Жан-Батист ван
Лоо

Ван Лоо - семья живописцев 18 века. Живопись этих художников посвящена историческим и жанровым сценкам, на их полотнах изображались портреты. Самым успешным в семье был Луис-Мишель, который был учеником своего отца Жана-Батиста ван Лоо. В Париже им написаны многие портреты Людовика ХV, короля Франции.

Жан-Батист Ван Лоо (1684-1745) принадлежит к многочисленному семейству французских художников XVII—XVIII веков, происходящих с юга страны. Он родился в Эксе, учился у своего отца Луи Ван Лоо и впоследствии стал учителем своего сына—Луи-Мишеля.

Как многие живописцы своего времени, Ван Лоо работал по заказам. Он относился к искусству как к художественному ремеслу: был мастером своего дела, но подчинялся вкусам заказчиков и не стремился проявить собственную индивидуальность. Основная область его работы—мифологические картины и портреты знати. До того как очутиться в Париже, Жан-Батист Ван Лоо работал в Генуе, Турине, Риме, расписывал плафоны в замке в Риволи. С 1720 года он получает регулярные заказы на картины в Париже, с 1731 года становится членом Академии художеств. Ван Лоо в это время—любимчик придворной знати, ему заказывает свой портрет сам король—Людовик XV. В конце 30-х—начале 40-х годов Ван Лоо покоряет Англию—там также он пишет ряд портретов придворных.

Известный своими авантюрными похождениями Джакомо Казанова оставил в мемуарах весьма точные заметки о портретном искусстве первой половины восемнадцатого века. Так, например, он повествует о неком быстро разбогатевшем художнике, который делал портреты, не видя модели, по описанию. Казанова устанавливал три типа портретного искусства. Первый, по его мнению, это такой, который передает точное сходство, но может «обезобразить». Второй воспроизводит модель в совершенстве. И, наконец, третий—это когда художник, передавая сходство с моделью, делает ее более красивой. Этот третий тип, который больше других нравился Казанове, и был наиболее распространенным в эпоху рококо типом «облагораживающего портрета». Художники в то время действительно писали портреты если не по словесному описанию, то часто лишь по беглому наброску. Графини и маркизы не всегда стремились тратить много времени, чтобы позировать художнику, а портрет должен был показать их красавицами. Поэтому модели рокайльных портретов порой больше похожи друг на друга, чем на самих себя. Писать женские портреты Ван Лоо был особенный мастер. Он часто представлял своих героинь в неких возвышенных образах—например, в виде античных богинь, муз. Уже в одном этом было великое средство польстить изображенной даме. Или, например, изобразить благородную даму серьезно беседующей с маленькой птичкой, которую она держит на пальчике, как, например, в эрмитажном портрете. Дорогие ткани, в которые наряжались заказчики, художник умел передавать изысканными жемчужно-серыми, винно-красными, густо-малиновыми тонами, подчеркивая бархатистость велюра, блеск парчи, мерцание жемчуга, мягкость горностаевой шкурки или нежную прозрачность брабантского кружева.

В мужских портретах рокайльные живописцы более сдержанны, но и здесь для них важнее создать парадный, возвышенный образ, нежели рассказывать о своей модели, выявлять черты характера данного человека.

Большой мужской парадный портрет сэра Роберта Уолпола, принадлежащий кисти Жан-Батиста Ванлоо, хранится в Эрмитаже. Уолпол изображен на нем в полный рост, в торжественном одеянии. Портрет, вероятно, относится к тому периоду, когда Ван Лоо работал в Лондоне. Роберт Уолпол — английский государственный деятель, главный лорд казначейства и канцлер. Он был владельцем наследного замка Хоутон-Холл, где хранилась большая коллекция живописи. Во второй половине XVm столетия, когда стали формировать первый русский музей—Эрмитаж, купили и эту коллекцию. Вместе с другими картинами попал в Эрмитаж и портрет, изображающий ее прежнего владельца.

Жан-Батиста Ван Лоо, так же как и его современников— Жан-Марка Наттье, Луи Токке, скульптора Жан-Жака Каффьери, историки искусства порой упрекают в поверхностности, шаблонной салонной лести. Что поделаешь, это не столько вина их самих, сколько черта их эпохи. Они писали (а общество требовало, чтобы они писали) не людей, а их светские маски. И если маска придворного XVII столетия представляла собой величавость, надменность, гордость, что отражало самоощущение аристократов—как воплощения достоинства всей Франции, то следующее столетие снизило былой уровень самооценки личности. Галантные мужчины, кокетливые и слегка инфантильные дамы уже не чувствовали, что от них зависит судьба отечества. Хитрость и умение спрятать свои личные цели за невинной миной обусловливали успех в дворцовых интригах. Потому и взираем мы с легкой улыбкой на персонажей портретов Ван Лоо, который, потакая своим моделям, невольно обнажил перед историей приемы и условности их светской игры.