Псалтырь, Книга псалмов Давида, Книга хвалений, наверное, одна из самых популярных книг Священного писания, которая притягивает и древней непостижимой тайною, и удивительно современной жизненностью. В религиозном бытии иудеев и христиан Псалмы играли и играют исключительную роль, но нам не по силам раскрыть глубину их сакральной и богослужебной сущности... И всё-таки о Псалмах говорить хочется снова и снова. Поражает востребованность древних священных текстов светской культурой. 150 псалмов — «славословий» Господу, которые изначально исполнялись под аккомпанемент музыкального инструмента psalterion (отсюда их русское название Псалтырь) переводят, комментируют, перекладывают учёные и великие поэты. Только в России среди многих и многих можно назвать имена Симеона Полоцкого, Михаила Ломоносова, Александра Пушкина, одно из ярчайших современных переложений — тексты Сергея Аверинцева. Псалмы поют монастырские и светские хоры, профессиональные композиторы создают на их основе оратории и симфонические поэмы, нередко цитируют строки псалмов рок-музыканты. Образность, яркость, духовная сокровищница Псалтыри — неисчерпаемый источник вдохновения и для художников, стремящихся в красках воплотить состояния души и движения мысли. Но каждая новая интерпретация у меня как читателя, слушателя, зрителя, вызывает настороженность и тревогу: при всей популярности тексты Давида священны, не будет ли очередная попытка поверхностной, случайной, легкомысленной?
Соприкасаясь с Псалтырью, понимаешь, что тексты псалмов метафоричны и символичны, но как визуализировать, найти зрительный эквивалент поэтической метафоре, поэтическому символу? Грешник — прах, взметаемый ветром с лица земли, но праведник «будет как дерево, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время своё, и лист которого не вянет»,— заявляет в своём первом стихе псалмопевец. Сколько раз затем в мировой культуре за прошедшие после написания Давидовых псалмов столетия человека сравнивали с деревом? По Юнгу возник практически архетипический уровень образности. Дерево как символ роста и развития, символ укоренённости и прочности, дерево как символ жизни и принесения доброго (или пустого) плода... Дерево — понятный визуальный образ, но для художника-живописца символично не столько изображение само по себе, сколько символичен цвет. В христианской символике особое место занимает белый цвет. Он не просто один из многих других цветов, он есть символ Божественного нетварного света, переливающегося всеми цветами радуги, как бы содержащего в себе все эти цвета...
И вот на одной из наших красноярских выставок в отделении Академии художеств Румяна Внукова, автор, которого давно знаю и за творчеством которого наблюдаю с искренним интересом, представляет серию «Псалмы» из одиннадцати достаточно больших по размеру листов (72 × 62 см), выполненных пастелью. В листе к Псалму 1 «Блажен праведник» мы видим, как белое, стройное, искрящееся в тонких переливах цвета дерево взмывает вверх гибкие ветви с плодами-цветами, и в своей удивительной образности умиротворяет, наполняет душу чистотой. Свет, цвет, дерево-архетип сливаются в единый образ души праведника, язык древних слов обретает символическую визуализацию, текст переходит в новые зрительные категории восприятия, переживания, постижения.
Живописное переложение древних псалмов в пастелях Внуковой разбудило душу, заставило о многом размышлять. Вспоминается удивительное ощущение: в полупустых до открытия экспозиции залах как будто возник из небытия голос неведомого восьмиструнного инструмента Давида! Душа наполнилась звуками, то трепетными, чуть слышными, то ясными и прозрачными, то робко вопрошающими, то смело взмывающими в небо, редко тихими и спокойными, чаще грустными, чуть не трагичными. С удивлением открыла для себя, что, обращаясь в минуты разочарований и в моменты радости к этим текстам, я практически забыла, что изначально они пелись, ритмично переплетались с бряцаньем звонких Давидовых струн. Именно живопись, цвет возродили для меня музыкальность древнего слова. Представленное Румяной Внуковой на суд зрителей живописно-пластическое воплощение духовных гимнов заставило почувствовать, что источник языка подлинной поэзии, музыки, живописи в своей сокровенной глубине, в своей изначальности един.
Одухотворённость листов художницы, визуализирующих древние тексты, рождалась в живой вибрации сложных тонов, во вспышках и угасаниях цвета, в мягких мерцаниях и контрастных сопоставлениях бархатистых фактур особого живописного материала — пастели. Тональные гаммы, используемые художницей, расширяют границы нашего реального зрения до зрения духовного, перекидывают мост от внешнего к внутренней пульсации произведения. Вся серия строится на сложных цветовых сочетаниях, воплощающих глубину размышлений о мире, о смысле жизни, о красоте и гармонии.
Отдельно хочется сказать о ритме. Поэтическая ритмика Книги псалмов Давида строится на повторах и параллелях, ритм логически заложен во внутреннюю структуру всякого высказывания в Библейском тексте. Но совершенно иной по своей художественной сути ритм — ритм живописного текста, найденный Румяной Внуковой, убеждает и покоряет зрителя. То гибкий, плавный, как мелодия скрипки, опоясывающий силуэты удлинённых фигур и фиксирующий границы цветовых пятен, то чёткий, складывающийся из повторяющихся линий и штрихов, как бы выверяющий структуру каждой из композиций. Цветовой и линейный ритм в серии «Псалмов», с одной стороны, абсолютно точно задаёт эмоциональный тон каждого отдельного листа, неповторимо-индивидуально выстраивается художницей для каждой композиции, но с другой стороны, именно ритм объединяет все листы единым дыханием в стилистически единое целое.
Изначальная противоположность света и тьмы заполняет всё человеческое бытие. В листе к 26 Псалму, начинающемуся текстом «Господь — свет мой и спасение мое: кого мне бояться?», тьма разрывается потоком света, за этим светом явно ощущается Творец, в этом свете покойно и радостно. Но рядом, совсем рядом — тьма. В мироощущении Румяны тьма не воплощает зло напрямую, скорее, таинственные вспышки цвета в глубоком тёмном фоне боковых полос вызывают ассоциации ночного неба, издавна поражающего и вдохновляющего людей. И всё-таки мерцающие фигурки людей (души людей?) в этой величественной космической тьме ночи ищут, ищут и жаждут света.
В живописном прочтении 41 Псалма «Что унываешь, душа моя?» красный поток цвета, воплощающий страдание («Слёзы мои были для меня хлебом день и ночь»), сливается с синим потоком, несущим ощущение небесного, жажды высокого («Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже!»). И из слияния двух потоков красного и синего, соединения страдания и надежды, конца и начала рождается сложный фиолетовый, мерцает и переливается по всему листу.
Ещё активнее красный цвет выстраивает драматично-напряжённое эмоциональное поле листа, воплощающего скорбные строки 65 Псалма «Ты испытал нас, Боже, переплавил нас, как переплавляют серебро». Да, на земном пути и горе, и страдание, и вряд ли кому удалось земных скорбей избежать. Но сверкают белые штрихи и линии, превращающиеся в священные потоки света. «Благословен Бог, Который не отверг молитвы моей и не отвратил от меня милости Своей» повторяет вслед за псалмопевцем не только душа художницы, но и народы, сыны человеческие, так как лист «Ты испытал нас» самый многофигурный, хоровой.
Смысл каждого листа можно пытаться прочесть снова и снова. Румяна Внукова не ставит задач иллюстрирования поэтических текстов. Как говорит об этом она сама: «Псалмы ещё труднее описывать, чем собственные душевные состояния, но читая их, понимаешь, что это — твои слова». Псалмы ею духовно переосмысливаются и претворяются в новой живописно-музыкальной образности, через которую раскрывается весь спектр сложнейших человеческих переживаний: сосредоточенность и высокая печаль, разочарование и надежда, благодарность и хвала, изумление и вдохновение, доверие и почтение...
Современный человек погружён в обыденность как никогда прежде. В потоке недоделанного, недодуманного, недописанного вдруг возникает необходимость остановиться и понять, какими ритмами и категориями мы живём, чувствуем, мыслим? Как за суетой и спешкою не растерять и не выплеснуть главное, как соединить вчерашнее, сегодняшнее, будущее? И так нужно в такие моменты, чтобы звучали древние струны и стихи Давида, и так хочется, чтобы чаще встречались живописные просветления, подобные тем, что подарила нам Румяна Внукова.
P. S. Первая персональная выставка Румяны Внуковой состоялась в Красноярске в 1991 году, когда начинающему живописцу было только двадцать лет. Сейчас список выставок персональных, групповых, местных, всероссийских и международных вполне внушителен. Внукова — признанный мастер. Но с какой теплотой и почтением Румяна говорит о своих учителях: о любимом с детства педагоге, Алле Николаевне Орловой, о замечательных педагогах Красноярского художественного училища им. В. И. Сурикова Валерьяне Алексеевиче Сергине и Владимире Алексеевиче Белоусове. И, наконец, последняя ступень — мастерская живописи отделения «Урал, Сибирь и Дальний Восток» Российской академии художеств в Красноярске, где Румяну опекал и наставлял академик Анатолий Павлович Левитин. Кто знаком с красноярской художественной жизнью, сразу поймёт, почему Румяна Анатольевна так трепетно относится к своим учителям. И Орлова, и Сергин, и Белоусов, и Левитин — яркие личности, настоящие подвижники на художественной стезе. Наверное, не удивительно огромное значение художественной педагогики и в собственной судьбе Румяны Внуковой. Воспитывая в педагогическом университете будущих художников-педагогов, она отдаёт им полной мерою и душу, и творческие силы, и бесценный опыт. Мне неоднократно приходилось наблюдать, как ценят и любят её нынешние воспитанники. Педагогика и художественное творчество требуют полной отдачи, зачастую трудно совместимы, и только мужественным людям это удаётся. При всей утончённой эмоциональности Румяна — духовно сильный человек, и её обращение к библейским темам — полное тому подтверждение. Серии «Псалмы», «Притчи», «Часослов» создаются художницей годами, они не завершаются с окончанием того или иного листа, мировая сокровищница духовного опыта помогает жить и творить, даёт точки опоры в поисках Истины.
Соприкасаясь с Псалтырью, понимаешь, что тексты псалмов метафоричны и символичны, но как визуализировать, найти зрительный эквивалент поэтической метафоре, поэтическому символу? Грешник — прах, взметаемый ветром с лица земли, но праведник «будет как дерево, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время своё, и лист которого не вянет»,— заявляет в своём первом стихе псалмопевец. Сколько раз затем в мировой культуре за прошедшие после написания Давидовых псалмов столетия человека сравнивали с деревом? По Юнгу возник практически архетипический уровень образности. Дерево как символ роста и развития, символ укоренённости и прочности, дерево как символ жизни и принесения доброго (или пустого) плода... Дерево — понятный визуальный образ, но для художника-живописца символично не столько изображение само по себе, сколько символичен цвет. В христианской символике особое место занимает белый цвет. Он не просто один из многих других цветов, он есть символ Божественного нетварного света, переливающегося всеми цветами радуги, как бы содержащего в себе все эти цвета...
И вот на одной из наших красноярских выставок в отделении Академии художеств Румяна Внукова, автор, которого давно знаю и за творчеством которого наблюдаю с искренним интересом, представляет серию «Псалмы» из одиннадцати достаточно больших по размеру листов (72 × 62 см), выполненных пастелью. В листе к Псалму 1 «Блажен праведник» мы видим, как белое, стройное, искрящееся в тонких переливах цвета дерево взмывает вверх гибкие ветви с плодами-цветами, и в своей удивительной образности умиротворяет, наполняет душу чистотой. Свет, цвет, дерево-архетип сливаются в единый образ души праведника, язык древних слов обретает символическую визуализацию, текст переходит в новые зрительные категории восприятия, переживания, постижения.
Живописное переложение древних псалмов в пастелях Внуковой разбудило душу, заставило о многом размышлять. Вспоминается удивительное ощущение: в полупустых до открытия экспозиции залах как будто возник из небытия голос неведомого восьмиструнного инструмента Давида! Душа наполнилась звуками, то трепетными, чуть слышными, то ясными и прозрачными, то робко вопрошающими, то смело взмывающими в небо, редко тихими и спокойными, чаще грустными, чуть не трагичными. С удивлением открыла для себя, что, обращаясь в минуты разочарований и в моменты радости к этим текстам, я практически забыла, что изначально они пелись, ритмично переплетались с бряцаньем звонких Давидовых струн. Именно живопись, цвет возродили для меня музыкальность древнего слова. Представленное Румяной Внуковой на суд зрителей живописно-пластическое воплощение духовных гимнов заставило почувствовать, что источник языка подлинной поэзии, музыки, живописи в своей сокровенной глубине, в своей изначальности един.
Одухотворённость листов художницы, визуализирующих древние тексты, рождалась в живой вибрации сложных тонов, во вспышках и угасаниях цвета, в мягких мерцаниях и контрастных сопоставлениях бархатистых фактур особого живописного материала — пастели. Тональные гаммы, используемые художницей, расширяют границы нашего реального зрения до зрения духовного, перекидывают мост от внешнего к внутренней пульсации произведения. Вся серия строится на сложных цветовых сочетаниях, воплощающих глубину размышлений о мире, о смысле жизни, о красоте и гармонии.
Отдельно хочется сказать о ритме. Поэтическая ритмика Книги псалмов Давида строится на повторах и параллелях, ритм логически заложен во внутреннюю структуру всякого высказывания в Библейском тексте. Но совершенно иной по своей художественной сути ритм — ритм живописного текста, найденный Румяной Внуковой, убеждает и покоряет зрителя. То гибкий, плавный, как мелодия скрипки, опоясывающий силуэты удлинённых фигур и фиксирующий границы цветовых пятен, то чёткий, складывающийся из повторяющихся линий и штрихов, как бы выверяющий структуру каждой из композиций. Цветовой и линейный ритм в серии «Псалмов», с одной стороны, абсолютно точно задаёт эмоциональный тон каждого отдельного листа, неповторимо-индивидуально выстраивается художницей для каждой композиции, но с другой стороны, именно ритм объединяет все листы единым дыханием в стилистически единое целое.
Изначальная противоположность света и тьмы заполняет всё человеческое бытие. В листе к 26 Псалму, начинающемуся текстом «Господь — свет мой и спасение мое: кого мне бояться?», тьма разрывается потоком света, за этим светом явно ощущается Творец, в этом свете покойно и радостно. Но рядом, совсем рядом — тьма. В мироощущении Румяны тьма не воплощает зло напрямую, скорее, таинственные вспышки цвета в глубоком тёмном фоне боковых полос вызывают ассоциации ночного неба, издавна поражающего и вдохновляющего людей. И всё-таки мерцающие фигурки людей (души людей?) в этой величественной космической тьме ночи ищут, ищут и жаждут света.
В живописном прочтении 41 Псалма «Что унываешь, душа моя?» красный поток цвета, воплощающий страдание («Слёзы мои были для меня хлебом день и ночь»), сливается с синим потоком, несущим ощущение небесного, жажды высокого («Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже!»). И из слияния двух потоков красного и синего, соединения страдания и надежды, конца и начала рождается сложный фиолетовый, мерцает и переливается по всему листу.
Ещё активнее красный цвет выстраивает драматично-напряжённое эмоциональное поле листа, воплощающего скорбные строки 65 Псалма «Ты испытал нас, Боже, переплавил нас, как переплавляют серебро». Да, на земном пути и горе, и страдание, и вряд ли кому удалось земных скорбей избежать. Но сверкают белые штрихи и линии, превращающиеся в священные потоки света. «Благословен Бог, Который не отверг молитвы моей и не отвратил от меня милости Своей» повторяет вслед за псалмопевцем не только душа художницы, но и народы, сыны человеческие, так как лист «Ты испытал нас» самый многофигурный, хоровой.
Смысл каждого листа можно пытаться прочесть снова и снова. Румяна Внукова не ставит задач иллюстрирования поэтических текстов. Как говорит об этом она сама: «Псалмы ещё труднее описывать, чем собственные душевные состояния, но читая их, понимаешь, что это — твои слова». Псалмы ею духовно переосмысливаются и претворяются в новой живописно-музыкальной образности, через которую раскрывается весь спектр сложнейших человеческих переживаний: сосредоточенность и высокая печаль, разочарование и надежда, благодарность и хвала, изумление и вдохновение, доверие и почтение...
Современный человек погружён в обыденность как никогда прежде. В потоке недоделанного, недодуманного, недописанного вдруг возникает необходимость остановиться и понять, какими ритмами и категориями мы живём, чувствуем, мыслим? Как за суетой и спешкою не растерять и не выплеснуть главное, как соединить вчерашнее, сегодняшнее, будущее? И так нужно в такие моменты, чтобы звучали древние струны и стихи Давида, и так хочется, чтобы чаще встречались живописные просветления, подобные тем, что подарила нам Румяна Внукова.
P. S. Первая персональная выставка Румяны Внуковой состоялась в Красноярске в 1991 году, когда начинающему живописцу было только двадцать лет. Сейчас список выставок персональных, групповых, местных, всероссийских и международных вполне внушителен. Внукова — признанный мастер. Но с какой теплотой и почтением Румяна говорит о своих учителях: о любимом с детства педагоге, Алле Николаевне Орловой, о замечательных педагогах Красноярского художественного училища им. В. И. Сурикова Валерьяне Алексеевиче Сергине и Владимире Алексеевиче Белоусове. И, наконец, последняя ступень — мастерская живописи отделения «Урал, Сибирь и Дальний Восток» Российской академии художеств в Красноярске, где Румяну опекал и наставлял академик Анатолий Павлович Левитин. Кто знаком с красноярской художественной жизнью, сразу поймёт, почему Румяна Анатольевна так трепетно относится к своим учителям. И Орлова, и Сергин, и Белоусов, и Левитин — яркие личности, настоящие подвижники на художественной стезе. Наверное, не удивительно огромное значение художественной педагогики и в собственной судьбе Румяны Внуковой. Воспитывая в педагогическом университете будущих художников-педагогов, она отдаёт им полной мерою и душу, и творческие силы, и бесценный опыт. Мне неоднократно приходилось наблюдать, как ценят и любят её нынешние воспитанники. Педагогика и художественное творчество требуют полной отдачи, зачастую трудно совместимы, и только мужественным людям это удаётся. При всей утончённой эмоциональности Румяна — духовно сильный человек, и её обращение к библейским темам — полное тому подтверждение. Серии «Псалмы», «Притчи», «Часослов» создаются художницей годами, они не завершаются с окончанием того или иного листа, мировая сокровищница духовного опыта помогает жить и творить, даёт точки опоры в поисках Истины.
