«Какой-нибудь Тёрнер открыл нам больше нового о свойствах камней, чем когда-либо было и будет открыто любой академией».
Трудно было отыскать в Англии, да во всей Европе во второй половине XIX века, образованного молодого человека, который не читал бы и не преклонялся перед Рёскином и не считал бы его своим учителем. Британские парламентарии-лейбористы считали Рёскина автором ведущих идей своей партии. Им восхищались Пруст и Толстой. С уникальными книгами-путеводителями Рёскина молодые люди подходили к великим соборам Италии, подносили к глазам бинокли и рассматривали те барельефы и статуи, на которые Рёскин рекомендовал обратить особое внимание. Ему удалось сделать знаменитыми Тёрнера и прерафаэлитов, а пейзажи Уистлера перестали покупать после критики Рёскина. Он не признавал авторитетов и игнорировал общественное мнение, он смело высказывал самые неудобные и несвоевременные мысли и теории, не сомневаясь, что рано или поздно они будут услышаны.
При этом Джон Рёскин считал борьбу за избирательные права женщины вздором и яростно этому сопротивлялся, он не признавал железную дорогу и утомлял себя длительными поездками на перекладных почтовых каретах. Противник механизированного труда, он настаивал, чтобы его книги печатались на бумаге ручной работы, а по магазинам развозились на тележках. Он водил оксфордских студентов, которым преподавал изящные искусства, чинить дороги. Одним из них был, кстати, Оскар Уайльд, очарованный Рёскином и «прозревший» под впечатлением от его лекций по изящным искусствам.
Рёскин потратил милионное наследство на общественные дела и самым неприличным образом провалил брак. Его жена Эффи добилась развода в Англии, стране, в которой бракоразводные процессы случались реже, чем солнечные дни. Рёскин не считал себя большим художником и признавался, что у него напрочь отсутствует воображение — он брал в руки кисть или карандаш только для того, чтобы во всех подробностях изучить красоту окружающего мира. Желательно, подальше от железной дороги, которая неумолимо портила его любимые пейзажи.
При этом Джон Рёскин считал борьбу за избирательные права женщины вздором и яростно этому сопротивлялся, он не признавал железную дорогу и утомлял себя длительными поездками на перекладных почтовых каретах. Противник механизированного труда, он настаивал, чтобы его книги печатались на бумаге ручной работы, а по магазинам развозились на тележках. Он водил оксфордских студентов, которым преподавал изящные искусства, чинить дороги. Одним из них был, кстати, Оскар Уайльд, очарованный Рёскином и «прозревший» под впечатлением от его лекций по изящным искусствам.
Рёскин потратил милионное наследство на общественные дела и самым неприличным образом провалил брак. Его жена Эффи добилась развода в Англии, стране, в которой бракоразводные процессы случались реже, чем солнечные дни. Рёскин не считал себя большим художником и признавался, что у него напрочь отсутствует воображение — он брал в руки кисть или карандаш только для того, чтобы во всех подробностях изучить красоту окружающего мира. Желательно, подальше от железной дороги, которая неумолимо портила его любимые пейзажи.
Сад Сан Миниато близ Флоренции
1845, 34.2×49.2 см
Один на один с миром
«Начало всей моей художественной деятельности в жизни зависело не от моей любви к искусству, а от любви к горам и морю», — говорил Рёскин. Еще ребенком он проводил все погожие дни в саду: пребывая в созерцательном восторге, рассматривал цветы и разбирал их на части, пока не понимал, как в них все устроено. Горы, травы, облака, реки и море были главными детскими чудесами Джона. Дело не в том, что он сознательно отказывался от привычных мальчишеских игр с ровесниками или шумных посиделок с гостями. Он просто ничего этого никогда не видел. Его родители жили в полном уединении, были набожны и суровы — и посвятили все свои мысли воспитанию сына. Отец Рёскина был успешным и состоятельным виноторговцем, но для Джона готовил совсем другое будущее. Ежегодно мальчик должен был прочитывать Библию, а ежедневно, едва проснувшись, выбирал из нее главу, которую собирался сегодня выучить. В доме редко бывали гости, на многие мили вокруг никаких соседей, игрушки запрещались, за нытье и сопротивление, даже за неуклюжее падение — пороли. В 4 года мальчик выучился читать, к 6 годам уже писал романы, а к 8 — весьма торжественные поэмы о событиях из своей жизни. При этом события большим разнообразием не отличались.Главным приключением была ежегодная летняя семейная поездка, которая растягивалась обычно на несколько месяцев. Джеймс Рёскин брал жену и сына и отправлялся вместе с ними по богатым домам и замкам своих заказчиков собирать заказы на вино в будущем году. Джон Рёскин еще до совершеннолетия объехал много раз всю страну, знал каждый поворот и перекресток, но ни разу не видел смерти, не ухаживал за больным и не подозревал, что кто-то на столь любимых им английских холмах и улицах живет в бедности. Страстное восхищение природой привело его к основательному изучению минералогии и геологии — ему было 15 лет, когда в «Журнале естественной истории» опубликовали две его статьи. Но первое сильное чувство (не связанное с облаками необычной формы) он пережил только в 17-летнем возрасте — сразу же, как в доме появилась юная особа, на которую можно было направить весь свой пыл. Литературный, конечно. Однажды к отцу Рёскина приехал погостить компаньон из Испании и привез четырех дочерей. Одна из них очаровала Джона, он впервые испытал чувство, которым не в силах был управлять. Он читал возлюбленной поэмы собственного сочинения и делился мыслями об искусстве и истории. Но взаимности таким образом не добился.
Еще десятилетним мальчишкой Джон услышал от отца, что ему предстоит просвещать людей своей мудростью и изменить этот мир. Это пророчество сбудется. Но, кроме того, Рёскину придется учиться простейшим житейским делам и человеческим отношениям, потому что в этом вопросе он оказался совершенным невеждой.
Еще десятилетним мальчишкой Джон услышал от отца, что ему предстоит просвещать людей своей мудростью и изменить этот мир. Это пророчество сбудется. Но, кроме того, Рёскину придется учиться простейшим житейским делам и человеческим отношениям, потому что в этом вопросе он оказался совершенным невеждой.
Джон Рёскин, 1843. (По акварели Джорджа Ричмонда)
Дело Тёрнера
Родители Рёскина мечтали, чтобы сын стал епископом. Но когда выпускник Оксфорда Джон Рёскин начал писать статьи и книги, решили, что литературная слава тоже вполне подходит для него. Юноше было всего 23 года, когда он встал на защиту любимого художника Уильяма Тёрнера. В то время как уважаемые и убеленные сединами критики брызгали слюной и доказывали, что Тёрнер совсем сошел с ума и мешает воображение в мыльной пеной, юный Джон пишет эссе, которое со временем перерастает в книгу «Современные живописцы».Тёрнер не похож ни на кого, его нельзя судить по принятым в критике правилам. Тёрнер — герой и бог для Рёскина. Впервые он увидел репродукцию своего будущего кумира в 11-летнем возрасте в литературном иллюстрированном альманахе, а уже в следующем году начал брать уроки рисования сам. Потом ему в руки попала книга с иллюстрациями Тёрнера — и он нашел в этом художнике героя юности. В студенчестве он потратил треть годового содержания на покупку картины Тёрнера. К моменту смерти своего кумира Джон успел приобрести 2 его картины и 30 акварелей. Когда умрет сам Рёскин, в его коллекции будет 300 работ Тёрнера. И это при том, что некоторые ему пришлось продать.
Невольничий корабль
1840, 91×123 см
Что же такого увидел в Тёрнере Рёскин, что умудрился выстроить на основе его работ собственную теорию искусства, революционную и смелую? Все просто: Тёрнер вернулся к природе, отказался от условности и обобщенной красивости, которая за несколько веков, начиная с Возрождения, погрузила искусство в замкнутый круг подражаний. Ориентируясь на старых мастеров, обучаясь по картинам старых мастеров, художники перестали видеть настоящие горы, холмы, облака, травы и деревья. Условно красивые люди в условно красивых безликих пейзажах. Будто каждый из них родился и вырос в музее — и никогда не видел настоящего солнца. А Тёрнер видел.
Блестящий литературный талант Рёскина превращает эти идеи в культовые — его боготворят юные художники, которые уже как раз пошли на пленэры, научились отличать чертополох от можжевельника и начали звать в свои студии живых натурщиц. Но и почтенные члены Академии теперь с Рёскином считаются. Имена, освященные его пером, автоматически обретают знак качества, картины продаются, художники к выставкам допускаются.
Блестящий литературный талант Рёскина превращает эти идеи в культовые — его боготворят юные художники, которые уже как раз пошли на пленэры, научились отличать чертополох от можжевельника и начали звать в свои студии живых натурщиц. Но и почтенные члены Академии теперь с Рёскином считаются. Имена, освященные его пером, автоматически обретают знак качества, картины продаются, художники к выставкам допускаются.
Тёрнер останется непревзойденным художником для Рёскина: он один способен вызывать почти религиозные переживания, проникать в смысл божественного творения, но при этом ни на йоту не искажать уникальность каждого природного явления, воссоздавать, а не просто изображать, энергию стихий. Джон Рёскин докажет всем, что Тёрнер — гений, и станет одним из 8 распорядителей наследия художника, когда в 1851 году тот умрет. Сотни эротических зарисовок, найденных среди безукоризненных пейзажных мотивов, повергнут Рёскина в отчаянье. Сам для себя он решит, что его кумир страдал от психического расстройства и просто не мог рисовать эту непристойность, будучи в своем уме. Ради очищения имени покойного и сохранения его репутации рисунки решено было уничтожить — Рёскин лично наблюдал за костром, в котором исчезали пикантные фантазии Тёрнера. Можно только строить догадки об объеме и разнообразии этих работ — сохранилось совсем немного.
Но какими бы скверными эскизами не были наполнены папки с рисунками Тёрнера, именно этот художник вдохновил Рёскина на многолетнее проповедование нового искусства. И, конечно, за его пылкими проповедями последовали молодые художники, целое братство.
Паоло и Франческа да Римини. Триптих
1855, 25.4×44.9 см
Забыть Рафаэля
Рёскин написал книгу о Тёрнере и еще несколько — о средневековой архитектуре, к нему прислушивались и ценили его взгляды, но на магистральную линию в британском искусстве это мало повлияло. Стены национальной галереи были украшены традиционными картинами, подернутыми коричневатой дымкой, которая должна была имитировать благородную старину. Дамы в париках, глуховатые, неразборчивые пейзажи, утомительно однообразные позы на классических портретах — ничего не менялось с тех пор, как первым президентом академии был Джошуа Рейнольдс.Когда в залах Королевской академии появились картины Данте Габриэля Россетти, Холмана Ханта и Джона Эверета Милле, их просто высмеяли. Критики любого авангардного движения
На фоне традиционных парадных портретов и тусклых пейзажей картины художников-прерафаэлитов казались самой жизнью со всеми ее яркими красками. Насыщенные подробностями, населенные птицами и животными, увитые травами и цветами.
И тут Джон Рёскин, которому как всегда нет дела до мнения большинства, даже если оно сплошь академическое, пишет несколько статей в «Таймс» с обоснованной защитой художников, которые называют себя прерафаэлитами. Он уверяет, что эти юные храбрецы способны создать лучшие картины из тех, которые может предъявить британское искусство за несколько последних столетий. После Тёрнера, конечно.
Рёскину немного за 30, но он настоящая звезда. К тому же его книги так блестяще написаны и так убедительны — вскоре он напишет о новом искусстве так, что зрители и даже члены академии поверят ему, а не Чарльзу Диккенсу, например, возмущенному святотатственными картинами прерафаэлитов. Но Рёскин никогда не ограничивался лишь декларацией идей, а искренне осуществлял их. Он покупал картины Россетти, восхищался его возлюбленной Элизабет — и чтобы подвигнуть беспечного Россетти к браку, выделил девушке денежное приданое к свадьбе. Он покровительствовал Эдварду Бёрн-Джонсу и во многом вдохновил его дизайнерские проекты. Но самым талантливым и последовательным из прерафаэлитов Рёскин считал Милле: поручал ему делать эскизы для своих лекций по архитектуре, заказывал проекты витражей и попросил, в конце концов, написать свой портрет , который стал причиной большого личного скандала.
Рёскину немного за 30, но он настоящая звезда. К тому же его книги так блестяще написаны и так убедительны — вскоре он напишет о новом искусстве так, что зрители и даже члены академии поверят ему, а не Чарльзу Диккенсу, например, возмущенному святотатственными картинами прерафаэлитов. Но Рёскин никогда не ограничивался лишь декларацией идей, а искренне осуществлял их. Он покупал картины Россетти, восхищался его возлюбленной Элизабет — и чтобы подвигнуть беспечного Россетти к браку, выделил девушке денежное приданое к свадьбе. Он покровительствовал Эдварду Бёрн-Джонсу и во многом вдохновил его дизайнерские проекты. Но самым талантливым и последовательным из прерафаэлитов Рёскин считал Милле: поручал ему делать эскизы для своих лекций по архитектуре, заказывал проекты витражей и попросил, в конце концов, написать свой портрет , который стал причиной большого личного скандала.
Портрет Джона Раскина
1854, 78.7×68 см
В спальне Рёскина
Джон Рёскин в свои 27 лет был завидным женихом: его родители были богаты, он сам успел прославиться, он носил шейный платок небесного цвета, который выгодно оттенял его голубые глаза, много путешествовал, писал стихи и прекрасно рисовал. Но он продолжал жить с родителями и во всем слушался их советов. Он женился на 18-летней Ефимии Грей, потому что давно ее знал и потому что его отец поддержал этот выбор. Об этом браке придумали миллион легенд и пикантных подробностей. Эмма Томпсон, например, написала сценарий для фильма «Эффи», не избежав грубых преувеличений и игнорирования некоторых обстоятельств. Страсть к подглядыванию в чужие спальни — очень сильное вдохновение. Но в случае с Рёскином и его женой Эффи все еще интересней: подглядывать было некуда. Они прожили вместе 5 лет и при разводе мадам Рёскин предъявила врачам и адвокату неоспоримое доказательство несостоятельности мужа — собственную девственность. Они побывали вместе в Венеции, где Рёскин собирал материалы для книги, он обучал ее живописи и подписал несколько работ в том числе и ее именем рядом со своим. Они бывали вместе в свете — и юная жена знаменитого художественного критика обзавелась важными и интересными знакомствами. Она позировала Милле и выглядела на этих картинах привлекательной, очень привлекательной. Но только не для собственного мужа.
Эффи Грей у водопада
1853, 29.2×39.1 см
Эффи утверждала, что муж не мог справиться с отвращением к ее телу и отговаривался от близких отношений то нежеланием иметь детей, то религиозными воззрениями. Шутники и авторы теорий смеялись потом, что Джон привык видеть женское тело гладким и мраморным, имея дело до сих пор только со скульптурой, и испугался волос на теле жены. В качестве спасительного оправдания для Рёскина его защитники находят упоминания о том, что Ефимия выходила замуж по расчету в надежде поправить дела обанкротившегося отца, или о том, что была не слишком образована и недостаточно интересна мужу как личность. Но даже в этих неуверенных историях Рёскин выглядит как минимум чудаком, если не деспотом и инфантильным мечтателем. Хотя если вспомнить, что эротические рисунки Тёрнера сжигал человек, уже третий год состоящий в браке, можно предположить, что он в принципе считал сексуальную близость недопустимым и грязным занятием.
Но это был влиятельный чудак. И художник Джон Эверет Милле посчитал за честь, когда Рёскин попросил написать его портрет . В качестве фона для позирования выбирается прекрасный пейзаж с водопадом в Шотландии, куда и отправляются Милле и Рёскин с женой. Чтоб не терять времени даром, Джон договаривается о первых в его карьере публичных лекциях в Эдинбурге — для тысячи студентов несколько дней подряд рассказывает о Тёрнере и прерафаэлитах как пророках нового искусства. И оставляет (некоторые биографы утверждают, что намеренно) жену один на один с молодым и пылким художником, которому предстоит поработать над фоном, пока его модель занята лекциями. Эффи и Эверетт полюбят друг друга, и вскоре по возвращении из Шотландии она добьется развода, выйдет замуж за Милле, счастливо проживет с ним всю жизнь и станет матерью 8 детей. А эти 5 лет брака с Рёскином забудет как страшный сон, который вспомнится ей лишь однажды.
Но это был влиятельный чудак. И художник Джон Эверет Милле посчитал за честь, когда Рёскин попросил написать его портрет . В качестве фона для позирования выбирается прекрасный пейзаж с водопадом в Шотландии, куда и отправляются Милле и Рёскин с женой. Чтоб не терять времени даром, Джон договаривается о первых в его карьере публичных лекциях в Эдинбурге — для тысячи студентов несколько дней подряд рассказывает о Тёрнере и прерафаэлитах как пророках нового искусства. И оставляет (некоторые биографы утверждают, что намеренно) жену один на один с молодым и пылким художником, которому предстоит поработать над фоном, пока его модель занята лекциями. Эффи и Эверетт полюбят друг друга, и вскоре по возвращении из Шотландии она добьется развода, выйдет замуж за Милле, счастливо проживет с ним всю жизнь и станет матерью 8 детей. А эти 5 лет брака с Рёскином забудет как страшный сон, который вспомнится ей лишь однажды.
Джону Рёскину было 40 лет, когда он по-настоящему влюбился. Его возлюбленной было… 11. Стоит опять вспомнить о сожженых рисунках Тёрнера, чтобы не сомневаться: эта любовь была невинной, но всепоглощающей и безумной. Рёскин ждал совершеннолетия Розы ла Туш, чтобы попросить ее руки у родителей. Но те, испуганные его настойчивостью и разницей в возрасте, решили спросить рекомендаций у его бывшей жены. И Эффи не стала ничего скрывать. Жениху отказали, Роза умерла спустя 10 лет от изнурительного поста, нервного истощения или религиозной истерии. Она была впечатлительным и мечтательным ребенком, а во взрослом возрасте эти черты обрели все признаки нездоровой мании. А Рёскин после ее смерти пережил первый приступ психического расстройства.
Жить по написанному
Джона Рёскина легко вообразить самовлюбленным скоморохом, помешанным на нравственности и собственной персоне, или Дон Кихотом, который всю жизнь провел в выдуманном мире, принимая мельницы за рыцарей, а статуи — за женщин. Сценаристы биографических кино-драм чаще всего так и поступают. Конечно, постоянная опека и вера родителей в его исключительность (мать, кстати, поселилась в университетском городке по соседству, даже когда Джон поступил в Оксфорд) не способствовала правильному представлению о мире, не дала развиться простым житейским навыкам. Поэтому Рёскину приходилось самому писать правила своей жизни. И он бы так и остался виртуозным литератором-мечтателем, если бы не принимался менять мир всякий раз, когда ставил точку в новой книге.Например, архитектор Бенджамин Вудворд создал проект здания Оксфордского музея естественной истории под огромным впечатлением от идей Рёскина: разработал первую в XIX веке неоготическую постройку с грандиозной стеклянной крышей на металлических опорах. Тогда сам Рёскин сделал приличный денежный взнос на его строительство и привлекал подопечных прерафаэлитов для изготовления эскизов витражей и декора.
Ему, богатому мальчику, не видевшему бедности, удалось во взрослой жизни сначала выстроить умозрительную теорию социального равенства и необходимости образования для каждого. А потом он вместе с двумя единомышленниками создал колледж для рабочих, где они могли бы после работы получать необходимые знания абсолютно бесплатно. Рёскин был одержим этой идеей доступности знаний, а потому написал самоучитель «Азы рисования» и издавал образовательный журнал для рабочих.
Ему, богатому мальчику, не видевшему бедности, удалось во взрослой жизни сначала выстроить умозрительную теорию социального равенства и необходимости образования для каждого. А потом он вместе с двумя единомышленниками создал колледж для рабочих, где они могли бы после работы получать необходимые знания абсолютно бесплатно. Рёскин был одержим этой идеей доступности знаний, а потому написал самоучитель «Азы рисования» и издавал образовательный журнал для рабочих.
Он верил, что образованный человек — это богатство нации.
1879, 51.4×35.4 см
1846, 25.5×17.2 см
1863, 21.9×26.9 см
1849, 29.8×41.4 см
1858, 34.5×54 см
1840-е
, 28.5×19 см
Рёскин начал борьбу с промышленным производством и механизацией, с паровыми двигателями и разделением труда. Он доказывал, что прибыль от продажи хлеба полезна государству, а прибыль от продажи водки — губительна. Он был убежден, что труд становится творчеством только тогда, когда человек видит и участвует в полном цикле производства. Проще говоря, сам замешал глину, сам вылепил и сам обжег горшок. Раздели эти обязанности между несколькими людьми — и превратишь человека в бесполезную, а главное, несчастную машину, лишенную радости видеть итог своего труда. А потом он создал Гильдию святого Георгия — общину, участники которой воплощали эту идею о полном цикле в любом из ремесел. Сам обучился столярничать. А со временем предсказал экологическую катастрофу от промышленных загрязнений, наблюдая старые соборы, почерневшие от гари и копоти.
Отказавшись от газового освещения в своем доме и от железной дороги, он при этом с восторгом принимал фотографию. Для него это было чудо: теперь не нужно зарисовывать стену собора со всеми орнаментами и барельефами, чтобы описать их значение и красоту в книге. Можно просто сделать фото, которое сохранит даже небольшие сколы, фактуру камня и не исказит пропорций. Он же со знакомой нам настойчивостью защищал художников, которых обвиняли в использовании фотографий в процессе работы над картинами. Любые способы познания мира хороши, если обеспечивают точность и приближают к истине.
Отказавшись от газового освещения в своем доме и от железной дороги, он при этом с восторгом принимал фотографию. Для него это было чудо: теперь не нужно зарисовывать стену собора со всеми орнаментами и барельефами, чтобы описать их значение и красоту в книге. Можно просто сделать фото, которое сохранит даже небольшие сколы, фактуру камня и не исказит пропорций. Он же со знакомой нам настойчивостью защищал художников, которых обвиняли в использовании фотографий в процессе работы над картинами. Любые способы познания мира хороши, если обеспечивают точность и приближают к истине.
Эта одержимость истиной и точностью привела Рёскина в суд. Художник Джеймс Уистлер обвинял его в несправедливой критике. В одной из лондонских газет Рёскин опубликовал статью, где наотрез отказался считать пейзажи Уистлера искусством: «Я много слышал о бесстыдстве и самомнении кокни. Но не думал, что мне доведется увидеть, как самодовольный скоморох станет требовать двести гиней за то, что плеснул из горшка с краской в лицо публике». Растеряные судьи сами-то не знали, как судить этот случай и что считать искусством. В итоге Уистлер получил символическую компенсацию от обидчика и разорился на судебных расходах, к тому же, его пейзажи, опороченные Рёскином, перестали покупать.
Поступки Рёскина иногда кажутся непростительными и вызывают недоумение: сжег рисунки Тёрнера, испортил жизнь Уистлеру. И как только готовишься заклеймить его самодуром и слепцом, вспоминаешь вдруг какую-нибудь историю, которая заставляет на время забыть про Уистлера (в конце концов, он же получил заслуженные награды и славу). В Национальной галерее в Лондоне, например, находится картина Андреа дель Верроккьо, которую называют «Мадонной Рёскина». Это он за 100 фунтов купил в Венеции никому не известную, изрядно пострадавшую работу на дереве, спас ее и перенес на холст. Сегодня эту картину называют самой совершенной у Верроккьо — а Рёскин первым утверждал, что она бесценна. И таких историй достаточно для того, чтобы в любом разговоре о Рёскине разыграть несколько козырей в ответ на очевидные упреки.
Автор: Анна Сидельникова
Автор: Анна Сидельникова
Артхив: читайте нас в Телеграме и смотрите в Инстаграме
