В киевском издательстве «Родовід» к столетию художницы Татьяны Яблонской вышла книга «Татьяна Яблонская в коллекции Запорожского художественного музея». Это книга из малой серии издательства, в мягкой обложке, всего на 80 страниц. Прочитать и рассмотреть ее полностью можно за час. Но найти и час, и саму книгу стоит, потому что это первое издание, посвященное художнице, за 12 лет, прошедшие после ее смерти. А еще для того, чтобы убедиться — это не совсем та книга, которой заслуживает Татьяна Яблонская к столетнему юбилею. И ждать дальше.
Репродукции
Изданные в книге репродукции — из собрания одного областного музея — ценны прежде всего потому, что увидеть эти работы можно или вживую в Запорожье, или здесь, в книге. Ведь это крупные западные музеи давно оцифровали и систематизировали свои коллекции — музейные сайты сверкают заточенным юзабилити, блещут полными каталогами, провенансами и эссе. Представить же, какие картины и где именно хранятся в музеях бывшего СССР, часто можно только связавшись с администрацией по телефону или электронной почте (если повезет). Это не касается, конечно, монументальных шедевров, таких как «Утро», «Хлеб» или «Жизнь продолжается» Татьяны Яблонской.Мы провели простой эксперимент: из 28 опубликованных в книге картин только две можно с горем пополам найти в интернете. Не густо. Плюс еще две появились там пару дней назад — в новостном материале об открытии выставки в том самом музее в Запорожье.
Картины Татьяны Яблонской из собрания Запорожского художественного музея на страницах книги: «Сентябрьское солнце» (1961), «Чернобрывцы» (1983), «Полевые цветы» (1975), «Над водой» (1975), «Солнечный день» (1978).
Коллекцию для Запорожского музея как будто составлял знаменитый европейский куратор, не ограниченный в средствах, имеющий возможность брать, что считает нужным, а не что получится: по этим 28-ми картинам можно рассказать обо всех важных художественных поисках Татьяны Яблонской. Самая ранняя работа «На Крещатике» датирована 1945 годом: послевоенное время, когда художница вернулась из эвакуации в Киев, вдыхала воздух мирной жизни, чувствовала необходимость писать радость обновления и возрождения. Самая поздняя — пастель
2002 года, тогда Татьяна Ниловна рисовала левой рукой, не выходя из дома. А между ними — и увлечение декоративными западно-украинскими мотивами, и восторженные впечатления от поездки в Италию, и импрессионистские, и почти этюдные полупрозрачные картины, сквозь которые светится плетение полотна.
Колыбель
1968
Вот тут-то, долистывая до дневниковых записей художницы, и ждешь важного: живых, глубоких — «впервые опубликовано», «из первых уст» — рассуждений самой Яблонской обо всех этих головокружительных творческих поисках. Но оказывается, что речь пойдет совсем о другом.
Дневники
Татьяна Ниловна — удивительная рассказчица, множество живописных деталей и кинематографически насыщенных сцен. Тут и запахи, и шум каменецкого рынка, и разношерстная одесская толпа, и портреты одноклассников — двумя-тремя предложениями, как этюды.«Наняли балагулу! В те времена еще существовали такие извозчики-евреи, возившие в тарантасах пассажиров из села в село. Может, это был уже последний из них! Потому что уже шло наступление по всему фронту… Едем на запад. Солнце снижается прямо перед нами. Молчим. А дед-балагула, должно быть, хорошо понимает, кого везет. Кого он только не возил по этой приграничной дороге прямо на запад!» — о попытке бегства из Советского Союза.
«Центр застроен ужасно тесно. Средневековый польско-еврейский город. Кафедральный доминиканский костел, даже турецкая мечеть. Узкие-узкие улочки. Магазинчики, лавочки, мастерские. Старинные вывески, висящие на кронштейнах — то сапог, то какой-нибудь крендель… Грязные дворы с кучей каких-то ступеней, простроечек, галереек. Грязные кричащие дети» — о Каменце-Подольском.
Дневниковые записи, опубликованные в книге, датированы 1994 и 1997 годом. Прошло больше 70 лет после тех событий, о которых художница вспоминает — детство в Смоленске, Одессе, Каменце-Подольском, отцовский маленький бизнес, который позволял прокормить детей в самые голодные годы: увеличение и ретушь портретов со старых затертых фотографий. О том, как Каменецкий университет стал одним из главных в Союзе:
«…Именно в это время (1930-е годы) в нем собралось огромное количество интеллигенции, которая мечтала покинуть Союз (наверное, все они переметнулись сюда из Одессы!). Таким образом, в бывшем Каменецком университете, а теперь — ИНО (Институт народного образования) стали преподавать выдающиеся специалисты. Он превратился из провинциального просто в столичный вуз, по своим научным кадрам».
Где-то 1930-ми годами и несколькими воспоминаниями о военном времени прцитированные дневники и заканчиваются. Здесь есть голод, попытки понять отца, который уехал в фашистскую Германию и пропал там без вести, воспоминания о портретах Сталина из сухофруктов. И только несколько почти контрабандных абзацев о живописи.
Татьяна Ниловна вспоминает, как в детстве поразили ее две картины в Смоленской картинной галерее, для которой ее отец собирал коллекцию по разрушенным усадьбам: «…веселые белые козлята Тархова, которые прыгали на весенней яркой траве, какой-то натюрморт с мастерски выписанными астрами и очень выразительная небольшая картина Шагала — «Вечный жид».
1904, 82×107 см
1914, 31.4×40 см
Картина Шагала скорее всего утеряна, но по описанию очень похожа на несколько сохранившихся изображений с повторяющейся фигурой летящего по небу «вечного жида»: «…летит по небу в котелке, с узелком и тросточкой в руках, с раскинутыми полами лапсердака». А картина Николая Тархова, так запомнившаяся совсем маленькой Татьяне Яблонской, скорее всего, та, что теперь хранится в Третьяковской галерее.
А позже, в 1931 году Татьяне Яблонской уже 16 лет — она под конец рыночного дня приходит сменить маму на работе: принимает заказы на изготовление портретов, от стыда прячась за ними. Но те рыночные воспоминания всплывут много лет спустя, когда художница на одной из голландских репродукций увидит что-то очень похожее.
«Сливочное масло продавали совершенно особым образом. Кусками по одному фунту веса в форме овальной толстой пастилки, хорошенько «расправленной» столовой ложкой. Так удивительно было увидеть совсем такие же куски масла, абсолютно такие же, на репродукции голландского художника XVII века Бейкелара «Рынок».
Вот, пожалуй, и все о живописи. Остается ощущение, что выборка дневниковых записей художницы существует отдельно от репродукций, и издателям важно было озвучить именно представленные здесь темы. Есть и неуверенная надежда на то, что эта книга — только первый том длинной издательской серии, которая соберет другие музейные коллекции и озвучит личные записи художницы дальше: о том времени, когда в жизни Яблонской начинается самое интересное — творчество.
Вот, пожалуй, и все о живописи. Остается ощущение, что выборка дневниковых записей художницы существует отдельно от репродукций, и издателям важно было озвучить именно представленные здесь темы. Есть и неуверенная надежда на то, что эта книга — только первый том длинной издательской серии, которая соберет другие музейные коллекции и озвучит личные записи художницы дальше: о том времени, когда в жизни Яблонской начинается самое интересное — творчество.
В альбоме представлены только картины Татьяны Яблонский, работы других художников, которые встречаются в ее воспоминаниях, приведены в обзоре Артхивом.
Автор: Анна Сидельникова
Автор: Анна Сидельникова
