Перед грозой
Беря во внимание сухой список событий в жизни юного Эдварда Мунка, можно подумать, что он был настоящим счастливчиком. Впервые он изъездил несколько стран Европы и исходил все самые важные музеи при финансовой поддержке первого учителя Фрица Таулова. После чего три раза подряд получал государственный грант на творческие путешествия в Европу, учился в Париже у именитого Леона Бонна. Персональная выставка Мунка прошла в Кристиании (нынешний Осло) в 1889 году — художнику всего 26 лет. Ему не было еще 30, когда Национальная галерея Норвегии купила у него первую картину — «Ночь в Ницце», а несколько лет спустя — «Автопортрет с сигаретой». Четверо друзей-писателей взяли и написали о нем книгу.
Несколько лет подряд лето Мунк проводил с семьей в Осгордстранде, на западном побережье Осло-фьорда, а остальные 9 месяцев колесил по Европе. Жил в Париже, Ницце, Гавре, Антверпене, Берлине, Копенгагене, писал портреты знаменитых писателей, художников, композиторов, пропадал в богемных барах и повсюду заводил важные знакомства, участвовал в выставках. Да, еще он был хорош собой, красноречив и обаятелен.
Но внешний успех и лавина удач, если разобраться, выглядят скорее попыткой высших сил компенсировать Мунку личные тревоги и беды. Все это триумфальное профессиональное восхождение сопровождалось чередой смертей близких, затяжными болезнями, поездками по санаториям, ночами без сна и нескончаемой, необъяснимой тревогой, которая преследует Мунка всю жизнь и со временем превратится в манию.
Тулла Ларсен была дочерью состоятельного торговца вином и одиннадцатым ребенком в большой семье. За жизнь ее отец заработал столько, что смог после своей смерти обеспечить безбедную и даже вполне роскошную жизнь своим двенадцати детям. Тулле было всего 6, когда он умер, так что богатой она стала прежде, чем выучилась писать и читать. Потом она, конечно, учила английский, немецкий, математику и музыку в частной школе для девочек, которую основала знаменитая норвежская фольклористка, путешественница и феминистка Ника Вонен, изучала графическое искусство в Берлине. Но по возвращении домой, в Норвегию, знания свои применяла, как большинство обеспеченных женщин того времени, — украшала и разнообразила образованными речами шумные богемные артистические собрания Кристиании.
Больно будет
Эдвард Мунк к женщинам относился с опаской, если не с ужасом. Он был убежден, что женщина лишает мужчину творческой энергии, выпивает из него, словно вампир, жизненные силы и вообще большей беды, чем трогательный роман, для художника не существует. Надо отдать ему должное: скрывать свои взгляды от Туллы Ларсен он даже не пытался и заботливого, нежного возлюбленного даже в разгар романа из себя не строил. Никаких обещаний и беспочвенных надежд. Так прямо и говорил: ты ждешь от меня земного счастья, но я этой земле не принадлежу — и счастьем таким никогда тебя не обеспечу.Больше того, исследователи эпистолярного наследия Мунка из дома-музея художника подозревают, что он намеренно вел себя с Туллой пренебрежительно, грубо, а временами по-хамски. Чтобы оттолкнуть и продемонстрировать, что ничего хорошего от него ждать не стоит. Несгибаемая Тулла не сдавалась. Даже когда в одном из писем Мунк заявляет, что неплохо было бы ей поучиться делать офорты, что ли. Он даже готов купить ей обучающих книг, а то что-то ее духовное развитие оставляет желать лучшего.
Что удерживало Туллу рядом с человеком, который таким вызывающим образом заботился о ее духовном развитии, сейчас сказать трудно. Сама она, судя по всему, была особой страстной до взрывоопасного, импульсивной, пожалуй, даже взбалмошной и неудержимой. Весь ее четырехлетний роман с Эдвардом Мунком питал какие-то их общие потребности в ощущениях на грани невыносимых, мучительных, предельно опасных для здоровья. Но, конечно, эти двое были часто и вполне буднично счастливы. Тулла и Эдвард много путешествовали вдвоем, много пили, много разговаривали, спорили, ссорились. При этом он постоянно пытался выскользнуть из этих отношений — она постоянно старалась его удержать. Поэтому он уезжал часто и надолго один: участвовать в выставках, изучать Рафаэля в Риме, жить по несколько месяцев то в Берлине, то в Париже, зимой лечить неисчислимые недуги в санаториях.
Отношения между влюбленными, пусть даже такие непостоянные и сводящиеся все чаще к кратким встречам, раскалялись, как небо на мунковских пейзажах. Упреки, угрозы, уговоры, шантаж — все это летело в плотных почтовых конвертах из Кристиании в Берлин, из Парижа — в Кристианию. Тучи сгущались, должна была разразиться буря. Все опасно заряженные ружья, висевшие по стенам их любовного гнездышка, должны были выпалить одновременно мощным залпом. И буря, конечно, разразилась. И ружья, конечно, пальнули, как следует.
Палец Мунка
Крошечный эпизод в жизни Мунка, одна скандальная сцена разрыва с женщиной, стала практически легендарной в жизнеописаниях Мунка. Оперируя не таким уж богатым набором фактов (Мунк не слишком распространялся о том, что там между ними произошло на самом деле), биографы, критики и глянцевые журналисты додумывают сцены борьбы и пишут сценарии, которые хоть сейчас в Голливуд. Некоторые, например, британский арт-критик Роберт Хьюз, наоборот с усмешкой ставят художнику диагнозы и утверждают, что, как любой невротик, он преувеличивал собственные страдания, жаждал общественного внимания и романтизировал собственную жертвенность.Ну что ж, теперь собственно скандальная сцена разрыва. Эдвард Мунк все чаще и все надольше исчезает из поля зрения Туллы в своих европейских путешествиях. Они практически не видятся, тон его писем становится раздраженным и недовольным. Хотя, казалось бы, куда уж хуже после рекомендации заниматься духовным развитием.
23 августа 1902 года Мунк получил письмо от знакомого, что Тулла пыталась покончить с собой. У ее постели поспешившие на помощь врачи обнаружили две опустошенные бутылки с морфием. Он приходит к ней на следующий же день, отказывается говорить об их общем будущем, объясняя это ее слабостью и неподходящим для сложных разговоров состоянием. Мунк обещает, что совсем ненадолго съездит в Берлин (дела, выставки) и по возвращении она получит тот серьезный разговор, на котором настаивает.
Последнее, что сделала Тулла в жизни Мунка, — вызвала для него врача. Больше они не виделись. Но оба выжили и прожили очень долгие жизни порознь.
После выстрела
Ровно через год Тулла вышла замуж за художника Арне Кавли, который был младше ее на 10 лет и который писал нежные, трогательные портреты жены. Семь лет спустя она развелась, но в том же году снова вышла замуж — и прожила со вторым мужем 10 лет. Больше о ее жизни ничего не известно: после разрыва с Мунком светские хроники и историков искусства ее жизнь уже не интересовала.Нелепая травма, не сложнее вросшего ногтя, оказывается гораздо более сложной. Литры потерянной крови, которые он так настойчиво писал несколько лет после разрыва с Туллой, оказываются метафорой жизненных сил, которых он медленно лишался, и душевного равновесия, которое потихоньку его оставляло.