Иван
Николаевич Крамской

Иван Николаевич Крамской (27 мая (8 июня) 1837 год, Острогожск, Воронежская губерния — 24 марта (5 апреля) 1887 год, Санкт-Петербург) – русский художник (мастер портрета и жанровой картины) и арт-активист: Крамской был лидером Бунта 14, основателем Артели художников, он один из организаторов и идеолог Товарищества передвижных выставок. 

Особенности творчества художника Ивана Крамского: простая и ясная композиция картин; глубокий психологизм и безупречное сходство портретов, умение найти "смысл лица" портретируемого, как говорил сам Крамской; строгие и сдержанные эмоции персонажей - даже в драматичных жанровых работах.
 
Известные картины Ивана Крамского: «Неизвестная», «Христос в пустыне» , «Портрет Мины Моисеева», «Неутешное горе», «Лунная ночь», «Русалки», портреты Шишкина, Толстого, Некрасова и другие. 

Жизнь Крамского кажется попыткой втиснуть ее в рамки идеологии, в которой она не помещалась. Он сумел указать путь многим другим, но нашел ли свой? Хотелось бы ответить положительно, но, кажется, такой возможности Иван Крамской нам не оставил.

«Да, но»

Практически на каждое «да» в жизни Крамского, находится свое «но», опровергающее смысл предыдущего высказывания. Он был борцом с академизмом, ниспровергателем застывших правил, идеологом, вдохновителем и организатором знаменитого «Бунта четырнадцати», затем Артели художников, позже – Общества передвижных выставок. Кажется, что «идейное содержание» этой фигуры вполне однозначно. Но более внимательный взгляд находит множество противоречий. Он покинул Академию, но ему было присуждено звание академика, да и профессорскую должность предлагали – отказался. Он строил свою жизнь «по заветам» Чернышевского, но написал несколько отличных портретов членов царской фамилии (1, 2). Смысл искусства он видел в поиске цели человеческого существования, в решении социальных и общественных проблем, но самой известной его картиной по иронии судьбы стала «Неизвестная».

Считается (и не без оснований), что Крамской максимально проявил свое дарование в виртуозном написании портретов. И здесь не обойдется без «но». Он очень тяготился необходимостью писать портреты, считал их обузой, кабалой, задача которой – позволить обеспечивать семью, и мечтал о том, чтобы отдать свои силы серьезному, «настоящему» искусству.

На подступах к живописи

Работать с портретами Крамской начал даже раньше, чем с собственно живописью дело иметь. В то время фотография только набирала популярность, и без ретуши не обходилось, в этом направлении и делал первые шаги Иван. Из маленького городка Острогожска ему помог вырваться случай в лице заезжего харьковского фотографа. Юноша состоял при нем в качестве ретушера и акварелиста. До того он успел окончить с отличием Острогожское училище и немного учился рисовать у местного иконописца.

Двадцать лет исполнилось Крамскому, когда он оказался в Петербурге, да там и остался. Нимало не смущаясь, подался прямиком в Императорскую Академию художеств. И с первого раза сдал экзамены и был зачислен. Может, не столь плохи дела в Академии были, раз разночинец без гроша в кармане мог прийти с улицы и поступить? Впрочем, о пропитании Крамскому думать очень даже приходилось, и здесь кстати пришлись навыки обработки фотографий. Его взял в одно из первых российских фотоателье бывший выпускник Академии художеств Андрей Деньер. Побывавшие в руках Крамского фотографии, казалось, начинают светиться. Очень скоро он прослыл «богом ретуши». Да, портреты Крамского не отпускали уже тогда. «Писать только портреты, сегодня, завтра и т. д., из года в год, и не видеть выхода – это может подействовать удручающе на талант. От этого положения я устал…», – позже признается художник. Исследователи подсчитали, что он написал около 3 тысяч «голов».

Бунт 14-ти, Артель художников и Товарищество передвижных выставок

Крамской преподавал в Обществе поощрения художеств, причем как учитель оставил после себя добрую память и благодарных учеников. Илья Репин до конца своих дней говорил о нем с огромным уважением и любовью и прислушивался к его замечаниям. Организаторскими способностями Иван Крамской обладал великолепными. Именно он озвучил Совету Академии отказ 14-ти талантливых выпускников принимать участие в конкурсе на Большую золотую медаль. Медаль означала для победителя шестилетнее проживание в Италии на полном пенсионе заведения. Остальным участникам было гарантировано доходное место. Молодые амбициозные художники не пожелали описывать мифологический сюжет на заданную тему «Пир в Валгалле» (по скандинавской мифологии). Оскорбленные игнорированием их требований и вдохновленные новыми демократическими веяниями, бунтари под предводительством Ивана Крамского вышли из Академии и организовали независимую Артель художников. Она просуществовала восемь лет, хотя сам Крамской считал, что расцвет был достигнут на пятый год, дальше дело неотвратимо близилось к упадку.

Артель создавалась по принципу коммуны (явно читается влияние романа Чернышевского «Что делать?»). Однако на деле пришлось столкнуться с множеством бытовых неурядиц. Успешные живописцы не желали отдавать часть своих доходов в общую кассу, совместное проживание тоже вылилось в множество бытовых столкновений, жены художников переругались первыми. А тот факт, что многие продолжали так или иначе сотрудничать с Академией, Крамскому на тот момент казался предательством. Он еще не знал, что в будущем в предательстве соратники будут упрекать его. Артель все менее оказывалась похожей на то идеальное сообщество, о котором мечтал Крамской. В 1870 году он покинул ее, и вскоре Артель художников распалась. Увлекшись идеями Мясоедова, Крамской стал одним из организаторов Общества передвижных выставок, оказавшего огромное влияние на развитие живописного движения в России.

Воплощенный сон Веры Павловны

Софья Прохорова сожительствовала с неким живописцем Поповым, вполне благополучно женатым вовсе не на ней. Крамскому было 22 года, когда они встретились. В этой истории тоже легко угадываются отголоски влияния Чернышевского и образа Веры Павловны. Вскоре Попов с законной супругой уехал за границу, а Крамской предложил женщине руку – и руку помощи, и замужество. Так Софья Прохорова стала Софьей Крамской. В Артели художников она заведовала бытовыми вопросами. Всегда была рядом с мужем, родила ему шестерых детей, четверо из которых умерли. Был ли Крамской счастлив? Безусловно, да, хотя и признавался, что «личное счастье не наполняет жизни».

Внезапная «Неизвестная» и портретное проклятье

Придерживаясь демократической идеологии, провозглашая идейность искусства, Крамской в своих картинах это не особо отражал. При этом в его искренности сомневаться не приходится (опять «да, но»). На 11-й выставке передвижников Репин показал свой «Крестный ход», энциклопедию русской действительности. Маковский изобразил городскую бедноту в «Свидании» и «Выговоре», Суриков написал опального Меньшикова в ссылке. А что же Крамской? Да как вообще сюда затесалась эта роскошная дама?

Если бы Крамской не стоял у истоков Артели художников и Товарищества передвижных выставок, если бы не были известны его демократические взгляды, если бы не его скандальная женитьба на «падшей женщине», имела бы шанс эта картина оказаться на передвижной выставке? Впрочем, несмотря на «благонадежность» Крамского, картина вызвала бурю негодования у его товарищей. «Кокотка в карете», – сказал, как отрезал, критик Владимир Стасов. Самая большая загадка Крамского, раскрыть которую до конца не удастся, - об этом и название говорит. Но глядя на нее – а от «Неизвестной» не хочется отводить глаз – нет-нет, да и подумаешь: а что бы писал Крамской, если бы не необходимость зарабатывать на хлеб насущный и не идеология, в рамки которой он стремился втиснуть свою жизнь?

Чем более популярным становился Крамской, тем громче слышалась хула товарищей. А уж когда ему заказали портреты членов царской семьи… Крамского называли отступником, запродавшимся Академии (он предлагал рассмотреть варианты сотрудничества «академиков» и передвижников), ренегатом, предателем идеалов, погрязшим в роскоши. Даже любимые им красные чулки в упрек ставили! Выполнение портретов царских особ действительно позволило его семье выйти на более высокий уровень жизни. Но позволило ли самому художнику хоть на мгновение расслабиться? Отнюдь. Казалось, он очутился в беличьем колесе, и всё, что может, – это бежать еще быстрее. Деньги уходят, потребности семьи растут, возможности оставить необходимое и заняться желанным Крамской не видит. В отчаянье он пишет Павлу Третьякову: «Дело у меня дошло до боли, и я готов кричать «помогите». Дайте мне год жизни на пробу. Я хочу год художественной жизни, чтобы не быть вынужденным бегать за хлебом. Подумайте, дело терпит, хотя я уже изнемог». Но желанный «год жизни» ему никто не предоставил.

Он не дожил два месяца до 50 лет, но выглядел под конец жизни немощным стариком, с горечью признавался, что от него все отвернулись, а сделать то, ради чего он был рожден, ему не удалось. Он страдал от сердечной болезни, в старости (это под 50 лет, «старость»!) в больших количествах принимал морфий, продолжал портретные сеансы, работая по 5-6 часов без передышки. Григорий Мясоедов безжалостно описывает происходящее таким образом: семья привыкла к роскоши, деньги шли без счета, детям требовалось все больше, и в итоге Крамскому «нужны деньги и деньги, нужно работать, нужно вспрыскивать морфий, нужно умирать…». Умер он, не дописав последний портрет в своей жизни. По иронии судьбы, позировал ему известный врач Карл Раухфус. На пятом часу работы Крамской зашатался. Вскоре всё было кончено, и даже близость доктора ничем не могла помочь.

Автор: Алена Эсаулова