Три мушкетера: 175 лет спустя

В 1844 году в газете Le Siecle был опубликован роман Александра Дюма «Три мушкетера». Его печатали как роман-фельетон. Ежедневно Дюма присылал в редакцию часть текста, обрывавшегося на самом интересном месте: законы, в соответствии с которыми функционирует сегодняшняя мыловаренная индустрия, были известны ему уже в XIX веке. Впрочем, аудитория не потеряла интереса к «Трем мушкетерам» и после того как Дюма поставил финальную точку. Эта вечнозеленая классика историко-авантюрного жанра пережила сотни сиквелов и приквелов, экранизаций и музыкальных переложений, фанфиков, ремейков и кавер-версий — порой, весьма неожиданных. Действие романа переносилось в средневековую Корею, на дикий Запад и в космос, его герои становились котами, собаками, утками, куклами Барби или мастерами кунг-фу.
Впрочем, в глазах русскоговорящей публики «Три мушкетера» имеют вполне конкретный облик. Мы не можем представить себе д’Артаньяна без усов и «тысячи чертей», Рошфора без сатирических куплетов, а Людовика XIII без характерных «мурлыкающих» интонаций.

175 лет спустя, Артхив вспоминает как выглядели герои Дюма и их прототипы в реальной жизни и на картинах художников, не видевших фильм Георгия Юнгвальда-Хилькевича.

Первая книга о приключениях д’Артаньяна называлась «Мемуары мессира д’Артаньяна, капитан-лейтенанта первой роты мушкетеров короля, содержащие множество вещей личных и секретных, произошедших при правлении Людовика Великого». Ее написал французский публицист Гасьен де Куртиль де Сандра (реальный д’Артаньян никаких мемуаров не писал и, судя по сохранившимся документам, мягко говоря, не был большим грамотеем). Как вы, должно быть, уже догадались по названию, «мемуары» эти были изрядно беллетризированы, и с биографией настоящего д’Артаньяна были связаны чисто формально. Они стали источником вдохновения для Дюма, который, в свою очередь, не поскупился и еще добавил «вещей личных и секретных» от себя.

Реальный Д’Артаньян, таким образом, окончательно потерялся в тени своего литературного воплощения. Тем не менее, он существовал, и жизнь его тоже была наполнена вполне головокружительными приключениями. Правда, звали нашего героя не д’Артаньяном, служил он не столько королю, сколько кардиналу, и в целом был еще той канальей.
Шарль де Бац Кастельмор родился около 1613 года в гасконской коммуне Люпьяк. Его дед Пьер де Бац был «мещанином во дворянстве». Честолюбивый торговец, он присвоил себе титул, а свой довольно скромный двухэтажный дом называл «замком Кастельмор».

Семнадцатилетним юношей Шарль отправился в Париж (согласно популярной легенде, он дошел до столицы пешком). Где представлялся графом д’Артаньяном — его мать происходила из обедневшего, но знатного рода Монтескью, владевшего имением Артаньян. В мушкетеры его не взяли — у бедного гасконца не было лошади, приличной одежды и шпаги, которые ему надлежало приобрести за свой счет. Он был зачислен в гвардейцы.
Позднее, он, вероятно, все же надел вожделенный мушкетерский плащ — его имя фигурирует в сохранившихся реестрах. Но, видимо, ненадолго: кардинал Ришелье, враждовавший с командиром мушкетеров — графом де Тревилем, искусно и неутомимо плел против него интриги и, в конце концов, добился роспуска роты.

Карьеру д’Артаньян сделал в качестве курьера кардинала Мазарини. Дюма слегка состарил своего героя — настоящий д’Артанян не мог принимать участия в осаде Ла-Рошели или в заварушке с подвесками — в это время он гонял кур в окрестностях «замка» Кастельмор.

Однако в его биографии тоже было немало лихих интриг. Случалось, Мазарини давал ему поручения самого деликатного свойства. Фактически д’Артаньян был его телохранителем и его шпионом. Однажды кардинал велел ему выведать планы Оливера Кромвеля — д’Артаньян, облачившись в сутану, отправился в Англию под видом смиренного монаха. Впрочем, он был слугой двух господ — его твердую руку, отчаянную отвагу и живой ум ценил также Людовик XIV.
О скупости Мазарини рассказывали анекдоты — преданность д’Артаньяна была почти бескорыстной. Чтобы сводить концы с концами, он занимал номинальные и, порой, курьезные должности. К примеру, с 1654 года он числился капитаном королевского вольера. Это означало, что формально д’Артаньян охранял вольер с птицами во дворце Тюильри.

Юношеские мечты д’Артаньяна осуществились, когда ему было за сорок. В 1658 году его назначили лейтенантом вновь сформированной роты королевских мушкетеров, фактически он занял должность небезызвестного графа де Тревиля. Именно под его командованием мушкетеры превратились в элитное формирование, что-то вроде высших офицерских курсов. Под его началом было около 300 человек — сплошь аристократы из знатных семей. Служба здесь считалась особенно престижной.

Что касается личной жизни д’Артаньяна, о ней можно лишь строить догадки. Скорее всего, она тоже была увлекательной и насыщенной, хотя и не настолько, как это преподносили Дюма и (особенно) де Куртиль. В 1659 году прославленный мушкетер решил остепениться и женился на Анне-Шарлотте де Шанлеси. Это был брак по расчету; его избранница имела скверный характер, страсть к сутяжничеству, посредственную внешность и ничем не напоминала возлюбленную литературного героя Дюма.
А вот внук Д’Артаньяна — Луи-Габриэль — действительно был женат на Констанции, правда, не Бонасье, а де Монсель.

В 1672 году Шарль Ожье де Бац де Кастельмор, граф д’Артаньян погиб в Голландии при осаде Маастрихта. Согласно некоторым источникам, Людовик XIV писал супруге: «Мадам, я потерял д’Артаньяна, которому в высшей степени доверял, и который годился для любой службы».

Атос, Портос и Арамис

В литературном еженедельнике Le Pays Natal Дюма однажды написал: «Атос, Портос и Арамис никогда не существовали. Все они просто признанные публикой побочные дети моего воображения». Старый пройдоха слукавил дважды. Во-первых, впервые эти трое появляются на страницах все тех же «Мемуаров мессира д’Артаньяна» де Куртиля. А во-вторых, де Куртиль тоже взял их не с потолка — Атос, Портос и Арамис существовали во плоти (впрочем, об этом Дюма мог и не знать). После того, как эта троица стала объектом культа, исследователи просканировали архивные документы и настоящие мемуары современников. И обнаружили всех троих.

Представитель довольно знатного беарнского рода Анри д’Арамиц был светским аббатом в монастыре Арамиц. Он, как и его литературное воплощение, служил в мушкетерах (попасть в прославленную роту ему не составило труда, поскольку он приходился кузеном здешнему лейтенанту — графу де Тревилю). Этим, впрочем, сходство исчерпывается. В отличие он героя Дюма, реальный Арамис не плел затейливых интриг, не волочился за разнокалиберными «белошвейками» и был совершенно не кровожаден. Оставив службу в начале 1650-х, он вернулся в родовое гнездо, женился и обзавелся детьми. Он умер в своем доме в возрасте примерно 54 лет — ведь, право, он не дуэлянт.

Чего не скажешь о прототипе Атоса — Армане де Силлег д’Атос д’Отвьель. Будучи еще одним родственником де Тревиля (похоже, Ришелье беспокоился не зря — в роте королевских мушкетеров царил протекционизм), он также поступил нему на службу примерно в 1641 году. Впрочем, чем-либо прославиться реальный Атос не успел — уже через два года он был убит на дуэли.

Портоса Дюма по большей части списал со своего отца — Тома-Александра Дюма. Это его комплекцией и физической мощью он наделил своего героя, его характером, его неуемной жаждой жизни и приключений.

Его отец — Антуан де ля Пайетри — владел плантациями на Гаити и имел четверых детей от своей чернокожей рабыни. После ее смерти он продал своих сыновей другому плантатору с правом выкупить старшего. Позднее, уже в Париже де ля Пайетри забрал первенца и официально его усыновил. Когда повзрослевший Дави де ля Пайетри (так звали отца автора «Трех мушкетеров») изъявил желание завербоваться в солдаты, отец воспротивился — он почему-то считал, что служба в армии опорочит фамилию. Поэтому юноша взял себе второе имя и фамилию матери (став, таким образом, Тома-Александром Дюма) и завербовался в драгунский полк.

Во время революции Тома-Александр Дюма сделал впечатляющую карьеру — к 30 годам он уже был дивизионным генералом. При Наполеоне он командовал кавалерией и был личным другом императора.
О его отваге и физической силе слагали легенды. Говорили, что Дюма мог, ухватившись за балку в потолке конюшни, подтянуться вместе с лошадью. Однажды, атакуя дом в окрестностях горного перевала Мон-Сени, его солдаты остановились перед трехметровым палисадом, не зная, как его преодолеть — генерал хватал их за штаны и швырял через забор — прямо на ошалевших от ужаса австрийцев. «Я дерусь просто потому, что я дерусь» — говорил Портос. И отец Дюма, наверняка, подписался бы под этими словами.

Что касается прототипа-тезки, он у Портоса тоже был. Исаак де Порто — сын нотариуса и зажиточного беарнского землевладельца — был гвардейцем (в то же время и в той же роте, что и реальный д’Артаньян). Правда, он здорово уступал своему литературному воплощению в удали и богатстве — он не был бароном, не владел знаменитым замком Пьерфон и не ломал голыми руками железных прутьев. Отслужив какое-то время в королевской гвардии (состоял ли Исаак де Порто в роте мушкетеров, доподлинно не известно), он вернулся в родную Гасконь, где занимал скромную должность хранителя боеприпасов в крепости Наварренс.

«Где я король, там мелочи не к месту. Мораль и честь семьи — вот принципы мои» — пел Людовик Справедливый в любимом поколениями мюзикле.

Реальный Людовик XIII тоже мог бы спеть что-то подобное. Не потому, что он был таким уж поборником морали — он просто любил петь. Этот монарх был на редкость артистичной натурой: играл на клавесине и лютне, пел, танцевал. Для небезызвестного Марлезонского балета он сам сочинил музыку, придумал костюмы, поставил хореографию. Все это (а еще то, что большую часть досуга король предпочитал проводить не с супругой, а со своими фаворитами) наводило современником на определенные мысли. Так что вряд ли Людовик XIII стал бы так уж заводиться из-за каких-то подвесок. Не слишком его занимала и политика. Ларошфуко писал в мемуарах: «У него был мелочный ум, направленный исключительно на копание в пустяках, а его познания в военном деле приличествовали скорее простому офицеру, чем королю».

Тем не менее, представление о безвольном короле и кардинале-кукловоде — это, скорее, стереотип, ставший популярным именно благодаря беллетристике Дюма. Людовик не враждовал со своим министром, напротив, он неоднократно оказывал ему поддержку. К примеру, когда выяснилось, что Гастон Орлеанский участвовал в заговоре против Ришелье, Людовик дал кардиналу полную свободу действий против собственного брата. Вот так вот, вуаля.

Помолвка Людовика XIII и Анны Австрийской состоялась, когда им обоим было по 14 — это был политический жест, залог мира между Францией и Испанией. Тем не менее, Людовику повезло: Анну считали первой красавицей Европы. «Анна Австрийская находилась тогда в расцвете красоты. Отливавшие изумрудом глаза были полны нежности и в то же время величия… Кожа ее славилась нежной бархатистой мягкостью, руки и плечи поражали красотой очертаний, и все поэты эпохи воспевали их в своих стихах». — Писал о ней аббат Мишель де Пюр. Даже знаменитая «габсбургская губа» — характерная черта знатного рода — ее не портила.

Людовик все эти прелести не оценил. Отношения между супругами были натянутые, брак их долгие годы оставался бездетным. Возможно, причина заключалась в том, что мужчины нравились королю больше. А может быть, дело было в том, что к красоте прилагались меланхолия, болезненность (бытует мнение, что именно Анна Австрийская послужила прототипом Принцессы на горошине Андерсена) и склонность к интригам — политическим и не только.

Конечно, при таких тактико-технических характеристиках, королева не испытывала дефицита внимания. Одним из ее поклонников, к слову был кардинал Ришелье. Но что-то пошло не так — кардинал был отвергнут, позднее королева принимала активное участие в заговоре против него.

В числе других предполагаемых любовников Анны Австрийской называют небезызвестного герцога Бекингема и преемника Ришелье — кардинала Мазарини, которого королева всячески поддерживала в пору своего регентства после смерти Людовика XIII.

Благодаря книгам и фильмам, кардинал Ришелье представляется нам мрачным интриганом — скупым на эмоции, замкнутым, одиноким и могущественным человеком. Вероятно, таким он и был, хотя и тут не обошлось без нюансов. Вряд ли реальный кардинал пел Анне Австрийской: «политика вы сделали поэтом» — в отличие от короля, он не был любителем пения. А вот плясать по прихоти своей возлюбленной ему приходилось. Такой эпизод существует, по крайней мере, на правах исторического анекдота. Однажды королева призналась кардиналу, что стосковалась по родине, и попросила его станцевать для нее сарабанду. Ришелье пустился в пляс и, разумеется, был осмеян.

Фрейлины королевы замечали, что с тех не многих свиданий с кардиналом, на которые она соглашалась, Анна возвращалась с красными, словно заплаканными глазами. Современные исследователи полагают, что причина заключалась вовсе не в том, что кардинал был со своей визави слишком холоден или, напротив, назойлив. Похоже, у королевы, помимо прочих хворей, была аллергия на кошачью шерсть, которой всегда была густо усыпана одежда Ришелье.

Подлинной страстью самого могущественного человека Франции были не Анна Австрийская и не хитросплетенные политические интриги, а кошки. В его резиденции в Пале-Рояль одновременно проживало как минимум 14 котов и кошек — ради них кардинал был всегда готов отложить государственные дела.

Реальный Джордж Вильерс, 1-й герцог Бекингем не слишком походил на поп-культурного Бекингема — романтичного и благородного возлюбленного Анны Австрийской. Его личная жизнь была полнокровной — герцог был женат, имел немало любовниц, а еще — многолетнюю связь с королем Яковом I. После смерти короля ходили слухи о том, что его отравил Бэкингем. Во всяком случае смерть любовника он оплакивал недолго и вскоре утешился в объятиях нового покровителя — сына покойного монарха, будущего короля Англии Карла I.

Описывая интрижку Бекингема с королевой Франции, Франсуа де Ларошфуко утверждает, что тот был «страстно влюблен в королеву и нежно любим ею». Историю со злополучными подвесками он объясняет «порывом, который может извинить только любовь». Другие источники трактуют ухаживания Бекингема несколько иначе. К примеру, упоминается эпизод, когда свита королевы, сбежавшись на ее крик, застала Бекингема, стоявшего перед ней на коленях. Королева пыталась освободиться от его объятий. Кричала она потому, что Бекингем оцарапал ей ноги украшениями, которыми была обильно расшита его одежда — побрякушки он, в самом деле, любил.

Так или иначе, роман с Анной использовали в политических целях и Бекингем, и Ришелье — вполне возможно, его спровоцировали не чувства, а политические амбиции.

После небезызвестной осады Ла-Рошели, в ходе которой Англия (и лично Бекингем) открыто оказывали военную поддержку гугенотам, Ришелье пытался выставить королеву сообщницей своего любовника и обвинить ее в государственной измене.

Что касается Бекингема, он вскоре был заколот офицером Джоном Фелтоном. Впрочем, Фелтон убил герцога не из-за миледи Винтер, как в книге Дюма, а за распутство и неподобающий моральный облик.

Роковая миледи Винтер — собирательный образ, по всей видимости, у нее было два прототипа.

Первый — Люси Хей (урожденная Перси), графиня Карлайл, оставленная любовница Бекингема, ставшая союзницей Ришелье из ревности и желания отомстить. Именно она (согласно мемуарам Ларошфуко) срезала подвески с платья своего бывшего и передала их кардиналу.
Должно быть, в процессе графиня увлеклась и сделала карьеру профессиональной шпионки — редкая заварушка времен английской революции обходилась без ее участия. Не имея принципов и искренне любя ремесло, графиня Карлайл нередко выступала «двойным агентом», работая на все заинтересованные стороны.

Замужем за Атосом она, конечно, не была, зато состояла в связи с бароном Уэнвортом, который был чем-то похож на Вениамина Смехова.

Что касается линии «и платье с плеч ползет само, а на плече горит клеймо», на нее Дюма, очевидно, вдохновила другая знаменитая авантюристка — Жанна де Ламотт (известная также как Жанна де Валуа-Сен-Реми). Шустрая эта особа была любовницей кардинала Луи де Рогана, а также подельницей небезызвестного графа Калиостро. Согласно распространенной версии, она была заклеймена, правда, не изображением лилии, а куда менее поэтичной буквой «V» (от фр. voleuse — воровка).