Портрет папы Иннокентия X

В 1948 году Фрэнсис Бэкон написал «Голову I» - свою первую работу по мотивам «Портрета Папы Иннокентия X» Диего Веласкеса. С тех пор он обращался к этому образу снова и снова. Папы на его полотнах скалились в безмолвном крике, корчились то ли от ужаса, то ли от ярости. Они стекали подобно оплавленным свечам. Бились в прозрачных, непонятно чем ограниченных, но от того не менее клаустрофобических пространствах. Призрачно пульсировали из-за струящихся занавесей. Растворялись в треске белого шума, тонули во мраке зеркал, пробегали по краю реальности рябью помех. За два десятка лет Бэкон создал 45 таких ремейков (это не считая тех, которые он, будучи чрезвычайно самокритичным художником, уничтожил, так никому и не показав). Папа образца 1953-го - наверное, самый знаменитый из них. Знаменитый настолько, что даже Джокер из «Темного рыцаря» позаимствовал у него фиолетовое одеяние и похожий на рваную рану рот.

Виновник затянувшегося на 20 лет торжества – папа Иннокентий X – мог бы составить Джокеру конкуренцию: он прославился как интриган, стяжатель и параноик. Итальянский живописец Гвидо Рени, написавший полотно «Архангел Михаил, попирающий Сатану» придал Сатане черты Иннокентия Х, и вышло это отнюдь не случайно.

Может быть, Бэкон об этом знал, а, может быть, нет – он не был большим знатоком истории. Не был он и прилежным католиком. Единственным заведением, в котором Бэкона могли считать своим верным прихожанином, был паб Colony Room в Сохо. Единственным богом, в которого он верил, был Веласкес.
И все же не стоит искать в портрете Иннокентия антиклерикальный пафос: обычно Бэкон просто выплескивал (порой, буквально) на полотно то, что зыбко мерцало в самых прокопченных околотках его подсознания. Трактовки, смыслы и подтексты он великодушно оставлял на откуп критикам. Он сам не знал, что хочет сказать, не знал, куда приведет его траектория кисти (достаточно вспомнить, к примеру, что получилось, когда Бэкон задумал нарисовать птицу).

Вполне очевидно, что Бэкон был одержим картиной Веласкеса. Он благоговел перед ней настолько, что, будучи в Риме, так и не решился посмотреть оригинал.

Но главным источником вдохновения Бэкона, топливом, на котором он работал, всегда был страх. Причем сам художник едва ли ответил бы, что нравится ему больше – пугать или быть напуганным.
Образ отца (будь то бог, папа римский или его собственный отец) был для Бэкона вполне ужасающим, а потому столь востребованным. Если бы Бэкон не презирал всякий живописный нарратив, он, наверняка, написал бы немало триптихов с участием этих троих.

Говорят, когда папа Иннокентий X увидел отнюдь не лестный портрет, написанный Веласкесом, он воскликнул «слишком правдиво!», что, конечно, было комплиментом. Фрэнсису Бэкону определенно польстило, если бы вы, сказав: «слишком страшно», отказались смотреть на эту картину.