон.
Помещение, похоже, было больше атриума. Свет становился все ярче, и Лэнгдон стал различать массивные объекты на полу — семь или восемь мрачных форм. Они походили на динозавров, следящих за ним из ночного сумрака.
— Господи, что это? — воскликнул Лэнгдон.
— «Материя времени», — бодро ответил Уинстон. — Самый тяжелый экспонат нашего музея. Больше девятисот тонн.
Лэнгдон все еще не мог прийти в себя.
…
Лампы наконец загорелись в полную силу, огромное пространство залил мягкий белый свет. Лэнгдон, потеряв дар речи, смотрел на то, что находилось перед ним.
Я оказался в параллельной вселенной.
Ричард Серра. Серия скульптур «Суть времени»
Источник фото: pidgeonenglish.com
Источник фото: pidgeonenglish.com
Роберт Лэнгдон с удивлением рассматривал странные экспонаты — плавно изогнутые гигантские стальные листы, тронутые ржавчиной. Они были установлены так, что получились свободно разбросанные объекты высотой чуть более четырех с половиной метров. У объектов были разные текучие формы: длинные волны, незамкнутые цилиндры, спирали.
— Итак, «Материя времени», — повторил Уинстон. — Художник — Ричард Серра. Листы из тяжелого металла, поставленные на ребра, создают ощущение нестабильности. Но на самом деле они устойчивы. Накрутите долларовую банкноту на карандаш, снимите и поставьте на ребро — закрученная банкнота будет вполне устойчива, что обеспечено геометрией.
…
Три изогнутые полосы, поставленные на ребра, образуют два волнообразных коридора длиной более тридцати метров. Это произведение называется «Змея», и наши юные посетители с удовольствием бегают по ее «коридорам». А если два человека встанут в противоположных концах «коридора», то смогут переговариваться даже шепотом, словно стоят лицом к лицу.
— Итак, «Материя времени», — повторил Уинстон. — Художник — Ричард Серра. Листы из тяжелого металла, поставленные на ребра, создают ощущение нестабильности. Но на самом деле они устойчивы. Накрутите долларовую банкноту на карандаш, снимите и поставьте на ребро — закрученная банкнота будет вполне устойчива, что обеспечено геометрией.
…
Три изогнутые полосы, поставленные на ребра, образуют два волнообразных коридора длиной более тридцати метров. Это произведение называется «Змея», и наши юные посетители с удовольствием бегают по ее «коридорам». А если два человека встанут в противоположных концах «коридора», то смогут переговариваться даже шепотом, словно стоят лицом к лицу.
— …мистер Кирш просил, чтобы я обязательно показал вам эту спираль. И вот она перед вами. Он предупредил, что вы непременно должны зайти внутрь и пройти до самого центра.
Лэнгдон заглянул в узкий искривленный проход и насторожился. Что за глупый студенческий розыгрыш?
…
— Профессор, вы приняли приглашение мистера Кирша и проделали долгий путь, чтобы прибыть сюда. А здесь всего лишь несколько десятков метров… Поверьте, дети бегают каждый день туда и обратно, и с ними ничего не случается.
Впервые в жизни Лэнгдона стыдил компьютер. И это подействовало. Он снял гарнитуру, положил на пол и приблизился ко входу в лабиринт. Узкий проход между высокими стальными стенами плавно поворачивал влево и терялся во мраке.
— Ничего страшного, — сказал он, ни к кому, собственно, не обращаясь.
Сделал глубокий вдох и шагнул вперед.
Лэнгдон заглянул в узкий искривленный проход и насторожился. Что за глупый студенческий розыгрыш?
…
— Профессор, вы приняли приглашение мистера Кирша и проделали долгий путь, чтобы прибыть сюда. А здесь всего лишь несколько десятков метров… Поверьте, дети бегают каждый день туда и обратно, и с ними ничего не случается.
Впервые в жизни Лэнгдона стыдил компьютер. И это подействовало. Он снял гарнитуру, положил на пол и приблизился ко входу в лабиринт. Узкий проход между высокими стальными стенами плавно поворачивал влево и терялся во мраке.
— Ничего страшного, — сказал он, ни к кому, собственно, не обращаясь.
Сделал глубокий вдох и шагнул вперед.
Источник фото: guggenheim-bilbao.eus
…
Во всю ширину зала простиралась высокая — до потолка — дуга. Она напоминала поток, составленный из множества чучел серых волков, застывших на бегу, в прыжке, в полете. Поток с размаху ударял в прозрачную стеклянную стену, стекал по ней и застывал грудой мертвых волчьих тел.
— Эта композиция называется «Прямолинейность», — пояснил Уинстон. — Девяносто девять волков слепо мчатся в стеклянную стену, что символизирует стадный менталитет, не позволяющий хоть на миллиметр отклониться от общепринятой нормы.
Во всю ширину зала простиралась высокая — до потолка — дуга. Она напоминала поток, составленный из множества чучел серых волков, застывших на бегу, в прыжке, в полете. Поток с размаху ударял в прозрачную стеклянную стену, стекал по ней и застывал грудой мертвых волчьих тел.
— Эта композиция называется «Прямолинейность», — пояснил Уинстон. — Девяносто девять волков слепо мчатся в стеклянную стену, что символизирует стадный менталитет, не позволяющий хоть на миллиметр отклониться от общепринятой нормы.
Инсталляция Цай Гоцяна «Head On». Музей Гуггенхайма, Бильбао. Источник фото: artifex.ru. Также по теме: иллюстрированный гид по работам художника в Архиве.
Источник фото: guggenheim-bilbao.eus
Жилой дом Каса-Мила был построен архитектором Антонио Гауди в Барселоне. На последнем этаже этого шедевра Дэн Браун поместил квартиру-убежище одного из своих главных героев, Эмонда Кирша. Закончив Каса-Мила, Антонио Гауди больше не строил домов и погрузился в работу на храмом Саграда Фамилия.
Источник фото: wikipedia.org
Еще одно место действия романа — храм Саграда Фамилия. Следуя за разгадкой очередной тайны, профессор Лэнгдон и его спутница Амбра пройдутся по всем значимым местам этого сооружения гениального Гауди — от Стены кодов до загадочной крипты. Эта величественная церковь строится с 1882 года исключительно на частные пожертвования. Ожидается, что Саграда Фамилия предстанет во всем своем величии в 2026 году.
Артхив: читайте нас в Телеграме и смотрите в Инстаграме
