Идол «мясной ментальности» постмодернизма и его живой символ, выдающийся художник современности, — так арт-критики отзываются об Александре Ройтбурде. Его полотна хранят ведущие музеи мира, в том числе Третьяковская галерея (Москва), Государственный Руссский музей (Санкт-Петербург), Музей современного искусства (Нью-Йорк), PinchukArtCentre (Киев), Модерна галерея (Любляна). В общем, по всем статьям — классик! И активный современник, чему свидетельство — наша беседа для «Артхива».
«Рекордсмен» среди художников Украины по участию в аукционных торгах (уже около 40), современный «классик» эпатажа — список регалий можно продолжать. Между тем, сам классик «каменеть» не спешит. Он бурно творит, общается, опять творит и общается, путешествует и проводит время в музеях и… на баррикадах (последние месяцы). Так, практически сразу из музея Прадо вернулся в бурлящий Киев и погрузился в революционную стихию. В итоге родилась картина «Гибель Помпеи».
«На Майдане не покидало ощущение сюрреализма, смешения времен. Омон — это кибер-версия римских центурионов, которые надвигаются на восставший народ «римской черепахой». За спинами людей в колокол бьет колокольня монастыря, под которым люд нашел спасение от солдат. В гуще нападавших трубит трубач. Это «порвало сознание».
Трубач среди дымов, фейерверков, которые используются как боевое средство… Щиты, вся средневековая экипировка… И все это в риал-тайме снимается на Айфон и выкладывается в Facebook и Instagram. Постинформационные технологии в эпоху нового средневековья. Увидеть и пережить это эстетически… У меня было впечатление, что я смотрел фильм 4D" - так Александр Ройтбурод описал рождение картины «Гибель Помпеи» на встрече с художниками в киевском Freud House.
— Александр, это — героика. После наступило время трагедии: «Резня на Хиосе» и «Поднимающий знамя». Над чем сейчас работаете, какая нота главенствует?
— Нет-нет, я на такие вопросы не отвечаю. (Улыбается).
К счастью, Александр выкладывает работы на своей страничке в фэйсбуке. Вот некоторые из них.
— Ваши работы нередко «неудобны» и тревожны. Скажите, когда вы пишите злободневные картины, коммерческую составляющую учитываете?
Я коммерческую компоненту имею в виду только в случае заказа или договора, что ж, мне платят — я делаю. Но я не делаю работы с четкой целью, чтобы они кому-то понравились, и их купили.
— А как вы считаете, должен ли успешный художник быть менеджером?
Во-первых, художник вообще никому ничего не должен. Во-вторых, некоторые эти роли совмещают, но, в принципе, это ведь разные профессии, и одна другой мешает. Меня, например, очень раздражает, когда я вынужден решать менеджерские задачи.
— Что вы думаете об украинском арт-рынке?
— А его нет! Практически нет. В Америке на сегодняшний день арт-рынок второй по деньгам в национальной экономике, а у нас — вообще непонятный аппендикс.
— С чем это связано: дефицит средств или культуры в массах?
— Мало уважения к себе и к собственной культуре у буржуазии. Нет любви к родине, — такая вот высокопарная вещь. И, потом, искусство при нынешней экономической политике находится в таком положении, что его вытесняют из страны, и денежные ресурсы концентрируется в руках небольшого количества олигархов. Малый и средний бизнес, и даже крупный, — массово выводит из страны капиталы.
— Сейчас ваши картины находятся в крупнейших музеях мира. Первым вашу картину приобрел Одесский художественный музей. Что вы тогда почувствовали?
— Очень радовался! Хотя мне объяснили, что была тогда такая разнарядка, по которой все, что все публиковалось в центральных журналах (а эту работу напечатал московский журнал «Творчество»), местные музеи были чуть ли не обязаны закупать. И я понимал, что далеко не все в музее испытали от этого счастье.
— Сколько вам заплатили?
— Ну, рублей 500 — тогда это было прилично. Мой папа работал в кооперативе, это уже были времена перестройки, и как раз получал 500 рублей в месяц.
— Для Одессы — немало, а если говорить о вселенских масштабах — вы задумывали «покорить мир»? Или же это было слишком амбициозно?
— В истории одесского искусства были краткие периоды, когда оно пребывало в «контексте» мировых тенденций. Первое — это время «Салонов Издебского». Это и время «Одесских независимых», когда несколько художников из-за Первой мировой войны вернулись из Парижа, но не смогли туда вернуться из-за революции. Какое-то количество их работ сохранилось в коллекции Якова Перемена. И потом, после более чем полувекового провала, — конец 80-х и 90-е годы.
— А где же легендарные «шестидесятники»?
— При всем моем уважении к «шестидесятникам», их искусство наверстывало то, что было табуировано для предшествующих поколений. А мы — первое поколение, которое перестало догонять. Мы как бы «воссоединились» с мировым художественным процессом.
— Также и в идейном плане? У Энди Уорхолла есть серия «Десять знаменитых евреев XX века». Вы пошли дальше: серия работ «Если в кране нет воды» изображает известных людей — Шевченко, Пушкина, Толстого, Достоевского, братьев Кличко, Битлов и т. д. , — в традиционной еврейской одежде. Это провокация?
— Ну во-первых, провокация — это одна из базовых стратегий искусства, начиная с конца 19-го века. Во-вторых, по семейной легенде, у моего деда, папиного отца, была кличка «Шкодек», так что ничего плохого я в этом не вижу. В-третьих, это просто шутка — такой себе карнавал с переодеваниями.
— Александр, проект представлен в вашем ЖЖ, скажите, как публика на него реагирует?
— Адекватно. Тут ведь нет антисемитизма или неуважения к другим народам. Название «Если в кране нет воды» — цитата из песни Константина Беляева: «Евреи, евреи кругом одни евреи». Помните: «А Эрнест Хеменгуэй в детстве тоже был еврей». Совершенно абсурдистская песенка! И об этом вся моя серия. То есть, с одной стороны, все же есть в массовом сознании устойчивая «фишка» — во всем искать евреев. Вы только почитайте, что делается на форумах политических сайтов:
Тимошенко — Капительман, Яценюк — еврей, чуть ли не Янукович — тоже, да и в России то же самое. Медведев — Борух, а Ельцин — Эльцин… Все кругом одни евреи, напряженные поиски евреев везде и всюду! Такая себе коллективная паранойя. С другой стороны, что скрывать, — евреи тоже очень любят найти своих даже там, где их нет. Это и легло в основу серии. Кстати, мне предлагали не стесняться: «Давайте, сделайте Гитлера, сделайте Сталина!». Я отвечал, что с «плохими парнями» не работаю. И настоящих евреев в серии тоже не будет.
— Вообще, вы довольно часто рисуете ироничные автопортреты…
— Разве так уж часто? Знаете, есть анекдот: что лучше: Новый год или половой акт? Ответ: «Новый год, потому что он — чаще». Так вот, я свои портреты рисую на Новый год, как правило, 31 декабря. Такая личная новогодняя традиция! Может быть, это и не часто, но регулярно.
— Разве так уж часто? Знаете, есть анекдот: что лучше: Новый год или половой акт? Ответ: «Новый год, потому что он — чаще». Так вот, я свои портреты рисую на Новый год, как правило, 31 декабря. Такая личная новогодняя традиция! Может быть, это и не часто, но регулярно.
— Александр, а в каком возрасте поняли, что вы — художник?
— Где-то в подростковом, и мне было очень жаль моих родителей, которым приходилось каждое утро вставать и идти на работу. Я понял, что надо выбрать такую профессию, чтобы не работать «из-под палки».
— Понимаю, но вариантов выбора профессии все равно оставалось достаточно много.
— Видите ли, слуха у меня не было. Я писал стихи, но чувствовал, что литература, как правило, заканчивается журналистикой. А журналист в те времена должен был, так или иначе, «проводить политику партии». А я относился к советской идеологии, мягко говоря, скептически. Бизнеса независимого тогда ещё не было. Отец хотел, чтоб я стал архитектором, но творчество архитектора в эпоху типового строительства сводилось максимум к «малым формам» — клумбам и киоскам.
— И все-таки — художник! Может, это потомственное рвение — «творческая жилка» в вашем семействе присутствовала?
− Нет. Разве что мой двоюродный брат, Евгений Поляков, был главным балетмейстером Гранд-Опера в Париже, а до этого руководил флорентийским «Театро Коммунале». Больше никого связанного с искусством в роду не было.
— Я читала, что некоторые картины Вы пишите один день. Это правда?
— Да, но сейчас такое бывает реже.
— Как же рождаются идеи картин?
— Задумки полотен приходят всегда по-разному. Нет такого алгоритма, будто я сижу перед мольбертом в бархатном камзоле и в берете, и жду когда прилетит муза… Эта муза прилетает, в душе начинают петь птицы, и я начинаю работать. На самом деле все происходит по-разному. Приходится настроение ловить и констурировать… Находить баланс между интуицией и «рацио», между тем, чтобы себя дисциплинировать и себя «отпустить».
… Баланс? Самодисциплина? Признаться, я не ожидала услышать такие слова от «бунтаря в искусстве», творчество которого неизменно вызывает широчайший резонанс. Активная деятельность на ниве искусства — также. Недавно Александр Ройтбурд курировал выставку «Сокровища Межигорья», сейчас в Киеве (после Одессы) гостит выставка «Горизонты темпоральности» — также с его работами… И публика никогда не может предсказать следующую «точку приложения сил». Что ж, зато она может оказаться в радиусе ее действия.
