«Котиков рисовать - это хорошо и правильно». Интервью с Васей Ложкиным

— «Лев Толстой очень любил играть на балалайке, но не умел», — сообщал нам Даниил Хармс. А вы в интервью и автобиографиях, кажется, не без чувства удовлетворения, сообщаете, что не умеете рисовать. Но явно любите! Бережете эту свою живописную невинность? Если попадется на глаза учебник по основам рисунка — зажмуритесь, а после еще и с мылом умоетесь?

— Нет. Я правда не умею. Есть специально обученные рисовальщики, которые могут портреты делать, чтоб было похоже, натюрморты и тому подобное. Я не из их числа. А учебник мне вряд ли поможет. Ибо я уже не в состоянии чему-то научиться. Надо было раньше.

— Не находите, что по меркам современного искусства вы рисуете слишком хорошо?

— Ой, я не знаю. Современным искусством не интересуюсь вообще. Для меня это все равно что футбол. Или политика. Или рыбалка.

— Замаринованная в формалине акула Херста — это искусство, по-вашему? А прибитая к Красной площади мошонка Павленского?

— Ну, акула в формалине мне бы понравилась больше, чем голый мужик, отрезающий себе член, вот это публичное членовредительство, окруженное туманом словесной зауми. Я вообще этот вид искусства (всякие пресс-релизы или как это называется? культурологические статьи?) не люблю. Не мое это. Как не люблю и эти перформансы.
Я понимаю, что есть такое правило, такая традиция, что художник должен быть левых взглядов, должен тонко все чувствовать, заострять внимания на проблемах, вскрывать нарывы, приглашать к диалогу и прочее такое бла-бла бла. Но это где-то там, где-то вне поля зрения моих интересов.

— У вас есть любимые художники среди тех, кто точно умеет рисовать — вот «прям как в жизни»?

— У меня есть несколько человек знакомых, которые мне нравятся как художники. Например, Копейкин. Очень талантливый. А так, как уже сказал, ни живописью, ни современным искусством в целом не интересуюсь. Последний раз был в Русском музее. Смотрел на всяких Васнецовых, Суриковых и прочих Левитанов с Саврасовыми. Мне такое нравится. Красиво потому что.

— Вы как-то в интервью очень смешно рассказывали о том, как легко получаете справки, разрешающие вывоз ваших картин заграницу. Уполномоченные тетеньки по-прежнему не считают их культурной ценностью или им провели интернет и теперь они знают о вашей популярности, персональных выставках?

— Не знаю. У них работа такая, они правила выполняют. Но я не считаю свои картины каким-то достоянием республики. А в заграницу я картины давно не отправляю. Они для внутреннего потребления, понятны нашим людям. Да и смысла нет.

— У вас определенно имеется чувство юмора. Врожденное? Как оно проявлялось до того, как вы начали рисовать? Кстати, в каком возрасте начали?

— Давно начал. В детстве. Ну что значит «начал рисовать»? Да всегда рисовал. Все рисуют с самого маленького возраста. Просто многие потом перестают рисовать.
А чувство юмора… не знаю. Я не могу сказать, что я такой прям юморист-петросян. Никого смешить специально не нанимают. Да и картинки у меня не только смешные, есть грустные, есть страшные. Я больше страшные люблю. Будь моя воля — только бы страшные и делал. Я ведь могу ТАКОГО УЖАСА нагнать. Но это не надо никому. Всем позитив надо, котиков. Или политику. Но политику не люблю.

— Как думаете, что легче (реальнее) натренировать — чувство юмора или умение рисовать котиков вот так?

— Натренировать можно себя — научиться шутить там, где это уместно и не шутить там, где неуместно. Есть же армейский юмор, тюремный, профессиональный, национальный. А котиков рисовать — это хорошо и правильно. Все любят котиков.

— А можно симулировать остроумие? Вы так поступаете, когда вдохновения нет, а написать что-то надо? В вашем расписании вообще есть слово «надо»?

— Как я и сказал, я не профессионал ней юморист. И задачи веселить не ставлю. А слово «надо» есть всегда. Обычно оно помогает преодолеть свою лень. То есть — есть вдохновение, есть задумка, есть понимание того, что хочешь сделать, а встать с дивана желания нет. Тогда и появляется слово «надо».
Ну и потом, создание картины — это ведь не только вдохновение. Вдохновение нужно, чтобы придумать. А реализовать — это уже техническая работа. Или вот лаком картину покрыть. Надо? Надо! Это тоже часть создания картины. Но нужно ли для этого вдохновение?

— Впрочем, ваши картины таковы, что дефицит вдохновения никак не заподозрить. Кажется, напротив, вы, чтобы иногда передохнуть, вынуждены тормозить безудержное воображение.

— Нет, воображение я не торможу. Если возникает идея — стараюсь ее реализовать. Хотя бы на уровне эскиза.

— Сколько у вас картин?

— Никогда не считал.

— О технической стороне «творческой кухни». Чем пишете, на чем?

— Холст, акрил

Акрил – разговорное название водорастворимых красок, основой которых является акриловая смола. Связующий элемент - вода, обеспечивающая быстрое высыхание, после которого краски водой уже не растворяются, а смываются лишь специальными растворителями.

Читать дальше

, темпера

Темпера (от лат. temperare – смешивать краски) – краски на основе натуральной (растительный сок, казеин, яичный желток) или синтетической (полимеры) эмульсии, которые изготавливают из сухих пигментов (натуральных либо же искусственных). Темперные краски изобрели задолго до масляных. Гробницы египетских фараонов украшают узоры, выполненные темперой. Не случайно её называют самым долговечным художественным материалом. Творцы используют его уже 3 тысячи лет. В России темперой писали до ХVII века.

Читать дальше

, лак. Ничего необычного.

— Что вы думаете о тех, кто покупает ваши картины? Случались у вас удивительные клиенты? Ну, может, человек прежде старых голландцев или Сурикова с Поленовым коллекционировал, а потом на вас переключился…

— Нет, такого не может быть. Тому, кто любит малых голландцев, мое творчество покажется тупой мазней без смысла и красоты. Их уж покупать он это не станет.

— Насколько успешно монетизируются ваши талант и остроумие? Вас не огорчает тот факт, что поклонников у вас много больше, чем покупателей? Все-таки ваши герои такие демократичные с виду, что ценитель вашего творчества легко может удовлетвориться постером, а то и сам распечатает картину на принтере, вместо того чтобы грезить о подлинном полотне и откладывать на оригинал по копеечке с зарплаты. Он по простоте душевной может вообще решить, что это прикол, а не искусство.

— Да пусть думают что хотят, лишь бы им было хорошо. Нравится картинка, скопировал он ее себе в телефон, распечатал на принтере — и слава богу. Но когда он потом видит картину «живьем», то понимает что это куда круче.
Насчет монетизируются пожалуй промолчу.

— Если это не коммерческая тайна — сколько стоила самая дорогая ваша работа?

— Два мешка риса, омытных слезами краснодарских девственниц. Это не я придумал. Мне однажды это за картину предложили.

— Древние греки говорили: «Непонятное кажется великим». Видимо, поэтому художники не любят объяснять смысл своих произведений, а иногда прямо бесятся, если их спросишь: «А это что и к чему?». Вы же, напротив, пояснения пишете часто прямо на картине. Как так? Не стремитесь к величию?

— Как же не стремлюсь? Я как и все такие творческие — тщеславный и самовлюбленный. Величие моя цель. Слава и богатство.
А сопровождают надписями, потому что уж часто мои картинки трактуют в дикой форме. В принципе это дело зрителя. Но получается, что меня делают соавтором чего-то такого, к чему я отношения не имею и иметь не хочу. В наше время, когда у многих в мозгах горит огонь политической породы, котлы кипят и идет из ушей пар, то ограждать себя от агрессивных сумасшедших просто необходимо.
Короче говоря, не люблю, когда моими картинками иллюстрируют статьи политической тематики. И подписи для того, чтобы сузить пространство для интернета.

— Так вот — чур, не беситься! — к чему вы это все рисуете, зачем, что хотите своими работами сказать?

— Там все написано. На картинах. Все конкретно. Без намека на обобщение. Если на картине бабушка с топором — то это бабушка с топором. А не символ или образ народа, эпохи или чего-то такого. Хотя, люди все равно видят там что угодно. Ничего не поделаешь.

— Это правда, что мимика всех ваших персонажей — от котов до инфернальных старух — ваша, из зеркала? Вы, выходит, прямо второй Энди Серкис — актер, который «играл» Кинг-Конга, Голлума, Цезаря из «Восстания планеты обезьян».

— Это делают многие. Почти все мультипликаторы. Зеркало — это для удобства. У меня же нет моделей, натурщиков. И где их взять не знаю. Читал объявления в Ярославле, никто таких услуг не предлагает.

— Расскажите о предстоящей выставке. Как отбирали работы для нее?

— Отбирал по простому принципу — отвез все, что есть на данный момент.