В Англии художник с талантом и с биографией, как у киевлянина Шульдиженко-Стахова, давно уже считался бы «звездой» уровня Фрэнсиса Бэкона. Таковы впечатления о выставке «Лондон — Киев» Александра Стахова-Шульдиженко (1922 — 1988): поразительные картины и история жизни мастера, привезшего в советский Киев идеи «рассерженных молодых людей» и дух послевоенного Лондона, где он учился живописи и философии. Драматический рассказ о судьбе творческой «единицы» в советскую эпоху.
Как тут не вспомнить и о других украинских гениях искусства с трагической судьбой — Василии Ермилове и Катерине Билокур? Вот только о «киевском лондонце» сегодня знают, в основном, лишь его коллеги и искусствоведы.
Галерея ART 14, Музей истории Киева, где хранится около 2 тыс. работ художника, и Институт проблем современного искусства стали соорганизаторами персональной выставки «Лондон — Киев» Александра Стахова-Шульдиженко (1922 — 1988).
Автопортрет
Александра Шульдиженко.
Фотографии художника разных лет. Из экспозиции «Лондон — Киев».
О Стахове-Шульдиженко мы долго беседуем с куратором выставки «Лондон-Киев», искусствоведом и известным художником Глебом Вышеславским.
Галерея ART 14, где мы сидим, рассматривая гуаши и графику Шульдиженко, работает в старом кирпичном доме в трех шагах от Майдана. В другом конце Крещатика, на улице Кропивницкого, на Бессарабке, — когда-то жил сам Стахов. Один, в 11-метровой комнатушке, где «помещались только кровать, письменный стол, шкаф — и было окно в торце. Из окна был потрясающий вид на Бессарабку».
— Но Шульдиженко никогда его не рисовал. Только Лондон. А из киевских реалий — только портреты своих друзей и знакомых. Пейзажей Киева или окрестностей у него нет ни одного. Возможно, следующей выставкой работ художника станут как раз портреты киевской интеллигенции 1970-х. Их сохранилось много, и они удивительно точны, хотя и нарисованы по памяти, — рассказывает г-н Вышеславский.
Галерея ART 14, где мы сидим, рассматривая гуаши и графику Шульдиженко, работает в старом кирпичном доме в трех шагах от Майдана. В другом конце Крещатика, на улице Кропивницкого, на Бессарабке, — когда-то жил сам Стахов. Один, в 11-метровой комнатушке, где «помещались только кровать, письменный стол, шкаф — и было окно в торце. Из окна был потрясающий вид на Бессарабку».
— Но Шульдиженко никогда его не рисовал. Только Лондон. А из киевских реалий — только портреты своих друзей и знакомых. Пейзажей Киева или окрестностей у него нет ни одного. Возможно, следующей выставкой работ художника станут как раз портреты киевской интеллигенции 1970-х. Их сохранилось много, и они удивительно точны, хотя и нарисованы по памяти, — рассказывает г-н Вышеславский.
Для художника было самым важным не «нарисовать», а именно «вспомнить». Этим он словно спасал себя от жестокой действительности, каждый раз заново погружаясь в счастливые
семь лет юности, которые прожил в Лондоне.
семь лет юности, которые прожил в Лондоне.
Всю жизнь Стахов вспоминал, как потерянный рай, Лондон.
Шульдиженко вообще рисовал, в основном, столицу Британии. Дома и в шумной компании, во сне и наяву, — по памяти. Воплощал собственную теорию. Рисунки были фотографически точны. Теория, изложенная им в трактате по психологии творчества с нарочито-архаичным названием «О роли маскирующих и послеобразных средств в произведениях изобразительного искусства, а также об особенностях зрительных реакций, связанных с опознанием таких композиций» — как раз, о том, насколько важны процессы памяти для художника. И как можно пробуждать забытые образы. Например, в момент засыпания — или когда просыпаешься.
— Гуаши Шульдиженко напоминают рельефы, где есть только два плана. По фактуре они «сотканы» из отдельных мазков. Некоторые даже говорят, мол, это пуантилизм — но, на самом деле, такая «пиксельность» отражает процессы засыпания и пробуждения. Когда из путаницы линий и штрихов возникают спутанные образы.
На выставке в ART 14 — «воскрешенные» из снов циклы «Лондон» и «Пляж» (демонстрируется впервые). «Лондон» — экспрессионизм в чистом виде, но отнюдь не «калька» с манеры любого другого художника. «Пляж» напомнил мне Фрэнсиса Бэкона. Но Вышеславский поясняет, что Шульдиженко, в первую очередь, «воспроизводит пляж „античный“, с параллелями к античной архаике. В пластике рук, ног, поворотах головы,и т. п. , колористическим решением, эти рисунки 1973 года напоминают, к примеру, фриз Парфенона».
— Гуаши Шульдиженко напоминают рельефы, где есть только два плана. По фактуре они «сотканы» из отдельных мазков. Некоторые даже говорят, мол, это пуантилизм — но, на самом деле, такая «пиксельность» отражает процессы засыпания и пробуждения. Когда из путаницы линий и штрихов возникают спутанные образы.
На выставке в ART 14 — «воскрешенные» из снов циклы «Лондон» и «Пляж» (демонстрируется впервые). «Лондон» — экспрессионизм в чистом виде, но отнюдь не «калька» с манеры любого другого художника. «Пляж» напомнил мне Фрэнсиса Бэкона. Но Вышеславский поясняет, что Шульдиженко, в первую очередь, «воспроизводит пляж „античный“, с параллелями к античной архаике. В пластике рук, ног, поворотах головы,
Работы из серии «Пляж» на выставке экспонируются впервые.
«Рисовать» для художника означало «вспоминать». Картины он создавал по памяти, процесс рисования был сродни медитации или шаманскому полету. Шульдиженко и в самом деле интересовался современной психологией и шаманскими практиками.
Момент творческой судьбы. «Комбинатовские» художники создавали настенные росписи, мозаики, гобелены, чеканки, но не имели права выставляться и даже покупать дефицитные тогда краски и бумагу в лавке для художников. Поэтому у мастера вообще нет работ маслом
Один из повторяющихся образов живописи Стахова — женский. Художник всю жизнь вспоминал любимую девушку, которую оставил в Лондоне.
Рожденные находящемся в «пограничном» состоянии сознанием экспрессивные образы, пусть фотографически точные, но с искаженными пропорциями, сотканные из цветовых пятен, никак не вписывались в «соцреалистичекие» каноны. Когда Шульдиженко в 1954 г., после 7-ми лет жизни на Западе, в Лондоне, вернулся в СССР, в Союз художников его не приняли. Рисовать в Киеве, фактически запретили. Он работал, например, в Товариществе киевских художников, которое со временем стало Художественным комбинатом. Эта организация отвечала за оформление интерьеров клубов, ресторанов, столовых, домов культуры, больниц, и т. п. А также за виды не въезде в города! «Комбинатовские» художники создавали настенные росписи, мозаики, гобелены, чеканки, но не имели права выставляться, и даже покупать дефицитные тогда краски и бумагу в лавке для художников.
— Именно поэтому у Стахова вообще нет работ маслом?
— Да. А кроме того, он же жил и работал на 11-ти метрах, и все свои рисунки держал под кроватью и на книжных полках. Несколько тысяч работ! Увы, работы раннего периода, 1950 — 1960-х г. г., не сохранились. В 1973 году почти все погибло во время ЧП в его мастерской (ее залило), располагавшейся на первом этаже в его же доме на Кропивницкого. Сохранились только подарки друзьям, отдельные случайные рисунки… Искусствовед Людмила Миляева, с которой они много лет дружили, вспоминает, что как-то он принес ей целую пачку своих рисунков и попросил продавать — мол, «на целый год выбывает из искусства, т.к. должен написать трактат по медицине». У Шульдиженко раком болела мама, и он пытался найти для нее метод лечения.
— Именно поэтому у Стахова вообще нет работ маслом?
— Да. А кроме того, он же жил и работал на 11-ти метрах, и все свои рисунки держал под кроватью и на книжных полках. Несколько тысяч работ! Увы, работы раннего периода, 1950 — 1960-х г. г., не сохранились. В 1973 году почти все погибло во время ЧП в его мастерской (ее залило), располагавшейся на первом этаже в его же доме на Кропивницкого. Сохранились только подарки друзьям, отдельные случайные рисунки… Искусствовед Людмила Миляева, с которой они много лет дружили, вспоминает, что как-то он принес ей целую пачку своих рисунков и попросил продавать — мол, «на целый год выбывает из искусства, т.к. должен написать трактат по медицине». У Шульдиженко раком болела мама, и он пытался найти для нее метод лечения.
Вид на послевоенный Лондон — из киевского сна.
Одна из немногих сохранившихся «ранних» работ — «Лондонское кафе», 1950-е гг.
С киевской театральной средой художник сдружился, приходя в кафе на ул. Парижской Коммуны (сейчас — Михайловская)… с магнитофоном. Вскоре послушать западную музыку с переводами текстов Стахова, поговорить об искусстве в его комнатушке на Бессарабке собирался чуть не весь театральный Киев.
Способом «выставляться» для Шульдиженко стали… советские очереди. Например, знаменитая очередь на подачу работ на выставку в Союзе художников. Пока коллеги томились в ожидании, он заводил с ними разговор. А через некоторое время приходил к новым знакомцам в гости с папкой, в которой лежали 10 новых работ. А с киевской театральной средой художник сдружился, приходя в кафе на ул. Парижской Коммуны (сейчас — Михайловская) с… магнитофоном. Вскоре послушать западную музыку с переводами текстов Стахова, поговорить об искусстве, в его комнатушке на Бессарабке собирался чуть не весь театральный Киев.
— Оказалось, что это у него — вообще такой способ «выставляться», поскольку его не пускали на выставки. Работы Шульдиженко совершенно не соответствовали тому, что тогда называлось «реализмом», и очень раздражали «экспертные комиссии». И вот он показывал их лично, говорил при этом: «А сегодня я это вспомнил!» Шульдиженко вообще никогда не говорил: «Я нарисовал». Только — «я вспомнил», «сегодня» или «позавчера»… Глагол «вспоминал» заменял в его речи «рисовал», и это очень соответствовало его методу. Он рисовал исключительно по своим воспоминаниям. Для него, мне кажется, и было самым важным — не нарисовать, а именно вспомнить. Этим он словно спасал себя от жестокой действительности, каждый раз заново погружаясь в счастливые семь лет юности, которые прожил в Лондоне.
Стахов по памяти писал портреты лондонских друзей и знакомых: уличных художников, студентов, соседей по дому,
Александр Шульдиженко родился в Киеве в 1922 году. Учился в художественной школе у Ивана Федоровича Хворостецкого. Сразу по ее окончании попал в армию, связистом. Началась война. Шульдиженко попадал в окружение и в лагеря для военнопленных под Бердичевым. Пару раз пешком пересек чуть не всю Украину, возвращаясь домой, в Киев… Чтобы, спустя всего две недели после возвращения, после облавы на знаменитом киевском Евбазе (базар на месте современной площади Победы), в качестве остарбайтера оказаться в Германии, а затем — в Австрии. Бежать вместе с несколькими другими заклченными, в том числе, ленинградским художником Константином Рудаковым, в Италию, много месяцев скрывался в Альпах. А в итоге, с документами на имя поляка Стахова, оказаться художником-оформителем в польском корпусе Андерса.
«И на Западе он жил, именно, как Стахов. А вернувшись в Киев, подписывал свои работы этой фамилией, как псевдонимом. Мне он объяснял: «Может быть, в Лондоне, если увидят, вспомнят…», — рассказывает г-н Вышеславский.
«И на Западе он жил, именно, как Стахов. А вернувшись в Киев, подписывал свои работы этой фамилией, как псевдонимом. Мне он объяснял: «Может быть, в Лондоне, если увидят, вспомнят…», — рассказывает г-н Вышеславский.
Свои картины Шульдиженко всегда подписывал псевдонимом Стахов. Втайне надеялся, что, быть может, когда-нибудь в Лондоне его узнают по этой подписи. Между тем, в советском Киеве он, не имея возможности «выставляться», просто раздаривал свои работы знакомым. Или продавал — по 5 рублей за графический лист…
До 1949 года в Британии еще ходили «хлебные» карточки, Лондон восстанавливали после войны. Шульдиженко работал грузчиком, оформлял витрины, рисовал мелками на асфальте. А потом устроился в антикварную лавку. «Всю историю искусств я держал в руках», — рассказывал позже художник. Ночевал он прямо в лавке, хозяин которой и надоумил его подать работы на конкурс муниципальной живописи. И Стахов его выиграл. На вырученные «призовые» деньги поступил в Central School of Arts and Craft…
— В воспоминаниях он пишет, что, пока учился, жил чуть не во всех лондонских ночлежках. Как так получилось?
— Ну, студенты всегда — народ небогатый… Он подрабатывал, как мог. Был уличным художником, в частности… Скорее всего, жил в разных местах, т.к. описывает то один дом, то другой. По воспоминаниям, одно время, вместе с любимой девушкой, даже снимал комнату над станцией метро. А во время каникул путешествовал по всей Европе. В январе 1954-го что-то случилось, и художник решил вернуться в СССР. Решение, я так понимаю, было очень эмоциональным и очень неожиданным даже для него самого. Он и из вещей ничего не взял с собой. Приехал в белом щегольском пальто, которое тут же подарил театральному художнику Александру Александровичу. О причинах Шульдиженко никогда не рассказывал. Я могу предположить, что причиной стало «взаимоналожение» обстоятельств: он поссорился с любимой девушкой, одновременно произошел какой-то конфликт на улице, с полицией. Плюс один из его преподавателей все время агитировал за СССР, как там хорошо живется…
Кстати, чуть не забыл сказать. В течение двух лет, Шульдиженко изучал еще и философию в Лондонском университете. Но подробности об этой части его жизни сегодня неизвестны.
— В воспоминаниях он пишет, что, пока учился, жил чуть не во всех лондонских ночлежках. Как так получилось?
— Ну, студенты всегда — народ небогатый… Он подрабатывал, как мог. Был уличным художником, в частности… Скорее всего, жил в разных местах, т.к. описывает то один дом, то другой. По воспоминаниям, одно время, вместе с любимой девушкой, даже снимал комнату над станцией метро. А во время каникул путешествовал по всей Европе. В январе 1954-го что-то случилось, и художник решил вернуться в СССР. Решение, я так понимаю, было очень эмоциональным и очень неожиданным даже для него самого. Он и из вещей ничего не взял с собой. Приехал в белом щегольском пальто, которое тут же подарил театральному художнику Александру Александровичу. О причинах Шульдиженко никогда не рассказывал. Я могу предположить, что причиной стало «взаимоналожение» обстоятельств: он поссорился с любимой девушкой, одновременно произошел какой-то конфликт на улице, с полицией. Плюс один из его преподавателей все время агитировал за СССР, как там хорошо живется…
Кстати, чуть не забыл сказать. В течение двух лет, Шульдиженко изучал еще и философию в Лондонском университете. Но подробности об этой части его жизни сегодня неизвестны.
По возвращении с СССР Стахов-Шульдиженко предпочитал говорить о лондонских ночлежках вместо преимуществ жизни на Западе.
— Получается, эта история — еще и о «леваке», вернувшемся в «страну победившего социализма»… Я, на самом деле, подвожу Вас к вопросу о живописи Шульдиженко-Стахова в «лондонском» послевоенном контексте. Можно ли говорить о влиянии конкретных «послевоенных» художников на манеру «лондонского киевлянина»? Не зря ведь мы вспоминали Фрэнсиса Бэкона…
— Бэкон, и в еще большей степени, Грэхем Сазерленд, были столпами послевоенного искусства Британии. В Лондоне после войны существовала группа, называвшая себя «молодые нео-романтики», своим учителем они считали Сазерленда. В 1950-х в Англии — в театре, кино, литературе, — появилось социально ориентированное течение «рассерженных молодых людей». В изобразительном искусстве это направление назвали Kitchen Sink School («искусство кухонной мойки»). Наиболее ярким представителем «кухонного» направления был художник Джон Бретби. Некоторые из «молодых нео-романтиков» преподавали в Центральной Школе у Шульдиженка. А про Бретби Шульдиженко упоминает в своей теоретической работе, где также критикует сюрреализм и абстракционизм. Стахов участвовал в коллективных выставках вместе с другими молодыми лондонскими художниками, но насколько он был знаком с тем же Бретби, который был младше его на два года — неизвестно.
…Интересно, что когда он попал сюда, в Советский Союз, то здесь, фактически, в одиночку, продолжал движение «рассерженных». И это привело к совершенно фантастическим результатам! Так, его экспрессивная работа «На нарах» невероятно напоминает более позднее творчество англичанина Адлера. Стахов не мог знать о нем из-за «железного занавеса».
— Бэкон, и в еще большей степени, Грэхем Сазерленд, были столпами послевоенного искусства Британии. В Лондоне после войны существовала группа, называвшая себя «молодые нео-романтики», своим учителем они считали Сазерленда. В 1950-х в Англии — в театре, кино, литературе, — появилось социально ориентированное течение «рассерженных молодых людей». В изобразительном искусстве это направление назвали Kitchen Sink School («искусство кухонной мойки»). Наиболее ярким представителем «кухонного» направления был художник Джон Бретби. Некоторые из «молодых нео-романтиков» преподавали в Центральной Школе у Шульдиженка. А про Бретби Шульдиженко упоминает в своей теоретической работе, где также критикует сюрреализм и абстракционизм. Стахов участвовал в коллективных выставках вместе с другими молодыми лондонскими художниками, но насколько он был знаком с тем же Бретби, который был младше его на два года — неизвестно.
…Интересно, что когда он попал сюда, в Советский Союз, то здесь, фактически, в одиночку, продолжал движение «рассерженных». И это привело к совершенно фантастическим результатам! Так, его экспрессивная работа «На нарах» невероятно напоминает более позднее творчество англичанина Адлера. Стахов не мог знать о нем из-за «железного занавеса».
Один из самых известных в современной Украине театральных художников Александр Александрович-Дочевский был знаком с Александром Шульдиженко с детства. Во время кураторской экскурсии по выставке «Лондон — Киев» он подробно рассказал, каким тот был. Вспомнил, в частности, и о реакции легендарной Татьяны Яблонской на творчество мастера.
Про советское искусство Шульдиженко не высказывался. Говорил только, что в комбинате ему работать очень сложно, т.к. монументальное искусство должно хоть чуть-чуть допускать некую условность, а требуют исключительно «реализма». Других художников не критиковал. «Он, мне кажется, еще и просто опасался, — размышляет Глеб Вышеславский. — Помимо неприятностей из-за „репатриации“, его много раз уже в Киеве забирали в милицию за то, что в Оперном знакомился с иностранцами. И он понял, что самая безопасная для него тема — рассказывать о том, как он бомжевал в Лондоне или в Париже».
…Был, впрочем, на моей памяти один случай, еще в 1983-м, — вспоминает Вышеславский. — Из Москвы приехал художник Эдуард Гороховский с женой. Моя мама показывала им работы. Случайно, пришел и Шульдиженко со своими. И, пока общались, зашел привычный для тех лет разговор: мол, надо ехать на Запад — только там свобода. Шульдиженко же на это ответил:
…Был, впрочем, на моей памяти один случай, еще в 1983-м, — вспоминает Вышеславский. — Из Москвы приехал художник Эдуард Гороховский с женой. Моя мама показывала им работы. Случайно, пришел и Шульдиженко со своими. И, пока общались, зашел привычный для тех лет разговор: мол, надо ехать на Запад — только там свобода. Шульдиженко же на это ответил:
«Вы очень ошибаетесь по поводу Запада. Свобода — только в сознании каждого из нас. А где жить, здесь или там, не имеет значения: на Западе — свои проблемы, у нас — свои. А полной свободы нет что здесь, что там…»
Сложно поверить, что эти работы были созданы в СССР во времена «застоя».
Александр Шульдиженко прожил одиноким всю жизнь. В Киеве его до сих пор вспоминают, как художника-оформителя. Он оформлял, в частности, въезд в город Дубно (от самый, описанный Н. В. Гоголем с «Тарасе Бульбе»), который выглядит, подобно тотемному столбу. Также в Припять, Чернорудку, Лютеж…
Из туманного Лондона в советскую Украину Стахов привез конструирование из бумаги. Сейчас эта методика читается, как курс моделирования в институтах. При жизни у художника вышла пара детских книжек на эту тему
Издания по моделированию из бумаги, вышедшие при жизни Шульдиженко в Киеве.
После 1988 г. прошла пара его выставок, не вызвавших ажиотажа. А однажды по его творчеству даже защитили диплом в киевской НАОМА. В Лондоне художник с талантом и с биографией, как у киевлянина Шульдиженко-Стахова, давно уже считался бы «звездой» уровня Фрэнсиса Бэкона. Но он только вспоминал про Лондон. И каждую ночь видел его в снах.
Выставка «Лондон-Киев» работает до 28 августа 2016 г.
