Гробница папы Юлия II. Моисей (фрагмент)

Статуя Моисея – не отдельное изваяние, а часть сложносоставного мемориального комплекса, гробницы папы Юлия Второго и в каком-то смысле – его духовный автопортрет.

Самого папу Юлия, в миру Джулиано делла Ровере (1443-1513), мы можем хорошо представить себе по его портрету авторства Рафаэля. Впрочем, несмотря на то, что на этом портрете Юлий II выглядит дряхлым, болезненным и смиренным, на самом деле это был один из самых воинственных пап на римском престоле. Во время его понтификата Рим существенно расширил свои границы в результате войн и политических интриг. И в том, и в другом Юлий II был одарён сверх меры. В некоторых сражениях он возглавлял армию, неся впереди себя Святые Дары и вдохновляя на подвиги. Он позиционировал себя преемником Юлия Цезаря, и восстановил репутацию Церкви, сильно пострадавшую при папе Александре IV из рода Борджиа. Папе Юлию II человечество обязано появлением самых выдающихся памятников Ренессанса – Собора святого Петра, ватиканских станц Рафаэля и выполненного Микеланджело потолка Сикстинской капеллы.

Папа Юлий II и сам вполне сознавал свое выдающееся место в истории и задолго до своей смерти озаботился проектом собственной гробницы. Молодой Микеланджело представил Юлию проект, который привёл папу в восторг. Вот как описывает его историк искусства Алексей Дживилегов: «Открытый для обзора с четырех сторон грандиозный мавзолей имеет в основании 30 футов длины, 15 ширины и не менее 30 футов высоты, сохраняя пропорцию в квадрат с половиной. Его украшают 40 статуй, намного превышающих человеческий рост и олицетворяющих собой добродетели, свободные искусства и завоёванные папой провинции в виде пленников. По углам величественного монумента четыре восьмифутовые статуи: апостол Павел, пророк Моисей, Жизнь созерцательная и жизнь деятельная. Завершают композицию поддерживающие саркофаг с прахом две статуи Неба и Кибелы – богини Земли. Первая из них улыбается тому, что душа папы достигла славы небесной, а вторая скорбит и плачет, ибо мир осиротел, потеряв великого человека, поправшего врагов и вызвавшего небывалый расцвет искусств и талантов».

Микеланджело выделили средства, чтобы он поехал в Каррару и лично отсортировал образцы мрамора, набрал бригады каменотесов, которым предстоит вырубить нужное количество материала, и приглядел за его транспортировкой в Рим. Но грандиозный проект, начинавшийся так успешно, принесёт Микеланджело много горя. По объективным причинам (главная из которых та, что папа, на время охладев к гробнице, поручит ему расписывать потолок Сикстины), Микеланджело не сможет быстро реализовать проект. Потом умрёт Папа, а его наследники подадут на скульптора в суд. Проект будет много раз перелицовываться, он навлечет на голову Микеланджело проклятия и позор. Биографы гения называют всё это не иначе как «трагедия гробницы».

В гораздо более скромном виде, чем задумывалась первоначально, гробница всё-таки будет реализована. В окончательном варианте её «фронтменом» станет Моисей, и лицом, и духовным обликом напоминающий Юлия II. Ветхозаветный пророк изображён в момент, когда спустился с Синая, где получил от Бога скрижали с заповедями, и видит свой народ поклоняющимся золотому тельцу.

Зигмунд Фрейд, который признавался, что провёл перед статуей Моисея много часов и никогда не испытывал от произведения искусства более сильного впечатления, писал: «Как часто поднимался я по крутой лестнице неброской улицы Кавур к безлюдной площади, на которой затерялась заброшенная церковь, сколько раз пытался выдержать презрительно-гневный взгляд героя! Украдкой выскальзывал я иногда из полутьмы внутреннего помещения, чувствуя себя частью того сброда, на который устремлен его взгляд, сброда, который не может отстоять свои убеждения, не желая ждать и доверять, и который возликовал, лишь вновь обретя иллюзию золотого тельца».

Илья Репин, хотя и называл Рим «отжившим, мёртвым городом», но признавал, что один лишь Моисей «действует поразительно» и «искупает всё». Сам Микеланджело, согласно легенде, увидев, насколько совершенным и живым получился Моисей, потребовал от скульптуры «Что же ты не встаёшь? Ты живой! Иди!», и в сердцах полоснул оставшуюся недвижимой скатую резцом. На колене Моисея так и остался небольшой шрам, след микеланджеловского гнева.