Штрихи к портрету: 6 забавных историй об Архипе Куинджи

В 15 лет Архип Куинджи отправился учиться к Айвазовскому. В Феодосию он прибыл в рубахе, цветастом жилете, клетчатых, пузырящихся на коленях панталонах, и в соломенной шляпе. Кроме того, Архип был застенчив и толст. Юный Куинджи изрядно повеселил Ивана Константиновича и (особенно) его дочь Елену, они вдоволь посмеялись над его наивной деревенской мазней и вечно пунцовой физиономией.

В течение двух месяцев Архип жил под навесом во дворе, в мастерскую его не пускали. В конце «обучения» мэтр доверил Куинджи покрасить свой забор (впрочем, несколько дельных советов он все же получил — от ученика Айвазовского Адольфа Фесслера).

Этот урок Куинджи усвоил на всю жизнь. И сам никогда никому ни в чем не отказывал.

В молодости Архип Куинджи был страшно упрям. Не пасовал ни перед чем. Всюду видел вызов. Был готов прошибать стены лбом или, по словам Репина, «буравить землю насквозь». Касалось это не только творчества. Однажды, оказавшись на катке, он натянул коньки (которые видел впервые в жизни), вскарабкался на гору, скатился вниз кубарем и, конечно, сильно расшибся. Но тотчас встал на ноги и принялся карабкаться обратно. В другой раз Куинджи зашел к Крамскому и, застав его сыновей за уроком математики, потребовал, чтобы репетитор объяснил и ему. «Оставьте, Архип Иванович, все равно не поймете!» — возражал Крамской. Но Куинджи, ни разу не видевший ни одного уравнения, не унимался: «Позвольте! Я — человек и потому все могу понять!». Просидел всю ночь и к утру все же решил.

Или был такой случай. В деревне Дубки, куда питерские пейзажисты часто ездили на этюды, кто-то указал на огромную сосну, заметив, что на такую было бы решительно невозможно взобраться. «Что? Нельзя?» — оживился Куинджи и через несколько минут уже сидел на самой верхушке. «Упадешь, слезай», — кричали ему снизу. «Нет, — отвечал Архип Иванович. - Здесь хорошо. Питер видно».

Архип Куинджи был гениальным промоутером. Его картины «продвигались на рынок» в полном соответствии с законами маркетинга и рекламы, в те годы еще не сформулированными.

Написав свою знаменитую «Лунную ночь на Днепре», Куинджи показывал ее публике в своей мастерской — всего по два часа в день. Однажды в мастерскую зашел «молоденький офицер», желавший купить картину, о которой от кого-то слышал. «Ведь вы все равно не купите — она дорогая», — улыбнулся Куинджи, и назначил цену «тысяч в пять». «Молоденький офицер» оказался великим князем Константином Константиновичем, картину он, разумеется, купил. Эта история тотчас попала в газеты, и ажиотаж поднялся еще до открытия выставки в Обществе поощрения художеств. Куинджи первым устроил «выставку одной картины». Он впервые использовал искусственное освещение. Пресса неистовствовала, публика валила валом.

Впрочем, Куинджи не подозревал о том, что он гениальный промоутер. Великого князя он попросту не узнал, лампы использовал, так как боялся, что при солнечном свете здание из красного кирпича напротив даст «не тот рефлекс». Это был прямой и бесхитростный человек. Деньги и слава его не слишком интересовали.

У гениальности Куинджи было научное объяснение. Многие художники теряли покой, пытаясь повторить его палитру, достичь той достоверности, с которой Куинджи рисовал тени и свет. Говоря о картине «Украинская ночь», Крамской писал в письме Репину: «Я — совершенный дурак перед этой картиной. Я вижу, что самый свет на белой избе так верен, так верен, что моему глазу так же утомительно смотреть на него, как на живую действительность: через пять минут у меня глазу больно, я отворачиваюсь, закрываю глаза и не хочу больше смотреть».

Между тем, секрет «куинджевских красок» был проще, чем казался. Однажды Куинджи (преподававший в то время в Академии художеств) пригласил в класс своего приятеля — Дмитрия Менделеева. И тот принес прибор, позволяющий оценить чувствительность глаза к цветовым оттенкам. Куинджи сильно опередил по этому показателю своих молодых студентов. Он видел иначе. Не в плане творческой позиции, а в самом буквальном физиологическом смысле.

Архип Куинджи обожал птиц. Считал себя «птичьим избранником», рассказывал, что птицы понимают его речь, легко даются ему в руки. Обычно немногословный Архип Иванович делался чрезвычайно словоохотлив, когда речь заходила о птицах. Он часами просиживал на крыше своего дома, «беседуя» с голубями и воронами. Ежемесячно на прокорм пернатых друзей он закупал 60 французских булок, до 10 кг мяса и 6 кулей овса. Он без устали лечил птицам поломанные крылья и лапки и даже собственноручно сделал какой-то несчастной трахеотомию.

Однажды иллюстратор Павел Щербов опубликовал карикатуру, на которой Куинджи ставит птице клизму. Говорят, не отличавшийся особым чувством юмора Архип Иванович страшно обиделся.

У Архипа Куинджи был весьма непростой характер. Он был отзывчив, добр, щедр и вместе с тем порывист, вспыльчив, категоричен в суждениях. Когда Куинджи преподавал в Академии, стена в стену с его мастерской располагался класс Ивана Шишкина. Как-то раз Шишкин пришел к Куинджи с предложением прорубить в стене дверь. «Соединим их, — с воодушевлением говорил Шишкин, — ты будешь учить их колориту, а я рисунку!». Для Куинджи это предложение символизировало все те стереотипы, которые он пытался изжить в Академии — он не разделял живопись на рисунок и колористику. Дипломатом Куинджи не был и долго объяснять не любил. Он просто буркнул: «Никогда». Шишкин после этого почти не разговаривал с Куинджи и вскоре покинул Академию.