Венецию ненавидели сменяющиеся римские Папы. Она не смущаясь захватывала области, издревле принадлежащие святому престолу: Равенну, Римини, Фаенцу. Падуя, Виченца и Верона платили Венеции дань. В апреле 1509 года Папа Юлий II наложил на Венецию за её захватническую политику интердикт — запрет любых церковных действий на её территории. Оказывается, и так бывает: целый город можно отлучить от церкви.
Вторым злейшим врагом Венеции во времена молодости Тициана был германский правитель Максимилиан, порывавшийся объединиться с испанскими Габсбургами и завоевать итальянские земли. Ну, а самый крутой замес случился, когда Максимилиан вознамерился встретиться с римским Папой, пообещавшим короновать его как императора. Одна загвоздка: чтобы добраться до Рима, воинственному германцу надо было пересечь Венецию. И Венеция ему это законодательно запретила! Конечно, рассвирепевший Максимилиан прошёлся тогда по ней «огнём и мечом», но сам факт запрета впечатляет.
Вот в такой город — дерзкий, наглый, самоуверенный — приезжает из провинциального Кадора юный Тициан, чтобы остаться там навсегда и составить мировую славу и себе, и Венеции.
Отец Тициана тогда постановил: пусть едет в Венецию и учится рисовать. Но мать так сокрушалась, что за компанию с Тицианом отправили и его брата Франческо: вдвоём всё-таки не так страшно, да и повеселее будет. Так братья Вечеллио стали учениками мозаичиста. Мозаики у венецианцев были популярны, а вот фресок почти никто не писал. Фрески в разъедающе-влажном воздухе Венеции, содержащем солёную морскую взвесь, просто не выживали — разрушались ещё при жизни своих создателей.
Каждый раз после каникул, проведённых дома в Кадоре, Тициан и Франческо возвращались в Венецию, навьюченные, как верблюды. Чем же? Биограф сладострастно перечисляет: «сырокопчёными окороками, колбасами, головками острого овечьего сыра, бутылями оливкового масла и бурдюками с добрым домашним вином…» Уж о чем о чем, а о пище донна Лючия Вечеллио заботилась крепко. А как иначе, если в этой самой Венеции едят — мама миа, противно даже подумать! — морских гадов и эти ужасные макароны, завезённые из Китая Марко Поло.
Но чума и вправду сыграла в жизни Тициана роковую роль. Когда Тициан только пытался покорить Венецию, там гремело другое имя — Джорджоне. Венецианцы готовы были носить на руках этого легкомысленного и гениального художника с необыкновенно лиричной манерой письма. Он был безумно популярен у местных интеллектуалов и коллекционеров, но умер от чумы довольно молодым. Тициан чудом успел оказаться у дома Джорджоне, когда рядом уже пылали костры: в них сжигали зачумлённые вещи покойника. Рискуя жизнью, Тициан спас от огня несколько картин Джорджоне, включая знаменитую «Спящую Венеру». А потом поклонники Джорджоне обратились к Тициану с просьбой дописать некоторые картины, которые не успел закончить их кумир. И хотя Тициан сделал всё на совесть и не претендовал на авторство дописанных работ, ему потом очень долго пришлось доказывать авторство уже собственных картин: злые языки нашёптывали, что их написал Джорджоне, а Тициан пытается присвоить себе чужую славу.
Интересно, что до испепеляющей чумы 1510 года, знаменитые венецианские гондолы были яркими и разноцветными. Но им пришлось перевозить жуткую ношу. Тысячи и тысячи трупов плыли по Большому каналу на острова Сан-Ладзаро и Лидо, где были чумные кладбища. Городская легенда гласит, что именно тогда власти Республики Святого Марка в память об умерших постановили оставлять гондолы просто покрашенными черным лаком.
11 тысяч проституток — целый социальный класс! Они исправно пополняли венецианскую казну своими налогами. В богатой Венеции уже в XVI веке была высокоразвитая полиграфия и раз в году для удобства граждан печатался каталог жриц любви — с именами, адресами и ценами, которые различались в зависимости от удалённости от центра города. Ограничений для куртизанок было немного: например, им предписывалось выходить из дома исключительно в жёлтой шали, чтобы клиенты, не доведи господь, не перепутали их с благочестивыми женщинами.
Личные предпочтения Тициана не были секретом. Будучи и сам могуч и статен, он всегда любил крупных женщин. О-о-очень крупных, широкоплечих, мощных — куда там Рубенсу! Вот как биограф, прибегая к извиняющимся аналогиям и экивокам, пишет о вкусах Тициана — не то художественных, не то интимных: «Художник не любил предрассветную дымку, начало дня и хрупкость юных дев. Ему больше по душе начало осени, часы перед закатом, и он отдаёт предпочтение полнокровной и уже познавшей прелести жизни натуре».
Довольно долго, с лёгкой руки критика Джона Рескина, принято было считать, что на этой картине Карпаччо изображены две венецианских проститутки в ожидании клиента. На это, якобы, указывали и их откровеннейшие декольте, и стоящие у балюстрады цокколи — шлепанцы на высокой платформе, любимая обувь венецианских дам полусвета, и выжидательные взгляды и позы, и записка, прижатая лапой собаки. Павел Муратов, автор знаменитых «Образов Италии», даже полагал, что на террасе куртизанки сушат волосы после покраски их в моднейший в Венеции колорит — рыжевато-золотой. Правда, после того, как во 2-й половине ХХ вка была найдена недостающая верхняя часть доски (благодаря ей, в частности, становится понятно, что цветок в вазоне — это белая лилия, символ непорочности), дамы были «реабилитированы» и теперь считаются просто знатными венецианками, ожидающими мужей с охоты.
В течение трёхсот лет Венеция умудрялась с турками одновременно и воевать, и торговать. Учитель Тициана Джентиле Беллини (старший брат Джованни, позже Тициан перейдет учиться к нему) жил при турецком дворе, помогая своим искусством наводить мосты между враждующими субъектами — огромной Османской империей и маленькой, но гордой Республикой Святого Марка. Профильный портрет султана Мехмеда II Завоевателя работы Беллини, по словам современного писателя и лауреата Нобелевской премии Орхана Памука, и до наших дней в Турции является культовым — примерно как портрет Че Гевары на Кубе.
Когда Джентиле осмелился преподнёсти Мехмеду II в дар полотно с отрубленной головой Иоанна Крестителя, султан заметил, что жилы, торчащие из головы, написаны неправильно. Джентиле попробовал возразить. Мехмед немедленно выхватил саблю, отсёк голову стоящему рядом слуге и принялся объяснять тонкости анатомии на живом (точнее, уже не живом) примере.
В пору расцвета таланта Тициана османами правил уже другой султан — Сулейман I Великолепный. Тем, кто смотрел турецкий сериал «Великолепный век», не нужно объяснять, кто он был такой. В 1521-м году Сулейман подписал мир с Республикой Святого Марка. Не слишком ясно, бывал ли при дворе султана Тициан, но, например, его портрет Лауры Дианты (любовницы герцога Альфонсо д`Эсте, занявшей место его законной жены Лукреции Борджиа) из-за чалмы на её голове одно время ошибочно считался портретом жены султана. И, к сожалению, до сих пор достоверно не известно, изображена ли на двух приведённых ниже портретах жена Сулеймана Хюррем или его дочь Камерия (Михримах), а также принадлежат ли они самому Тициану, которому приписываются, или живописцам его мастерской.
Венеция славилась свободой слова и фельетонами антифеодальной направленности. Так что вполне закономерно, что именно там начали выпускать бойкий печатный листок под названием «Гадзеттино», от которого произошло слово газета. А название первому медиа Венеции дала мелкая монетка с изображением сороки (по-итальянски — gazza) — как раз столько тогда стоила газета.
В начале XVI века Джованни Таксис, предприниматель из Бергамо, открыл в Венеции, у самого моста Риальто, почтово-транспортную контору. Экипажи Таксиса могли отвезти хоть в Верону, хоть в Падую, и очень скоро он стал в своей сфере монополистом. Есть версия, что и название «такси» происходит от его имени. Так это или нет, но Тициан с удовольствием пользовался услугами вновь изобретённого сервиса, заказывая дилижансы в конторе Таксиса. Особо приятно было, что в холодное время года в некоторых из них предусматривался подогрев. Единственное, что расстраивало, — дилижансы Таксиса не хотели везти на родину Тициана в Кадор: это была труднопроходимая гористая местность, пересечённая реками, и к тому же — в сравнении с Венецией — жуткая глушь.
Тициан использовал все наработанные связи, чтобы занять это место, хотя соляным посредником уже много лет числился престарелый Джованни Беллини, его учитель. Интриги Тициана сработали. Он получил, что хотел, и сверх этого — недостроенный дворец Франческо Сфорца на Большом канале для устройства мастерской. Там было всё: просторные залы, стеклянный потолок, дающий невероятное нужное для работы освещение и даже личный причал. Однако дряхлый Беллини, узнав о таком нечеловеческом коварстве, враз передумал умирать и через суды восстановил свои утраченные было права.
Только после его смерти раскаявшийся в ослепившей его алчности Тициан всё же станет соляным посредником.
Но почему же он проигнорировал Тициана в первом? Оказывается, из чисто цеховой ревности. Вазари было важно доказать, что родина великого искусства — это Рим и его любимая Флоренция, а не какая-то там возомнившая о себе Венеция.
Заглавная иллюстрация: Тициан. Автопортрет. 1550−1562. Берлинская картинная галерея
Автор: Анна Вчерашняя