Карл Звиринский (1923 — 1997) всю жизнь просто занимался живописью, не уповая о славе и не ожидая ее мишурных подтверждений — званий, регалий, почестей. Но он всегда был Учителем, чье присутствие и влияние ощущали те, кто стал известен даже раньше своего наставника — Зиновий Флинта, Андрей Бокотей, Иван Марчук, Роман Петрук, Петр Маркович, Любомир Медвидь. О своей «школе», об учениках художник говорил: «Если бы их не было, то и меня бы такого не было. Они тоже влияли на меня. Мы должны были создать климат, в котором можно было бы дышать. Мы подталкивали друг друга, радуясь общению с единомышленниками».
Сам Карл Звиринский сначала учился у известного графика, выпускника Пражской и Берлинской академий художеств и Лейпцигской школы графики Миколы Бутовича, затем у знаменитого «львовского парижанина» Романа Сельского. А с 1953 года начал преподавать живопись и композицию сам. И во Львовском институте декоративно-прикладного искусства, и, как называли ее друзья, в домашней «духовной академии». Да, его работы не вписывались в соцреалистические каноны, он сторонился официоза, его талант несправедливо не признавали, но художника, похоже, это не очень удручало. Его творчество уж никак не назовешь социально протестным. Вызовом, нивелирующим личность тоталитарным догматам, была сама его жизнь. В своих работах он создавал некий параллельный действительности, притом чрезвычайно цельный, мир. Такое мировидение отличает уже его композиции конца 1950-х годов, созданные с использованием дерева, жести, картона, шнура. Так «Рельеф III» составлен из квадратных и прямоугольных деревянных плашек, покрытых слоями синей и фиолетовой краски; индиго рвется вперед, лиловый цвет остывает в глубинах рельефа. На первый взгляд, абстрактные формы, между тем, словно повествуют о жизни города, его дневной азартной скученности и усталом ночном одиночестве.
Карл Звиринский часто повторял, что стремится ощутить «дух времени». Он следил за тем, что происходит в мировом искусстве, получая журналы из Польши, прослушивая зарубежное радио, домысливая, воссоздавая своим воображением вещи, которые не мог увидеть воочию. Возможно, именно так родилась его живописная композиция 1965 года «На том берегу», где изображен белый сказочный замок с мерцающими витражами и всплесками то ли причудливых ветвей, то ли странных масок за его стенами, в отрадной синеве.
Художника, однако, окружала совсем иная действительность, и, зная о ней, мы невольно угадываем ее отпечатки в абстрактных композициях мастера. «Рельеф» 1957 года образуют прямоугольные, плотно пригнанные друг к другу формы цементно-серого цвета. Из картины словно выкачан воздух. А в живописной «Композиции Х» 1970 года динамичные дуги, углы и круги одиноко повисают в холодной пустоте. Охра и зелень меркнут, окаймленные черной линией, словно любая их вспышка обречена, энергия надежды всегда оборачивается бессилием и унынием. Карл Звиринский, по-видимому, умел чутко вслушиваться в окружающий его мир; простая обиходная вещь на его полотнах столь же многозначительна, как краска на его палитре. Он анализировал методы живописного построения и формулы структурных соответствий, не стремясь навязать зрителю некую единственную точку зрения на изображенный предмет. Поэтому даже его абстрактные композиции совершенно конкретны; в них — опыт подлинного душевного переживания, а отнюдь не только результат логического умозаключения или строгого концептуального решения.
Скажем, абстрактный «Рельеф V», созданный с помощью фанеры, шнура, гипса, клея и краски, напоминает нам о связанности друг с другом всего сущего в мире, естественности соседства природного и рукотворного в нем. А в его натюрмортах конкретный мир надежных, привычных, теплых домашних вещей кажется хрупким настилом над метафизической бездной. Плоскость, на которой расположены предметы, словно истаивает, то мерцая сине-зелеными отблесками океана, то серебрясь лунным свечением.
Работы Карла Звиринского обладают какой-то особой магией, они словно втягивают в себя зрителя, наполняя его силой веры, которая вела в творчестве самого мастера. Он часто говорил об иерархии, вкладывая, по-видимому, в это понятие сугубо религиозный смысл. Для него в мире не существовало незначительных вещей, каждой мелочи предназначено Богом свое индивидуальное и точное место. Думаю, что у художника не было особых целей, кроме стремления постичь эту Великую Иерархию, саму суть бытия, которая иногда так остро ощущается каждым из нас, но так трудно облекается в конкретные формулы и образы.
Да, Карл Звиринский жил, не замечая «железного занавеса», потому что, благодаря живописи, открыл возможность «познавать мир, не выходя со двора». Можно путешествовать в культурах, а можно органично в ней существовать. Именно такой путь избрал львовский художник. Он был един с миром. Оттого так величественна тишина, наполняющая его рельефные композиции и живописные пространства. «Вся моя живопись — это молитва. В ней я стремился выразить свое изумление перед великим творением Бога. Все, что я написал, было инспирировано этим чувством».
("Великая иерархия" Ольга Лагутенко, "Столичные новости" №5 (201) 12-18- февраля 2002 г.)
