Дочка состоятельного чиновника, Софочка Сафонова совсем юной поняла, что искусство — если и не её призвание, так точно её стихия. Она музицировала, играла в любительских спектаклях, чуть позже увлеклась масляной живописью. Но главный талант своеобразнейшей особы с «лицом мулатки и фигурой Афродиты» был не в этом. «Поклоняясь театру, музыке, всему прекрасному, доблестному, я часто сталкивалась с очень интересными людьми», — простодушно поведает она в мемуарах.
Охота за «интересными людьми» станет для Софьи, что называется, образом жизни (за это ей изрядно достанется в чеховской «Попрыгунье»). Она рано выйдет замуж за много старшего её Дмитрия Кувшинникова — тоже «интересного человека», даром что не принадлежавшего к миру искусства напрямую. Кувшинников был полицейским врачом и страстным, самозабвенным охотником. В начале 1870-х художник Василий Перов напишет с его колоритной физиономии одного из трёх «Охотников на привале» (того, что слева).
Чета Кувшинниковых поселилась в четырёхкомнатной квартире дома под пожарной каланчой, неподалеку от знаменитого своей криминальной атмосферой Хитрова рынка. Пока муж горел на работе, его весёлая супруга, настоящая затейница и «женщина-праздник», обустроила в их гнёздышке салон, куда потянулись литераторы, художники, музыканты. У Софьи Петровны можно было встретиь драматическую актрису Марию Ермолову, оперного тенора Лаврентия Донского. Но и не знаменитым, а лишь подающим надежды людям искусства здесь тоже были рады, особенно если они могли смешно шутить и придумывать развлечения. Так в салоне Кувшинниковой появились братья Чеховы — Николай, начинающий художник, и Антон, молодой писатель.
Душой Салона, конечно же, была Софья — профессиональные музыканты всерьёз восхищались её игрой, к её живописи присматривался Третьяков. Дмитрий Павлович мог гордиться своей половиной. «Не раз, когда в гостиной жены собиралось пышное общество, — пишет историк искусства Софья Пророкова, — его вызывали остановить кровь, забинтовать рану или дать медицинское заключение о только что совершённом преступлении. Он был общим любимцем, и даже хитровские жулики относились к нему с грубоватой нежностью. После мрачной прокуренной комнаты полицейского участка, после зверских лиц и зрелища крови Кувшинников входил в освещенную гостиную. Он слушал звуки виолончели, пение, игру жены на рояле…»
Младший брат Чехова Михаил рассказывал: «Это была не особенно красивая, но интересная по своим дарованиям женщина. Она прекрасно одевалась, умея из кусочков сшить себе изящный туалет, и обладала счастливым даром придать красоту и уют даже самому унылому жилищу, похожему на сарай. Всё у них в квартире казалось роскошным и изящным, а между тем вместо турецких диванов были поставлены ящики из-под мыла и на них положены матрацы под коврами. На окнах вместо занавесок были развешаны простые рыбацкие сети».
Любила Кувшинникова и одежду в псевдонародном стиле. А вместо какой-нибудь породистой левретки, которой похвасталась бы дама высшего света, держала дома живого журавля. Он обитал на антресолях и обожал свою хозяйку.
Охота пуще неволи
Софье Петровне шёл 40-й год, когда в её жизни возник 26-летний Исаак Левитан. По самой распространённой версии, его в салон Кувшинниковой привёл Антон Чехов. Страдающий тяжелыми припадками меланхолии художник недавно стрелялся, но остался жив. Его друг, доктор и писатель, счёл, что не худо бы «развеять» Левитана в приятном обществе, собирающемся «под пожарной каланчой». Вполне вероятно, Чехов с насмешливой интонацией, принятой между ним и Левитаном, пояснил: полицейскому врачу Кувшинникову, в чьи обязанности входил осмотр товара на Хитровом рынке, торговцы чуть не с поклоном наперебой суют рябчиков, грибы и фрукты. Доктор не разбирается в живописи, зато он дока в деликатесах. Когда гостям его женушки наскучивают разговоры о прекрасном, в гостиной появляется радушный Дмитрий Павлович со своим неизменным:— Господа, извольте к столу…
Был ли уже тогда Левитан, как Софья Петровна любила, «интересный человек»? О да! И дело было не только в романтической попытке самоубийства. Совсем недавно он привёз из Крыма замечательные этюды — и их раскупили прямо с выставки. Он так молод, а уже знаменит. И как же хорош собой! Высокий и статный, с бархатными печальными глазами на бледном арабско-семитском лице, щегольски одетый и по-восточному степенный, он вообще мало какое женское сердце оставлял равнодушным.
Софья Петровна поняла, что никто лучше Левитана не поможет ей во всё более увлекавшем её занятии — исполнении пейзажей. Она спросила, не даст ли Левитан ей несколько уроков, и тот не смел отказать.
Вместе с Левитаном и его другом, пейзажистом и анималистом Алексеем Степановым Кувшинникова начала ездить на этюды, сначала в Саввинскую слободу в Подмосковье, потом на Волгу…
Параллельные романы
Конечно, тайной ни для кого из окружающих роман Левитана и Кувшинниковой не стал. Муж Софьи, любя её, закрывал глаза на отношения жены с художником и, игнорируя ширящиеся по Москве слухи, продолжал оберегать её и поддерживать, а Левитана — принимать у себя дома. Их гости вспоминали, как Дмитрий Павлович, не участововавший в шумных посиделках людей искусства, по-прежнему в 9 вечера щедрым жестом приглашал всех к столу.Но и учёба Кувшинниковой у Левитана не была лишь банальным прикрытием адюльтера. Софья Петровна, похоже, искренне верила в облагораживающую силу искусства. Пейзажи она писала увлечённо и даже довольно технично. Несколько ее работ купил Третьяков, некоторые после смерти Левитана его предприимчивые родственники выдали за левитановские, большинство — можно посмотреть в музее Плёса, города на Волге, «открытого» Левитаном и Кувшинниковой во время речных путешествий.
Но Кувшинникова не сможет объяснить себе, почему вдруг под Тверью, куда они приехали на этюды, Левитан стал уходить на охоту без нее и возвращаться с пустым ягдташем. Ей будет уже 47, а ее счастливой (и тоже «глубоко замужней») сопернице Анне Турчаниновой, к которой все-таки уйдёт художник, лишь 39 — как Кувшинниковой в их первую встречу с Левитаном.
«После разрыва с Левитаном Софья Петровна как-то вся словно потухла, — рассказывает переводчица и драматург Татьяна Щепкина-Куперник, — По-прежнему в ее русской столовой собирались друзья за скромными ужинами, по-прежнему какие-то художники писали с ней этюды летом; были у нее и романы — но все это было уже не то… Воспоминание о Левитане навсегда осталось для нее самым дорогим в жизни, и написанные ею после его смерти страницы о нем — необыкновенно трогательны и прекрасны: она не дала никакой личной обиде вкрасться в свои воспоминания о нем».
Кувшинникова переживёт и мужа, и Левитана и скоропостижно умрёт в 70 лет, заразившись дезинтерией на этюдах. В 2014 и 2016 г. г. в журналах «Левитановские чтения» и «Москва» появятся сенсационные публикации о том, что в самом начале романа с Левитаном Софья Петровна родила дочь, тоже Софью, которую отдала на воспитание и чьей жизнью полтора десятилетия совершенно не интересовалась. Впрочем, это уже другая история…