Книжки с волшебными иллюстрациями Виктора Бритвина многим из нас знакомы с детства. Недавно в Литературном музее Пушкинского Дома в Москве завершилась выставка «Слово и изображение. Иллюстрации Виктора Бритвина». Но с 15 февраля работы можно будет увидеть в институте имени И. Е. Репина в Санкт-Петербурге. А пока экспозиция переезжает, мы побеседовали с автором. Рассказ мастера, снабжённый его иллюстрациями, — это настоящее увлекательное приключение, которое стоит пережить.
Заслуженный художник России Виктор Бритвин оформил более 150 книг самой разнообразной тематики. В 2002 году дебютировал как литератор, автор рассказов и повестей. Неоднократный лауреат различных конкурсов. Его работы находятся в собраниях музеев и частных коллекциях в России, США, странах Европы, Африки.
Фото: rop.ru
Виктор Бритвин, «Сыночек»
— Виктор Глебович, интересно узнать о «начале начал» вашего собственного пути в мир искусства. Как вы стали художником? Что повлияло на ваше решение о выборе профессии?
— В детстве я рисовал, как все дети, неплохо срисовывал с книжек и открыток, что воспитало внимательность и достаточно точный глаз. С удовольствием подолгу рассматривал репродукции и картинки, и от созерцания получал гораздо больше удовольствия, чем от всего прочего. Много читал, представляя себе героев и ситуации из книг так ясно, как если бы видел это воочию. Очень любил кино, а именно изобразительную его часть.
— В детстве я рисовал, как все дети, неплохо срисовывал с книжек и открыток, что воспитало внимательность и достаточно точный глаз. С удовольствием подолгу рассматривал репродукции и картинки, и от созерцания получал гораздо больше удовольствия, чем от всего прочего. Много читал, представляя себе героев и ситуации из книг так ясно, как если бы видел это воочию. Очень любил кино, а именно изобразительную его часть.
Виктор Бритвин, «Три мушкетёра»
— При этом меня никогда не привлекала профессия художника. Я очень неплохо учился, любил историю, литературу, астрономию, геометрию, занимался музыкой, сочинял… Тем не менее, когда пришла пора выбирать какое-то занятие, выяснилось, что лучше всего я умею рисовать. Я поступил в художественное училище, отслужил в армии, а потом защитился и уехал в Ленинградский институт имени Репина.
Слева: афиша выставки «Виктор Бритвин. Иллюстрации» в выставочном кабинете Санкт-Петербургского института живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина
Виктор Бритвин, «Василиса Прекрасная. Три всадника»
— Почему вы решили заниматься именно иллюстрацией? В чем для вас преимущество именно этого жанра?
— На факультете графики было две мастерские: станковая и книжная. Я выбрал книжную по двум причинам: во-первых, из-за своей любви к литературе и кинематографу, а во-вторых, из соображений востребованности иллюстраторов в издательском деле.
— На факультете графики было две мастерские: станковая и книжная. Я выбрал книжную по двум причинам: во-первых, из-за своей любви к литературе и кинематографу, а во-вторых, из соображений востребованности иллюстраторов в издательском деле.
— Работа иллюстратора требует от художника универсализма: постоянного профессионального саморазвития, свободного рисования без натуры, композиционной гибкости, колористического разнообразия, широкой образованности, знаний по истории, географии, этнографии, психологии, материальной культуре, непрерывных стилистических поисков, навыков дизайнера, исследователя, литературоведа, режиссера и даже актера, раскованной фантазии и изобретательности.
Это увлекательное дело, в конце концов приучающее вас видеть в жизни сюжет.
— Кроме книжной графики я работаю в графике станковой, с удовольствием пишу маслом, выезжаю на пленэры, работаю над портретами, натюрмортами, пейзажами.
Виктор Бритвин, «Монастырь»
Виктор Бритвин, «Ворон»
— Вы иллюстрируете в основном книги русских писателей XIX — XX вв. Иностранная литература или современная русская не привлекают?
— Временной и географический охват моих тем гораздо шире и не ограничивается русской классикой. Я иллюстрировал Андерсена и Гомера, Метерлинка и Верна, Перро и Распе, Дюма и О’Генри, Гюго, Буссенара, Майн Рида, Крейна, Родари…
— Временной и географический охват моих тем гораздо шире и не ограничивается русской классикой. Я иллюстрировал Андерсена и Гомера, Метерлинка и Верна, Перро и Распе, Дюма и О’Генри, Гюго, Буссенара, Майн Рида, Крейна, Родари…
Иллюстрации к арабским сказкам и Оскару Уайльду считаю своими лучшими вещами.
Виктор Бритвин, «Битва великанов»
— Однако у иллюстраторов, как у актеров, существует такая прискорбная вещь, как амплуа. Художник, хорошо зарекомендовавший себя в какой-то определенной теме, начинает получать заказы только в этом направлении. Это отрицательно сказывается на творчестве: художник часто останавливается в своем развитии, множит штампы и, в конце концов, деградирует. Вырваться из этого круга очень трудно, так как отказ от очередного предложения означает отказ от заработка. В последнее время чувствую, что и меня не миновала чаша сия…
Виктор Бритвин, «Смерть Улыпа»
— Но критики, скорее, говорят о вашей узнаваемой манере письма. Как бы вы сами ее охарактеризовали?
— Трудно охарактеризовать то, чего не замечаешь, как не замечаешь особенностей тембра своего голоса или повадку. Тут, как говорится, со стороны видней. Речь, видимо, идет о каких-то особенностях пластики, колорита, композиционного мышления… Если сказать жестче, — о привычках, заученных приемах, которые сам художник не замечает, потому что они появляются исподволь.
— Трудно охарактеризовать то, чего не замечаешь, как не замечаешь особенностей тембра своего голоса или повадку. Тут, как говорится, со стороны видней. Речь, видимо, идет о каких-то особенностях пластики, колорита, композиционного мышления… Если сказать жестче, — о привычках, заученных приемах, которые сам художник не замечает, потому что они появляются исподволь.
Я никогда не болел тем, что называют «поисками своего языка». Моей idée fixe всегда была полная перестройка для каждой новой работы, нового автора, перевоплощение для каждого нового текста.
— Вопросы стилизации в книжной графике я считаю наиважнейшими. И для меня запись в книге отзывов: «У Вас очень разнообразная тематика, и исполнение в различных техниках; даже не скажешь, что рисовал один и тот же человек», звучит как высшая похвала. Вместе с тем, понимаю, что есть нечто, — то, что при любом перевоплощении будет проступать как некая природная первооснова. Но это уже имеет отношение, скорее, если не к физиологии, то к тем бессознательным черточкам, из которых постепенно складывается индивидуальность.
Слева: Виктор Бритвин, «Ворона»
Виктор Бритвин, «Э. Распе. „Приключения барона Мюнхгаузена“»
— Виктор Глебович, а поэтические сборники вам приходилось иллюстрировать? Чем отличается работа над поэзией от работы над прозой?
— Да, я иллюстрировал сборники Стивена Крейна, Николая Гумилева, Эмили Дикинсон, Эдуарда Кранка и других поэтов. Конечно, иллюстрировать поэзию — это ещё менее почтенное занятие, чем иллюстрировать прозу. К тому же поэт поэту рознь: есть авторы, где «картинка», зрительный образ — постоянный и естественный атрибут. Таков Лермонтов, например, почти в каждой своей вещи… Пушкин же или, скажем, Бродский почти не вызывают конкретной зрительной параллели. Поэтому зачастую художники ограничиваются виньетками, символическими концовками и тому подобными дизайнерскими ухищрениями.
— Да, я иллюстрировал сборники Стивена Крейна, Николая Гумилева, Эмили Дикинсон, Эдуарда Кранка и других поэтов. Конечно, иллюстрировать поэзию — это ещё менее почтенное занятие, чем иллюстрировать прозу. К тому же поэт поэту рознь: есть авторы, где «картинка», зрительный образ — постоянный и естественный атрибут. Таков Лермонтов, например, почти в каждой своей вещи… Пушкин же или, скажем, Бродский почти не вызывают конкретной зрительной параллели. Поэтому зачастую художники ограничиваются виньетками, символическими концовками и тому подобными дизайнерскими ухищрениями.
Художник, иллюстрирующий поэтический сборник, должен чувствовать его нерв, его дух как ни в одной другой работе. Он сам должен превращаться в поэта, мыслить как поэт.
Виктор Бритвин, «А. Чехов. „Дядя Ваня“»
— Сегодня некоторые художники пренебрегают историческими бытовыми деталями в изображении интерьера, одежды персонажей. На ваш взгляд, условность — преимущество или недостаток таких работ?
— Художественная выразительность — главный критерий в таких работах. В книжной графике, если исторической деталью пренебрегают ради художественного принципа, дизайнерского или стилистического хода, или из-за особенности материала (например, иллюстрации к «Книге Руфь» Владимира Фаворского или блоковской поэме «Двенадцать» Юрия Анненкова) — такой ход вполне уместен.
— Художественная выразительность — главный критерий в таких работах. В книжной графике, если исторической деталью пренебрегают ради художественного принципа, дизайнерского или стилистического хода, или из-за особенности материала (например, иллюстрации к «Книге Руфь» Владимира Фаворского или блоковской поэме «Двенадцать» Юрия Анненкова) — такой ход вполне уместен.
— Но иногда за условность выдают простую профессиональную неряшливость, неопытность или недомыслие. Разумеется, всегда надо исходить из текста книги. Есть писатели, для которых бытовая деталь важна или, по крайней мере, подразумевается как некий неотъемлемый фон. Значит и художнику нельзя ей пренебрегать (таковы, например, тексты Оскара Уайльда, Ивана Шмелева, Кейт Аткинсон и ряда других писателей). Другим же авторам такая «мелочность» претит — тут и художнику стоит сосредоточиться на иных вещах: символике, впечатлении, знаковости…
Слева: Виктор Бритвин, «Введение во храм»
— А кто из иллюстраторов вам близок?
— Из классиков — Дмитрий Кардовский, Иван Билибин, Дементий Шмаринов, Евгений Кибрик, Артур Рэкхем, Нбюэлл Уайет, из современников — Геннадий Калиновский, Антон Ломаев, Андрей Аринушкин и Геннадий Спирин. Список далеко не полный. У нас много прекрасных иллюстраторов, работы которых часто приводят меня в восторг.
— Свои произведения вы иллюстрируете?
— Да, сказка «Царевич-голубок» и повесть «Господин аптекарь» вышли с моими иллюстрациями.
— Из классиков — Дмитрий Кардовский, Иван Билибин, Дементий Шмаринов, Евгений Кибрик, Артур Рэкхем, Нбюэлл Уайет, из современников — Геннадий Калиновский, Антон Ломаев, Андрей Аринушкин и Геннадий Спирин. Список далеко не полный. У нас много прекрасных иллюстраторов, работы которых часто приводят меня в восторг.
— Свои произведения вы иллюстрируете?
— Да, сказка «Царевич-голубок» и повесть «Господин аптекарь» вышли с моими иллюстрациями.
Виктор Бритвин, «Царевич-голубок»
— Для вас лично существует ли книга без иллюстраций? Что привносит рисунок в книгу? Обогащает или обедняет ее? Может, читателю не нужны «подпорки» в виде иллюстрации, или же книга без рисунков несовершенна?
— Если оставить в стороне вопросы дизайна и полиграфии, книга без иллюстраций в определенном смысле — идеальная книга. Ведь то, что «видит» писатель допускает еще только одно «видение» — читательское. При этом и то и другое «видения» идеальны, так как опираются на поэтику слова, на его абстрактную природу.
— Если оставить в стороне вопросы дизайна и полиграфии, книга без иллюстраций в определенном смысле — идеальная книга. Ведь то, что «видит» писатель допускает еще только одно «видение» — читательское. При этом и то и другое «видения» идеальны, так как опираются на поэтику слова, на его абстрактную природу.
— Появление изображения (то есть конкретности) в этом дискурсе не только необязательно, но и губительно для него. Конечно, художник — тоже читатель, но читатель не обычный: он превращает абстракции слов в конкретность картинки, причем картинки сугубо индивидуальной, которая по определению не может совпасть ни с представлением писателя, ни с представлением любого другого читателя.
Виктор Бритвин, «"Белая уточка», прощание"
Хорошая иллюстрация должна и может, пожалуй, «переубедить» читателя, доказать ему, что образ, предложенный художником, не просто достоверный, но единственно возможный.
Виктор Бритвин, «К. Чуковский. „Муха-цокотуха“»
— Разумеется, все сказанное ни в коем случае не относится к детской книге, которая просто не может существовать без иллюстраций. Здесь иллюстрация выполняет не только свою прямую роль: «освещать» (это слово происходит от латинского illustratio — освещение) незнакомые понятия и смыслы, но и воспитывает ребенка эстетически, а главное — учит его самому процессу конструирования зрительного образа по тексту.
— Когда вы пишите прозу, что для вас первично — «видеоряд» или слово? Ваши повести и рассказы рождаются сразу текстами или вы сначала представляете себе их в виде циклов рисунков?
— Пожалуй, именно «видеоряд», но только не в виде рисунков. Больше всего это похоже на сновидения с последующей попыткой о них рассказать.
— Пожалуй, именно «видеоряд», но только не в виде рисунков. Больше всего это похоже на сновидения с последующей попыткой о них рассказать.
Виктор Бритвин, «Марко Богатый и Василий Бессчастный. Перевозчик»
— Расскажите немного о своей преподавательской работе. Как вы оцениваете уровень молодых художников? Каких принципов в преподавании придерживаетесь — вы «давящий» педагог, или даете своим ученикам развиваться в выбранном ими направлении?
— Я педагог с большим стажем и опытом, знающий, когда и каким приемом можно воспользоваться. Давно понял, что художник должен «созреть». Одни созревают очень рано, еще даже не овладев ремеслом, — они уже обладают своим взглядом на мир, своей «мелодией». Другим требуется время, потрясение, озарение, чтобы начать раскрываться. Третьим этого не суждено, хотя они могут быть вполне успешными студентами и отличными мастерами.
— Я педагог с большим стажем и опытом, знающий, когда и каким приемом можно воспользоваться. Давно понял, что художник должен «созреть». Одни созревают очень рано, еще даже не овладев ремеслом, — они уже обладают своим взглядом на мир, своей «мелодией». Другим требуется время, потрясение, озарение, чтобы начать раскрываться. Третьим этого не суждено, хотя они могут быть вполне успешными студентами и отличными мастерами.
— Я придерживаюсь в преподавании академического направления. При всей жесткости требований к основам ремесла, в творческих заданиях всегда стараюсь подлаживаться к индивидуальности каждого студента.
Очень горжусь тем, что среди моих выпускников нет художников похожих ни на меня, ни друг на друга.
Виктор Бритвин, «Ловля огурцов»
Виктор Бритвин, «Вишневый сад»
— Если говорить о собственном мастерстве, какие ваши любимые работы?
— Мое отношение к работам критично, хорошо вижу недостатки, особенно со временем. Люблю «Искусство равновесия», «Игру в судьбу», «Послушание», «Сороку», несколько удачных пейзажей. Из иллюстраций — серия к О. Уайльду, «Господин аптекарь».
— Мое отношение к работам критично, хорошо вижу недостатки, особенно со временем. Люблю «Искусство равновесия», «Игру в судьбу», «Послушание», «Сороку», несколько удачных пейзажей. Из иллюстраций — серия к О. Уайльду, «Господин аптекарь».
— Над чем вы сейчас работаете?
— Сейчас работаю над иллюстрациями к сборнику рассказов о Древней Руси.
— Сейчас работаю над иллюстрациями к сборнику рассказов о Древней Руси.
Беседовала Евгения Юрьева
Главная иллюстрация — Виктор Бритвин, «Павел» (фрагмент)
