Хасимото Кансэцу

Хасимото Консэцу (1883-1945) родился в Кобэ, в 1883 году. Его отец, Хасимото Кайкан, был учёным конфуцианцем, поклонником всего китайского — и сам рисовал картины и расписывал ширмы в китайском духе. Но сына он не обучал — когда мальчику было пять лет, родители развелись, и сын остался с матерью и бабушкой. Впрочем, это не мешало матери учить его китайским стилям каллиграфии (она славилась этим искусством), а бабушке — баюкать Кансэцу китайскими же колыбельными.

В двенадцать лет мальчика забрали из общеобразовательной школы и отдали учиться живописи — в японском стиле, у полузабытого ныне художника Катаоки Коко. Так что на первой большой картине тринадцатилетнего Кансэцу была изображена Сидзука, возлюбленная и спутница Минамото-но Ёсицунэ. Героические женщины ещё не раз появятся в его творчестве.
Хасимото Кансэцу взялся возрождать в Японии традицию живописи в китайской манере, «нанга», — только в духе «новой нанга», осторожно соединяя свой Китай с заимствованиями из западной (в смысле, европейской) живописи.
Однако уже в первой половине двадцатых годов Хасимото Кансэцу поссорился и порвал со своим наставником — он объявил, что Такэути Сэйхо: стал «слишком европейским», и японский дух (не говоря уж о китайском) совсем отступил в творчестве Сэйхо: перед западными влияниями. Слишком заметен Тёрнер, слишком заметен Коро! Такэути Сэйхо: немного обиделся, но по-прежнему отзывался о Кансэцу как об одном из лучших своих учеников.

И тут вышел конфуз. Дело в том, что сам Кансэцу выбрался в Европу раз, потом другой — и немедленно очаровался в тамошних музеях не только собственно европейской (особенно Ван Гогом и Гогеном), но ещё вдобавок и персидской живописью.
В 1930-х годах Хасимото Кансэцу вновь сменил манеру — теперь он решился посоперничать со своим наставником Такэути Сэйхо: «на его поле»: в анималистике. И, надо сказать, именно эти работы Кансэцу полюбились зрителям больше всего.
Иногда Кансэцу соперничал напрямую: изображая тех же животных, что его учитель, и в сходном стиле.
Но очень быстро обнаружилось, что у него есть свои любимцы. И прежде всего это обезьяны — их у Кансэцу несметное количество, и все — разные и выразительные.
Звери принесли художнику куда большую славу (и куда больше денег), чем «китайские сюжеты». А Такэути Сэйхо: говорил, что он Хасимото Кансэцу, конечно, не завидует — зато очень им гордится. И, кажется, даже признавал, что с обезьянами Кансэцу его обошёл…

Когда началась война, спрос на зверей упал, а на пропаганду — вырос. Хасимото Кансэцу не отказывался от заказов на «патриотическую тематику», но батальных картин рисовать не желал. Предпочитал тему «Великой восточноазиатской сферы совместного процветания» (大東亞共榮圏, Дай-то: a Кё:эйкэн); подразумевалось — под японским покровительством, но вот японцев-то он по-прежнему изображать избегал.

Однако Хасимото Кансэцу был юношей честолюбивым и при первой же возможности, в самом начале нового века, перешёл к новому учителю — уже знаменитому Такэйти Сэйхо:. Тот его полюбил, начал продвигать, в двадцать пять Кансэцу уже выставлялся на престижнейшей выставке «Бунтэн». Первый успех принёс достаточно денег, чтобы Кансэцу смог, наконец, в 1913 году в первый раз съездить в тот Китай, о котором столько слышал с пелёнок. В первый, но далеко не в последний — за свою жизнь он посетил Китай то ли тридцать раз, то ли пятьдесят, то ли даже больше: биографы не сходятся друг с другом. Он шутил, что так часто пересекает море, что «весь насквозь пропах Китаем»…