Андреа
Мантенья

Мастер раннего Возрождения Андреа Мантенья (Andrea Mantegna) известен публике гораздо меньше, чем его современники Леонардо да Винчи или Сандро Боттичелли. Между тем, на арт-рынке появление Мантеньи вызывает ажиотаж. В 2003-м году на торгах Sotheby’s за его «Сошествие во ад» (дерево, темпера, 39х42 см) неизвестный покупатель заплатил более 25,5 миллионов долларов. На начало 2010-х годов этот результат входил в десятку рекордов аукционных торгов.

Мантенья – один из самых необычных мастеров Ренессанса. Мы не найдём у него ни плавной певучести Боттичелли, ни тающей туманной дымки (сфумато) да Винчи. Мантенье вообще не свойственно ничего лирически-женственного. Это живописец резких и жёстких линий, острых углов, чёткого рисунка. Художник самой мужественной и героической манеры письма, какую только можно вообразить.

Он родился в Изола-ди-Картуро в семье дровосека и всё детство провел на горных пастбищах. Говорят, для биографии художника существенно только то, кто первым вложил ему в руки кисть. В жизни Мантеньи такой человек был. Его звали Франческо Скварчоне. По большому счёту, крупным живописцем сам Франческо не был. О нём принято писать «Скварчоне – малозначительный художник из Падуи». Лет до 30-ти он вообще был портным. А после увлёкся античностью, стал рисовать и учить этому других, открыл мастерскую на сотню человек, которая потом превратится в Падуанскую художественную академию. К нему на обучение и попал Андреа Мантенья.

С юности Мантенью не особо интересовали краски и колорит. Гораздо больше его занимали линии и формы, оптика и геометрия, законы перспективы. Андреа почти сразу обогнал соучеников в мастерстве рисунка (даже Дюрер будет позднее приезжать в Италию перенимать у него опыт). Прилежный пастушок стал для Скварчоне любимцем. Мантенье было 12 или 13 лет, когда учитель взял его к себе в дом, а потом и усыновил.
Нужно отдать должное Скварчоне: он понимал ограниченность собственного дара. Но также он видел, что талантливый пасынок может шагнуть значительно дальше него. В Тоскане и Риме Скварчоне специально заказывал слепки с известнейших древнеримских изваяний. Он требовал, чтобы Мантенья денно и нощно изучал их и копировал, оттачивая мастерство.

Скварчоне заразил Мантенью античностью. Уже в зрелом возрасте Мантенья будет убеждать собеседников, что анатомия античной статуи совершеннее анатомии живого человеческого тела. Ведь на статуе мы можем прочитать строение мускулов, рисунок вен, натяжение жил, кожный рельеф. А человеческое тело далеко не всегда способно сходу явить нам красоту божественного замысла.

Довольно скоро Мантенья получил первый серьезный заказ – расписать церковь Святой Софии в Падуе. Он сделал это настолько хорошо, что многие из видевших росписи никак не могли поверить, что художнику всего 17. Джорджо Вазари пишет, что это «вещь, которая кажется исполненной художником старым и опытным».

В «учёную Падую», центр наук и ремёсел, иногда приезжал Якопо Беллини с сыновьями-художниками Джованни и Джентиле. У себя в Венеции династия Беллини безраздельно властвовала в художественной сфере. Мантенья сблизился с братьями и их отцом, хотя Якопо Беллини и считали соперником его названного отца, Скварчоне.

Беллини и Мантенья во многом взаимно друг друга обогатили. Первые переняли от падуанца стремление к четкой выверенности линий. Мантенья же, наконец, начал проявлять интерес к тонкостям колористики, в которой братья были особенно искусны. Апофеозом сближения с родом Беллини для Мантеньи стало в 1454-м году венчание с Николозой – сестрой Джованни и Джентиле.

Всё складывалось как нельзя лучше. Только Скварчоне очень тяжело перенёс сближение пасынка с Беллини. Он счёл это предательством. На всю жизнь они остались врагами. Теперь живопись Мантеньи в церкви Св.Христофора в Падуе, которую раньше превозносил, Скварчоне бранил на чем свет стоит. Напрасно, говорил он, Андреа так увлекался копированием античных мраморов. Камень есть камень! Он всегда остаётся холодным и твёрдым. Неблагодарный Мантенья так и не научился писать живое человеческое тело. Он никогда не сможет передать его гибкость и тепло на своих полотнах!

Мантенья ответил тем, что издевательски изобразил Скарчоне на одной из картин в виде неопрятного и жирного солдафона, но отчасти признал его правоту. Он стал гораздо больше внимания уделять писанию с натуры. Это, несомненно, пошло на пользу ему как живописцу.

И всё-таки самая знаменитая и самая загадочная картина Мантеньи – это именно безжизненное тело, «Мертвый Христос». Ныне она хранится в миланской Пинакотеке Брера. В таком сложнейшем ракурсе тело распятого Христа не писал и не напишет больше никто. Недаром Мантенья скрупулёзно изучал секреты перспективы. Спаситель лежит на спине на узкой кушетке, прикрытый простынёй. А зритель, отпрянув от неожиданности, первым делом упирается взглядом в его пробитые гвоздями стопы на переднем крае полотна. Это гипнотизирует и вводит в недоумение.

Наслушавшись о необыкновенном даре Мантеньи создавать иллюзии, маркиз Мантуи Лудовико III Гонзага пригласил его в свою свиту. Художник расписал для маркиза комнату в его Палаццо, используя множество оптических обманок. Сейчас она известна как «брачный чертог», или Камера дельи Спози. Все стены и потолок в сравнительно небольшом помещении украшены фресками, включающими не менее 30-ти фигур. Жена маркиза Барбара, сам Гонзага, его сын-кардинал, слуги и служанки – все они настолько реальны, что, кажется, вот-вот вторгнутся в пространство комнаты. Высокие окна с кожаными шторами не отличишь от настоящих. Но более всего впечатляет потолочный плафон. В нем за кованым круговым парапетом открывается высокое голубое небо – и небо, и парапет, разумеется, нарисованные. В самом верху, на краешке парапета написана кадка с деревом апельсина. Глядя с земли, начинаешь взаправду беспокоиться, что кадка в любой момент может рухнуть тебе на голову.

Гонзага был очень доволен тем, сколь талантливый живописец обретается у него при дворе. Не зная, чем еще, помимо презренных денег, облагодетельствовать любимого художника, он посвятил Мантенью в рыцари.

В одном из средневековых уставов написано, что первая обязанность рыцаря - «жить безупречно перед Господом и перед людьми». Мало кому из художников свойственно подобное. Но как раз Мантенья, пастух и сын дровосека, всегда вёл себя по-рыцарски. Вазари с восторгом превозносит его неизменное благородство и признаёт: очень редко бывает, чтобы талант и добродетели достались человеку поровну, и одно не превосходило другое. Но Мантенья – именно тот редкий случай.

Слава Мантеньи гремела от Венеции до Падуи. Докатилась она и до Рима. Папа Иннокентий VIII пригласил художника расписать Бельведер – папский летний дворец. Сейчас это один из знаменитейших музеев, а когда туда пригласили на работу Мантенью, строительство было только-только завершено. Начать Мантенье предлагалось с небольшой капеллы, которую он со свойственным ему умением должен был «распахнуть» изнутри и наполнить воздухом и пространством.

Иннокентий VIII постоянно забывал заплатить художнику за работу. Тогда Мантенья прибегнул к живописному намёку. Вместо аллегорической фигуры Добродетели на одной из фресок он изобразил Скромность. Папа оценил тонкость намёка, но вместо денег дал совет: «Чтобы Скромность была в хорошей компании, изобрази рядом с ней еще и Терпение».

Из-за прижизненной скромности или же в силу позднейших обстоятельств, Андреа Мантенья всё еще остаётся недооценённым художником. Это не вполне справедливо, так как без его опытов в перспективе всё последующее Высокое Возрождение могло бы иметь иной облик. Настоящий прорыв Мантеньи в создании на плоскости иллюзии пространства потрясает не меньше, чем иллюзорный прорыв в небо на его фресках в Камере дельи Спози.

Автор: Анна Вчерашняя