"Я хочу делать людям добро": интервью с Иваном Марчуком

— Иван Степанович, выставка ваших работ, открывшаяся в Арсенале — это первая масштабная выставка после вашего возвращения в Украину. Открытие вернисажа получилось просто ошеломляющим — как проходила его подготовка?

 — Да, на открытии все было замечательно, я доволен. Я хотел делать — не люблю слово «юбилейную», — в общем, прощальную выставку в Арсенале. В Европе таких больших залов в галереях нет: только при музеях или на биеннале одному художнику могут предоставить отдельное пространство, а тут на одной территории можно разместить 500 картин! Я хотел выставить как минимум 300 работ, но Арсенал не дал на это согласие.

— Но даже сейчас ретроспектива в Арсенале из 150 картин разных циклов уже считается грандиозной. Иван Степанович, сегодня насчитывается 11 серий ваших работ, вы их называете 11 «марчуков», совершенно разных и непохожих друг на друга. Как появлялись новые стили и техники в вашем творчестве?

— Все началось с моего прибытия в Киев. В институте меня «ломали через колено», потому что я был «передвижником» — считал, что художник — это тот, кто рисует все, что видит, а это совсем не так. В институте со мной начал работать профессор Карл Звиринский, у него была группа студентов, которых он выводил на новую стезю.

…Он очень хорошо был знаком с западным искусством, — тогда же мы были за «железным занавесом», и даже не знали, что в это время живут Пикассо и Дали! Как-то мой учитель принес нам, своим ученикам, маленькую абстрактную картинку — я так испугался, подумал, — вот сейчас придут нас арестовывать. Абстракция уже считалась крамолой, и показывать такое можно было только доверенным людям. Такая была ситуация.

— В Киеве я работал в Институте сверхтвёрдых материалов с группой художников, где мы делали всякую мелочёвку — значки, переплёты, обложки, рекламки, и я подумал: «Чего я тут сижу?». Я почувствовал, что хочу быть каким-то художником, а каким — не знаю. И вдруг после одиннадцати лет учебы у меня «открылись шлюзы». Я каждый день на работе делал рисунок на маленьком листочке и страшно радовался, - как ребенок цацке! — тому, что не знаю, что делаю. Я почувствовал, что такое свобода творчества: за спиной не стоит учитель, никто тебе оценок не ставит. Именно тогда, в 1965 году, начал рождаться совершенно новый художник, и я сказал «Я есмь!». [В 2012 году вышла одноименная биография Ивана Марчука, написанная А. Климчук — прим. ред].

— …И вот я делал такие картины, не зная, что я делаю, и очень радовался. С 1965 по 1979 год ни одну картину я не назвал. Когда их уже набралось много, я подумал, как их можно классифицировать и придумал название: «Голос моей души». Эти картины я не выдумывал, они мне являлись, это картины-притчи. Они наделали большой переполох, все искали в них зашифрованный код. Чтобы сохранить картины, я передал их в Америку — просто не был уверен, что я выживу, и подумал: пусть хоть они живут… В 1991 году на моей выставке в Детройте я встретил человека, которому передал картины: он вернул мне только три из них, остальное все продал. А это мой «ранний период», который сейчас высоко котируется.

— Есть такая украинская пословица «Хай буде гірше, аби інше». Это «другое искусство» очень котируется во всем мире.

— Скажите, тогда, работая над серией «Голос моей души», вы показывали новые картины другим художникам?

— Да. Их мои работы пугали. Как-то ко мне приехала художница С. Караффа-Корбут из Львова, вернулась домой и говорит нашим художникам: «Я была у Ивана, его, кажется, не туда понесло». Показывал еще Галине Севрук в ее мастерской. Выложил ей так целый ряд этих маленьких работ на столе, а она за сердце схватилась… А я ей еще один ряд — так она сразу ушла прилечь, такая сердобольная была.

— Галина Севрук работала с керамикой…

— Да, я тоже работал с керамикой. В училище я учился на живописном отделении, а в институте пришлось поступать на «декоративно-прикладное искусство», потому что закрыли факультет монументальной живописи. Я подумал, что все к лучшему: будет у меня дополнительная какая-то технология, хотя я ее не любил, как говорится, «не моё». Я ведь пять лет учился на живописца и не хотел изучать керамику, однако желал учиться в институте — там особая атмосфера, друзья-художники…

Когда я приехал в Киев, то вспомнил про керамику. У меня даже печка была — муфелёк, она и сейчас сохранилась. Я работал в подвале у моего соседа-художника и клещами вытаскивал из раскалённой печи черепок с температурой 800 градусов — с таким нетерпением ждал, что же получится!

— Мы знаем и о ваших крупных работах в керамике, - так, для Института теоретической физики вы сделали роскошное керамическое панно «Ярослав Мудрый»…

— Когда я делал маленькие вещи, я мечтал сделать что-то гигантское — иконостас какой-нибудь. Как-то группа физиков устроила мою выставку на квартире академика К. Толпыго и пригласила Виталия Шелеста — зам. директора Института [сына первого секретаря ЦК Компартии]. Он посмотрел мои работы и тут же заключил со мной договор на оформление Института. Я сделал раскладку на четыре стены: две отдал Николаю Стороженко, а на своих сделал панно «Ярослав Мудрый» — 102 пластинки разных форматов, которые стыковались в одно целое. Композиции самые разнообразные, среди персонажей у меня там были князья, княгини, гусляры, скрипачи, циркачи — такие я придумал времена Киевской Руси. В институте я еще и расписал одну комнату, но когда Шелеста не стало, в Академии наук появились маньяки, что-то увидели в тех росписях и ликвидировали их. Оставили только маленький кусочек, как «латки» на Софии — все заштукатурено, а кусочки кладки оставлены для осмотра.

— А кто такие «шестидесятники»? Это не творцы, это люди, которые занимались политикой, а я занимался искусством. В 1960-е годы я как раз ввел что-то новое и всех взбудоражил. Я знаю, там были художники Алла Горская, Зарецкий… но на выставке шестидесятников, которая сейчас проходит в Национальном музее, нет Бориса Плаксия — а это был столп в шестидесятые! И моих работ там нет… Национальному музею я подарил пять или шесть своих работ, когда они проводили мои выставки. Это супер-работы! Не знаю, что они с ними сделали, но их не выставляют, хотя у них есть отдел современного искусства.

…Самая большая «болезнь» Украины — это то, что она не ценит своих знаменитых людей, она о них не вспоминает, а прячет и ждет их смерти. Украина признает только мертвых. Кто хотел прославиться — тот ехал за границу. Если бы Архипенко остался в Украине — его бы уже в 1920-х годах не было бы в живых.

— Вы тоже эмигрировали, чтобы иметь возможность свободно работать. Австралия, Канада, Америка, как складывалась ваша история?

— Я хотел уехать из этого пекла любой ценой и мучился до 1989 года. Мои друзья уехали раньше (один, например, женился на француженке и поехал во Францию), а я был немного слабовольным. Я уехал, когда уже «открыли» границу. Вначале в Австралию. До этого я выставлялся только в Украине, и считал, что мои работы стоят 300 — максимум 800 долларов. Когда жеизашел в одну галерею в Сиднее и показал фотографии моих работ, галерист сказал: «Какой ты дурак, за такие деньги продавать». Он сразу ухватился за меня, я написал 26 работ за месяц для выставки, которая была самой популярной в Сиднее. Если бы я остался в Австралии, у меня был бы дворец и бассейн.

— Когда вы приехали за границу из советской Украины, был у вас культурный шок от современного западного искусства?

— Знаете, я люблю не только «себя в искусстве», — я люблю всё интересное искусство. В Национальной галерее в Сиднее было кое-что неординарное, но в целом — довольно много преходящего. Меня даже Микеланджело в Сикстинской капелле не «зацепил». Да, я оценил Возрождение

Преодолев страх перед собственным отображением в воде, человек захотел этот фантом удержать. Испробованы были всевозможные средства: емкости с водой, полированные поверхности, эксперименты с оловом и пр. Наконец, многовековые опыты завершились тем, что все мы можем себя видеть с утра до вечера, и зеркало из загадочного и зловещего превратилось в заурядный предмет обихода. Но в истории живописи у зеркал была и продолжается бурная и яркая жизнь. Так за что же их так полюбили художники? Читать дальше

с позиций современного художника, это всё гениально, всё прекрасно, особенно фантастическая трудоёмкость работ…

— …Каждую неделю в Нью-Йорке я шел в книжный магазин и проводил там несколько часов. В отделе искусства смотрел каталоги, — столько есть невероятно интересных художников! Я жил в районе Сохо поблизости от многих галерей и каждую неделю посещал около 20-ти открытий выставок. На открытиях в Америке никто не выступает, приходят люди и общаются. Я на своих выставках тоже старался обойтись без дурацких выступлений. Такого ведь нет во всем мире — часами рассказывать, как говорится, «при живом художнике»!
…В Нью-Йорке я очень часто ходил в музеи. Приду в Метрополитен и думаю: «Я ведь уже не раз здесь был, что буду сегодня делать? Пойду только к Рембрандту!» — и проводил с ним несколько часов. Больше как музей я любил Модерн

Модерн (фр. modern — новый) – художественный стиль в искусстве, который возник на излете XIX века и царил вплоть до начала Первой Мировой войны. Его характерные черты – декоративность, плавность линий и округлость форм, их гибкость и текучесть. Также в модерне вы найдете обилие орнаментов и украшений, внимание к растительным, природным мотивам, а фигуры будут плоскими, как на плакатах и витражах.

Читать дальше

Арт, музей современного искусства, где проходят выставки современных мастеров, потому что Кандинский там — это уже классика. Клее мне там очень нравился, хотя этот художник замечательно там представлен. А когда я был в Тампе во Флориде у своего приятеля, то как-то случайно мы набрели на Музей Дали.

— У меня есть множество зарисовок: где бы я ни был, я везде делаю зарисовки. У меня материала — на тысячу лет хватит! Но в Америке я написал всего несколько картин этой серии — у меня закончились краски, а другие не подходили под эту технологию.

— Невероятно, в Америке не было этих особенных материалов, а у вас, получается, были?

— Да, но таких уже и у нас нет. Когда я жил в Америке, я приезжал иногда в Киев. Как-то я увидел акриловые краски в магазине «Мистецтво» на Крещатике, сделанные у нас. В Украине никогда их не делали — и тут вдруг украинские краски! На тюбике был телефон фабрики, и я поехал к ним. Меня встретила милая женщина, пани Татьяна, она показала, какой тоненькой ниточкой накладывается краска, застывает и сразу делает рельеф. Я попросил испытать их в мастерской, а когда попробовал, то уже сказал Татьяне, что она теперь соавтор моих картин. В 1990-е я сделал около сотни картин этими красками. Я написал в Америке лунные ночи, и большинство пейзажей на выставке я написал украинскими красками.

— У меня есть два таких цикла, которые действительно создавались так экспрессивно: 9-й Марчук — «Выходят мечты из берегов» («Виходять мрії з берегів»), где я написал около 500 работ, и «Взгляд в Бесконечность» («Погляд у Безмежність») — это последний зал на выставке.

— Вхожу в новую фазу! (мастер улыбается) Когда я работал над циклом «Голос моей души», я не мог написать мудрую картину желтыми, красными или синими красками, потому что цвет очень много на себя берет. А мне тогда нужна была мысль, чтобы ее разгадывали, а не отвлекались на колорит. Поэтому каждый «Марчук» разный. У меня была серия «Цветовые прелюдии» («Кольорові прилюдії") — чисто цветные работы, акварель

Акварель (от итал. «aquarello») – широко известная техника рисования с помощью красок на водной основе, изобретенная в III ст. в Китае. Акварельные краски после растворения в воде становятся прозрачными, поэтому при нанесении их на зернистую бумагу изображение выглядит воздушным и тонким. В отличие от картин маслом, в работах акварелью отсутствуют фактурные мазки.

Читать дальше

. Я их написал около 300 и они разошлись по всему миру. Это чудесные картины, у меня их совсем мало осталось! Я их писал с 1977 по 1990 год, и параллельно штудировал другие циклы.

— Мне говорили: «Рисуй портреты, и у тебя будет прекрасная жизнь». В портрете я достиг вершин гиперреализма. У меня так уже всё прописано, что каждая жилка и фактурка кожи видны! За пару лет я сделал несколько портретов и больше не писал: люди меня не интересуют.

— У семьи Павлычко большая коллекция моих работ — с Дмитрием мы были приятелями. На моей выставке в Музее Литературы этим летом он даже активно выступал. Кстати, можете себе представить? — там моя выставка, а людей - не было! Этот музей — какой-то крематорий прямо… Находится в центре города, а в залах пять человек, причем, по-моему, выставка была замечательная. Меня спрашивали: кто сделал такую замечательную экспозицию? Ее я делал сам — это «10-й Марчук». Один зал я обмотал картинами, как панель, — впритык друг к другу, и говорил, что буду там ночевать, потому что дома я их так хорошо не увижу, как они там висели.

— О выставке просто не знали: только перед самим музеем был маленький щиток с анонсом, зрителей пригласили только на открытие. Сейчас в Арсенале совсем другая ситуация. У них есть репутация, стратегия, и задолго до выставки народ уже видел ее рекламу. Галерея, конечно, в этом заинтересована в первую очередь, но при этом длится выставка всего две недели. Как правило, такие выставки проходят по полгода…

…Почему выставку работ Катерины Билокур могут продлить, а мою — нет? Потому что я живой. При жизни ее тоже не очень баловали, но, ажется, все же больше, чем меня. Может, потому, что она цветы рисовала, а я — какие-то непростые, философские вещи.

— Кто из украинских художников-современников или мастеров прошлого вам интересен, вы получаете удовольствие от их работ, их произведения вам что-то говорят?

— Таких, так сказать, «потусторонних» картин, как у меня, нет ни у кого, но есть художники высокопрофессиональные и интересные по композиции. Я всегда говорю об этих исключительных и замечательных мастерах, и все они абсолютно разные — это Медвидь и Менько во Львове, Стецько в Тернополе, в Киеве был Плаксий, в которого я был влюблен, и еще Тетяныч — большой чудак Фрипуля. Еще очень талантливый график Денисенко во Львове, Виктор Гонтарев, который жил в Харькове, у него была своя школа; Дубовик был интересный, он немного схематичный, но у него есть очень хорошие работы.

— Вы мечтали о признании в Украине, но не дождались, и уехали покорять мир. Вернувшись на Родину уже всемирно известным художником. Изменилось ли к вам отношение?

— Я не могу сказать, что у меня есть Родина — она всегда была для меня мачехой. За 80 лет я кроме званий, — потому что спрятать меня уже нельзя было, — ничего не получил. У меня в мастерской были президенты и мэры, еле поднимались ко мне на пятый этаж и говорили: «Как можно такие сокровища прятать?» Я говорю: «Дайте стены и я все вывешу — будете смотреть, и со всего мира люди будут приезжать».

 — Может, не все так плохо — на открытии выставки вас окружали толпы поклонников с вопросами, просьбами об автографе и фотографии… На улице незнакомые люди подходят и благодарят за ваше творчество, восхищаясь вашими картинами…

— Конечно, я почувствовал, что меня любят, но понял, что жил неправильно. Самая большая глупость в моей жизни — то, что я не остался в Австралии, а вторая ошибка — то, что уехал из Америки. Два года я как-то жил, потому что прилетел сразу после теракта в Нью-Йорке и радовался уже тому, что я — на своей земле. Я думал, что еду в другую страну, а увидел ситуацию еще хуже, чем ту, что оставил. Двенадцать лет я не знал, что такое «негативные эмоции», а в Украине я живу в постоянном негативе. Позитив для меня — это облака в небе, лунная ночь, добрые люди, которых встречаю на каждом шагу… Все остальное — сплошной негатив. Люди у нас исключительно талантливые — ученые, мастера в сфере искусства, - но как бы они не любили Украину, они тут не прорастут: она их уничтожит.

— В 2004 году президент В. Ющенко обещал открыть Музей И. Марчука, даже капсула была установлена на Андреевском спуске, но музей так и не был построен.

— По проекту это должен был быть большой функциональный художественный центр — с мастерскими, конференц-залом, залом для мастер-классов и залов для экспозиции выставки. Я хочу сделать людям добро. Я слышал, что Указ Ющенко о создании музея отменили — неужели не нужно создавать новый, позитивный имидж для Украины? Когда иностранцы приезжают к нам, что им показывают? — Софию и Лавру. Но людям интересно узнать, что мы делаем сегодня!

 — Тем временем появляются ваши новые работы…

— Я сейчас не работаю, — атмосфера в стране не позволяет. А с осени началась подготовка к выставке — своего рода дезориентация… Мне и мастерскую надо менять — когда-то мне было тут хорошо, я прибегал на пятый этаж и был как в раю, а сейчас дела обстоят иначе.