Бато Дугаржапова интернет-источники нередко определяют как «одного из самых известных художников-импрессионистов современности». Однако сам он с иронией относится ко всевозможным определениям и считает себя, скорее, эклектиком. И все же, легко ли говорить на языке импрессионизма после Моне? Мастер ответил на вопросы «Артхива».
Бато родился в 1966 г. в с. Дульдурга, недалеко от Читы. Учился в московской художественной школе при институте им. Сурикова с 1978 по 1984 год. В 1983 году получил диплом за лучшую композицию среди художественных школ Советского Союза. Живет и работает в Москве.
Художник много выставляется. В середине сентября 2017 г. планирует принять участие выставке в Эстонии. Этой же осенью одновременно пройдут две персональные выставки Дугаржапова: в Троицке и галерее ЗНУИ в Москве.
Бато Дугаржапов на одной из прошлых выставок своих работ в Троицке. Фото: Владимир Миловидов
Терраса
2004, 30×24 см
— Бато, расскажите, пожалуйста, что повлияло на ваше решение стать художником?
— Обоняние. Запах скипидара, масла, аппетитно выдавленные краски из тюбика… Это просто нравилось — на всех уровнях чувств. Как можно в детстве что-то решить или пожелать кем-то стать? Думаю, никак. В данном случае мне повезло с напористостью моих родителей. Люблю таких родителей — они, неискушенные, со всей беззаветностью сопровождают обучение своих детишек. А если ваши родители художники, то вам не повезло — будете сами карабкаться и выбирать свою судьбу. В итоге — упущенное время.
Помню, я хотел стать врачом и ждал передачу о здоровье. А старший брат ходил в «художку», пока зимой чуть не попал под троллейбус. Сейчас он хирург, ну, а я сами знаете кто. Мечта мамы сбылась: один из ее детей все-таки стал художником!
Ну и, поступив в итоге в МСХШ, я там приобрел друзей — рисовальщиков и живописцев от Бога. Опять просто повезло. Или же это невидимая рука судьбы…
— Обоняние. Запах скипидара, масла, аппетитно выдавленные краски из тюбика… Это просто нравилось — на всех уровнях чувств. Как можно в детстве что-то решить или пожелать кем-то стать? Думаю, никак. В данном случае мне повезло с напористостью моих родителей. Люблю таких родителей — они, неискушенные, со всей беззаветностью сопровождают обучение своих детишек. А если ваши родители художники, то вам не повезло — будете сами карабкаться и выбирать свою судьбу. В итоге — упущенное время.
Помню, я хотел стать врачом и ждал передачу о здоровье. А старший брат ходил в «художку», пока зимой чуть не попал под троллейбус. Сейчас он хирург, ну, а я сами знаете кто. Мечта мамы сбылась: один из ее детей все-таки стал художником!
Ну и, поступив в итоге в МСХШ, я там приобрел друзей — рисовальщиков и живописцев от Бога. Опять просто повезло. Или же это невидимая рука судьбы…
До сих пор говорю, что художники — это счастливые люди!
Зимняя липа
2004, 90×70 см
— Интересно, картины какого художника произвели на вас наибольшее впечатление в детстве?
— Рисунки Рубенса. Нет, ещё раньше в первом классе 40-й школы в Чите, выбежав на перемену, вдруг обнаружили художника, который писал на стене картину маслом по рисунку углём. Мощными мазками лепилась фигура молодого Ульянова на фоне пейзажа. Вот это и есть подвиг художника и мощное воздействие искусства на неокрепшие души! Забегал два года назад в родную школу в надежде увидеть хоть следы закрашенных картин — ни следа! Добросовестно отбрили стену под ноль. Только и остаётся ударяться в воспоминания.
— А если серьезно, кто повлиял на ваш дальнейший выбор художественного направления — импрессионизма?
— Никто. Реальность, которая нас окружает: она, в основном, — в стиле импрессионизма. Пишу, что вижу, и это логически «выезжает» на этот стиль. Иногда встречаю в природе вставки абстрактного искусства, или сурового реализма, или чистой графики… Все стили, которые существуют, реально присутствуют в окружающем нас мире, потому они и возникают, как бесконечные языки исчезнувших народов. Мы разными языками говорим об одних и тех же явлениях.
Искусство так долго шло к пленэрной живописи в стиле импрессионизма — и одним махом перечеркнуло это достижение, заявляя о тупике направления. Отчасти это заявление является горькой правдой. Многие считают именно реализм древом, от которого идут в виде ветвей тупиковые ответвления. Мне иногда кажется, что по мере внутреннего роста художник постепенно поднимается по ступеням до абстрактных понятий, то есть стиль на данном этапе определяет его уровень взросления.
— Рисунки Рубенса. Нет, ещё раньше в первом классе 40-й школы в Чите, выбежав на перемену, вдруг обнаружили художника, который писал на стене картину маслом по рисунку углём. Мощными мазками лепилась фигура молодого Ульянова на фоне пейзажа. Вот это и есть подвиг художника и мощное воздействие искусства на неокрепшие души! Забегал два года назад в родную школу в надежде увидеть хоть следы закрашенных картин — ни следа! Добросовестно отбрили стену под ноль. Только и остаётся ударяться в воспоминания.
— А если серьезно, кто повлиял на ваш дальнейший выбор художественного направления — импрессионизма?
— Никто. Реальность, которая нас окружает: она, в основном, — в стиле импрессионизма. Пишу, что вижу, и это логически «выезжает» на этот стиль. Иногда встречаю в природе вставки абстрактного искусства, или сурового реализма, или чистой графики… Все стили, которые существуют, реально присутствуют в окружающем нас мире, потому они и возникают, как бесконечные языки исчезнувших народов. Мы разными языками говорим об одних и тех же явлениях.
Искусство так долго шло к пленэрной живописи в стиле импрессионизма — и одним махом перечеркнуло это достижение, заявляя о тупике направления. Отчасти это заявление является горькой правдой. Многие считают именно реализм древом, от которого идут в виде ветвей тупиковые ответвления. Мне иногда кажется, что по мере внутреннего роста художник постепенно поднимается по ступеням до абстрактных понятий, то есть стиль на данном этапе определяет его уровень взросления.
Набережная Парижа
1998, 2.4×3 см
— Как вы считаете, насколько импрессионизм
отвечает запросам нынешнего времени?
— Это рудиментарное явление. Само отвалится. Вот недавно в Китае был запрос времени — в каждую квартиру по картине. А у нас этот запрос выливается в тот момент, когда художник, пораженный аллергией от разбавителя, бежит на природу дышать свежим воздухом. Называется это «запрос пленэром».
А природа тысячелетиями дышит художнику в лицо в стиле импрессионизма и не думает менять этот стиль. Получается, что импрессионизм всегда отвечал, отвечает и будет отвечать запросам времени — нравится вам это или не нравится.
— Импрессионизм Клода Моне чем-то отличается от современного импрессионизма?
— Отличается тем, что Моне более современен. Люди это чувствуют и тянутся к нему, чтобы подышать чем-то современным! Абсурд! 120 лет назад ощущение современности более реально, чем сейчас. Это опрокидывает понятие о трех временах — прошлом, настоящем и будущем! Современное мы понимаем как что-то очень новенькое в настоящем миге, или как связку настоящего времени с будущим. Это говорит в пользу духовности искусства, и понятие современности приближается к понятию духовному. Моне настолько обобщил и осовременил рисуемый объект, что современные художники не могут подняться до этого уровня обобщения. Посмотрите его Венецию — как будто ты это завтра увидишь ее с этим влажным вечерним воздухом и разлитой поэзией грусти, переданной Моне. А пирамидальные тополя, недавно обнаруженные в чьей-то коллекции — это же будто вчера написано! И на них нет налета пошлости нашего времени. Вот почему такая долгая предсмертная агония у импрессионизма. Может, мы так видим из-за физического устройства глаз… Все мироздание так видело, видит и будет видеть, а художники так увидели в конце XIX века — изумительное достижение!
— И все-таки, со времен Моне импрессионизм претерпел какие-либо изменения?
— Да. В творчестве Коровина и Грабаря. В данный момент импрессионизм переходит в абстрактный импрессионизм .
— Это рудиментарное явление. Само отвалится. Вот недавно в Китае был запрос времени — в каждую квартиру по картине. А у нас этот запрос выливается в тот момент, когда художник, пораженный аллергией от разбавителя, бежит на природу дышать свежим воздухом. Называется это «запрос пленэром».
А природа тысячелетиями дышит художнику в лицо в стиле импрессионизма и не думает менять этот стиль. Получается, что импрессионизм всегда отвечал, отвечает и будет отвечать запросам времени — нравится вам это или не нравится.
— Импрессионизм Клода Моне чем-то отличается от современного импрессионизма?
— Отличается тем, что Моне более современен. Люди это чувствуют и тянутся к нему, чтобы подышать чем-то современным! Абсурд! 120 лет назад ощущение современности более реально, чем сейчас. Это опрокидывает понятие о трех временах — прошлом, настоящем и будущем! Современное мы понимаем как что-то очень новенькое в настоящем миге, или как связку настоящего времени с будущим. Это говорит в пользу духовности искусства, и понятие современности приближается к понятию духовному. Моне настолько обобщил и осовременил рисуемый объект, что современные художники не могут подняться до этого уровня обобщения. Посмотрите его Венецию — как будто ты это завтра увидишь ее с этим влажным вечерним воздухом и разлитой поэзией грусти, переданной Моне. А пирамидальные тополя, недавно обнаруженные в чьей-то коллекции — это же будто вчера написано! И на них нет налета пошлости нашего времени. Вот почему такая долгая предсмертная агония у импрессионизма. Может, мы так видим из-за физического устройства глаз… Все мироздание так видело, видит и будет видеть, а художники так увидели в конце XIX века — изумительное достижение!
— И все-таки, со времен Моне импрессионизм претерпел какие-либо изменения?
— Да. В творчестве Коровина и Грабаря. В данный момент импрессионизм переходит в абстрактный импрессионизм .
— Бато, а кто из художников вам наиболее близок сегодня?
— Наверное, те, кто человечен и чьи работы не разрушают законы мироздания. Например, Абрам Архипов и иже с ними.
А вообще это сейчас для меня неактуально, так как творчество движется, как шар и отвлекаться нет времени. Если честно, то никого не могу вспомнить. Все близки, если есть интересное решение в работе. Это как информация, которую сознание постоянно сканирует и что-то да вытаскивает на полку длительного хранения. Ищу искренность, потерявшуюся при штурме стен академизма, особенно, у детей и бабушек, впервые взявших кисточку.
— Наверное, те, кто человечен и чьи работы не разрушают законы мироздания. Например, Абрам Архипов и иже с ними.
А вообще это сейчас для меня неактуально, так как творчество движется, как шар и отвлекаться нет времени. Если честно, то никого не могу вспомнить. Все близки, если есть интересное решение в работе. Это как информация, которую сознание постоянно сканирует и что-то да вытаскивает на полку длительного хранения. Ищу искренность, потерявшуюся при штурме стен академизма, особенно, у детей и бабушек, впервые взявших кисточку.
Натюрморт с яблоками
2003, 24×36 см
— Бато, вы расписывали Храм Христа Спасителя в творческой группе под руководством Е. Н. Максимова, затем, в 2004 году, сами руководили работами в храме Казанской иконы Божией Матери Казанского вокзала. Вы считаете, что импрессионизм
не дает вам до конца реализовать себя как художника?
— Я не импрессионист, я помесь померанца с чихуашкой. Нахожусь в том месте дерева, где ветви начинают расходиться, и питаюсь соками всех ветвей. То есть я эклектик, самый банальный. Да, это называется абстрактный импрессионизм ! Это мне близко.
А в работе в группе Евгения Николаевича повезло всем. На росписи позвал меня Саша Ермаков, мой однокурсник. Так жизнь и поменялась в корне. Я переехал с семьей из «солнечного Забайкалья»… Объект был фантастического масштаба, и опыт, оттуда «вынесенный», трудно оценить. Появилось чувство локтя, правильное ощущение изменения цвета на огромных расстояниях.
На Казанском вокзале мы пытались писать на натуральных пигментах и камнях. Связующим был акриловый разбавитель, который не убил ощущение фрески. Эту неожиданную технологию предложил Юрий Козловский, который также работал в нашей бригаде. Здесь я себя реализовал как бригадир. Многие роптали — мол, ведешь себя как барин. Заигрался, видать, и «раскомандовался»… Друзья усмирили.
— Что вас как художника привлекало в этой работе?
— Стенопись дает возможность по-другому мыслить, более глобально оперировать пятнами, выходить на огромные фигуры и сюжеты. Это и привлекает. Ну, а что значит реализоваться как художник? Быть счастливым в своей профессии! Вообще, работа в храме — это космос. Чего только не произойдет во время росписи: семьи разрушаются и находятся, друзья, подравшись, мирятся…
— А с вами что-то произошло необычное, что-то, что изменило вас, ваше отношение к жизни?
— Долго искал на полках памяти и понял… что я до сих пор жив! Не развелся с женой и не потерял любимую семью. Когда был бригадиром в команде, участвующей над росписями в храме Казанской иконы Божьей Матери на Казанском вокзале, пытался всю деятельность сделать «прозрачной». Художники остались довольны. Видимо, ничего не произошло, так как я не изменился и остался таким, каким был: мало пощусь, утренних и вечерних правил не выполняю, редко причащаюсь. Остался прежним грешником!
Бывает, правильные слова пронзают тебя, и ты меняешь отношение к миру. Работа в храме меняет человека тогда, когда он работает во Славу Божию. Такие случаи бывали, и ощущение удивительное возникает: начинаешь слышать себя, и мысли о мире исчезают. На святой горе Афон каждой травинке радуешься. Иногда думаешь: как так случилось, что тебя окружают такие потрясающие друзья, знакомые… Может, чудо не в том, что мы меняемся, а в том, в каком чудесном мире мы живем, и что это осознание постепенно вытесняет все лишнее.
— Что самое трудное и самое интересное в работе в храме?
— На этот вопрос нет ответов. Наверное, утром вставать и бежать в автобус, который катит 30 км до села Недельное. А самое интересное — это когда бригада ждет вечера. А роспись — это рутина, и когда кто-то капает сверху с лесов краской тебе на написанный сюжет.
— Я не импрессионист, я помесь померанца с чихуашкой. Нахожусь в том месте дерева, где ветви начинают расходиться, и питаюсь соками всех ветвей. То есть я эклектик, самый банальный. Да, это называется абстрактный импрессионизм ! Это мне близко.
А в работе в группе Евгения Николаевича повезло всем. На росписи позвал меня Саша Ермаков, мой однокурсник. Так жизнь и поменялась в корне. Я переехал с семьей из «солнечного Забайкалья»… Объект был фантастического масштаба, и опыт, оттуда «вынесенный», трудно оценить. Появилось чувство локтя, правильное ощущение изменения цвета на огромных расстояниях.
На Казанском вокзале мы пытались писать на натуральных пигментах и камнях. Связующим был акриловый разбавитель, который не убил ощущение фрески. Эту неожиданную технологию предложил Юрий Козловский, который также работал в нашей бригаде. Здесь я себя реализовал как бригадир. Многие роптали — мол, ведешь себя как барин. Заигрался, видать, и «раскомандовался»… Друзья усмирили.
— Что вас как художника привлекало в этой работе?
— Стенопись дает возможность по-другому мыслить, более глобально оперировать пятнами, выходить на огромные фигуры и сюжеты. Это и привлекает. Ну, а что значит реализоваться как художник? Быть счастливым в своей профессии! Вообще, работа в храме — это космос. Чего только не произойдет во время росписи: семьи разрушаются и находятся, друзья, подравшись, мирятся…
— А с вами что-то произошло необычное, что-то, что изменило вас, ваше отношение к жизни?
— Долго искал на полках памяти и понял… что я до сих пор жив! Не развелся с женой и не потерял любимую семью. Когда был бригадиром в команде, участвующей над росписями в храме Казанской иконы Божьей Матери на Казанском вокзале, пытался всю деятельность сделать «прозрачной». Художники остались довольны. Видимо, ничего не произошло, так как я не изменился и остался таким, каким был: мало пощусь, утренних и вечерних правил не выполняю, редко причащаюсь. Остался прежним грешником!
Бывает, правильные слова пронзают тебя, и ты меняешь отношение к миру. Работа в храме меняет человека тогда, когда он работает во Славу Божию. Такие случаи бывали, и ощущение удивительное возникает: начинаешь слышать себя, и мысли о мире исчезают. На святой горе Афон каждой травинке радуешься. Иногда думаешь: как так случилось, что тебя окружают такие потрясающие друзья, знакомые… Может, чудо не в том, что мы меняемся, а в том, в каком чудесном мире мы живем, и что это осознание постепенно вытесняет все лишнее.
— Что самое трудное и самое интересное в работе в храме?
— На этот вопрос нет ответов. Наверное, утром вставать и бежать в автобус, который катит 30 км до села Недельное. А самое интересное — это когда бригада ждет вечера. А роспись — это рутина, и когда кто-то капает сверху с лесов краской тебе на написанный сюжет.
— Бато, а где вам лучше всего работается?
— На академической даче им. И. Е Репина и в Гурзуфе, в старом городе, который в октябре 2017 года будет разрушен прокладкой очередной трассы для подвоза строительных материалов. Херсонес удивителен по красоте. Красиво там, где есть вода.
Беседовала Инна Кац. Иллюстрации, кроме специально оговоренных, предоставлены художником.
— На академической даче им. И. Е Репина и в Гурзуфе, в старом городе, который в октябре 2017 года будет разрушен прокладкой очередной трассы для подвоза строительных материалов. Херсонес удивителен по красоте. Красиво там, где есть вода.
Беседовала Инна Кац. Иллюстрации, кроме специально оговоренных, предоставлены художником.
Артхив: читайте нас в Телеграме и смотрите в Инстаграме
