Наталья Гарбер, новелла из книги "Джем" (2010)
Я люблю плыть.
По Москве-реке ходят кораблики. Можно плыть до Киевского и обратно.
Еще можно плыть из Коктебеля до Судака и обратно.
Судак – это не рыба, а крепость.
В крепости грязно, но вид с башен на море очень красивый.
Еще можно плыть в Египте: по Нилу и по морю.
По морю – лучше.
Можно на корабликах на рифы – купаться, а можно с ластами с берега – поперек фарватера.
Если выплыть рано утром, то успеваешь до того, как кораблики начинают шнырять взад-вперед, развозя туристов.
Я плаваю до острова – он где-то в километре. Около него – мелководье и веселые рыбки.
От острова налево к маяку – еще пара километров.
У маяка кучкуются суденышки с туристами – там два больших рифа и крупные рыбки.
Если плыть своим ходом, в ластах, можно застать рыбок без туристов.
Если на кораблике, то красивый, загорелый до цвета дорогого красного дерева египтянин Азеф возглавит шумную ватагу приезжих и поиграет с рыбками. Дайвер ныряет и кричит: «Рыб не трогать! С ними целуется только Азеф! Смотрите!» Я люблю египетское море и третий раз приезжаю в этот отель с пристанью, от которой плавают кораблики на кораллики. Азеф меня запомнил и зауважал, потому что тоже любит это море. На обратной дороге он рассказывает, что через неделю уезжает в Англию работать: будет дайвером у берегов туманного Альбиона. «Приезжай, – говорит он. – Там тоже красиво. Хотя, наверное, не так, как здесь». «Спасибо, я подумаю, – отвечаю я. – Альбион – это красиво. Там и вправду не так, как здесь».
Может, смысл как раз в том, чтобы плыть?
Дайвер погружается, потому что ему нравится погружаться.
С людьми он это делает за деньги и для удовольствия.
С другими профи – для интереса и удовольствия.
Ему просто нравится дайвить. Плавать. Плыть.
Есть, конечно, места покрасивей – я как-то плавала в Турции у берега в ластах с маской. В маске видишь снизу из-под воды (!), как волны накатывают на берег и рассыпаются в пыль. Рядом плывут блестящие стаи рыбок: тоже вопрос, куда? Куда инстинкт ведет.
Великий биолог Конрад Лоренц изучил рыбок и прочих зверушек и выяснил: чем выше агрессия вида, тем выше в нем способность к дружбе. Это две стороны одной медали.
А вышло так. Лоренц, бывший офицер СС, плавал на Гавайях и смотрел на рыбок. Те, которые спокойные, безразличные такие – они слаженные, очень слаженные, стайные, но у них нет личных связей. Если кого съедят, другие не заметят. А у тех, которые поагрессивней, сразу возникают дружба, отношения, проблемы и привязанности. Они отличают другу друга, там не просто стая – там своя внутренняя жизнь, разная между разными рыбками. Конрад припомнил, что самая легендарная преданность наблюдается у волков. И у них же – чуть ли не самая высокая агрессия из всех видов животных.
Он поплавал еще на Гавайях и написал книжку про агрессию. И про многое другое – просто потому, что ему это было важно. А потом получил за эти работы Нобелевскую премию. Наверное, не случайно...
По его книжкам видно – писал не для премии: просто бывшего СС-овского офицера очень волновали вопросы агрессии и преданности. В самом их первобытном виде. Еще до суши. Когда даже на вид – не похоже на нас. Когда даже кровь – холодная, а уже все отношения – здесь.
И главное видно: эти безразличные, а те – любят и ненавидят. Разные виды: первых не заставишь волноваться, вторых – пройти мимо того, что их волнует. Из первых выходят отличные обыватели, из вторых... Ох, уж эти мне вторые...
Мне нравится сравнение человека с Кентавром: вечно у нас низ говорит одно, а верх – другое. Наверху холодный ум, внизу разбитные инстинкты бабуинов. Кстати, это тоже находка Лоренца: чем слабее биологическое оружие вида – ну, там, когти, яд, клыки, скорость бега и прочее – тем выше проявления внутривидовой агрессии. Ворон ворону глаз не выклюет: вон у них какие клювищи. Один раз на кого-то напал – все остальные год шарахаться будут.
Два самца змей в брачный период меряются силами, проверяя, кто выше голову задерет. И головы эти держат в разные стороны, отворачиваются: не дай бог укусить.
А если два голых мужика подерутся, то, скорее всего, со временем они просто устанут.
Ни когтей, ни яда, ни клыков – ничего у нас нету. Биология наша – практически как у бабуинов: стадные, шумные, ненадежные. В нашем виде говорят: не бойтесь тех, кто вас ненавидит – они могут всего лишь убить вас. Не бойтесь тех, кто вас любит – они могут всего лишь предать вас. Бойтесь равнодушных – с их молчаливого согласия совершаются все преступления в мире.
Из оружия у нас – только небиологическое: называется голова. Так это оружие с отложенным действием: и чем оно лучше, тем сложнее его смысл донести. Разве что – через искусство, образ, эмоцию.
Или через прикосновение – это вернее, но страшнее. А вдруг другой в ответ укусит?
Страшно подумать, каким хрупким и ненадежным способом доходит к нам важное... И как неустойчивы наши паруса...
И все-таки – я люблю плыть...
По Москве-реке ходят кораблики. Можно плыть до Киевского и обратно.
Еще можно плыть из Коктебеля до Судака и обратно.
Судак – это не рыба, а крепость.
В крепости грязно, но вид с башен на море очень красивый.
Еще можно плыть в Египте: по Нилу и по морю.
По морю – лучше.
Можно на корабликах на рифы – купаться, а можно с ластами с берега – поперек фарватера.
Если выплыть рано утром, то успеваешь до того, как кораблики начинают шнырять взад-вперед, развозя туристов.
Я плаваю до острова – он где-то в километре. Около него – мелководье и веселые рыбки.
От острова налево к маяку – еще пара километров.
У маяка кучкуются суденышки с туристами – там два больших рифа и крупные рыбки.
Если плыть своим ходом, в ластах, можно застать рыбок без туристов.
Если на кораблике, то красивый, загорелый до цвета дорогого красного дерева египтянин Азеф возглавит шумную ватагу приезжих и поиграет с рыбками. Дайвер ныряет и кричит: «Рыб не трогать! С ними целуется только Азеф! Смотрите!» Я люблю египетское море и третий раз приезжаю в этот отель с пристанью, от которой плавают кораблики на кораллики. Азеф меня запомнил и зауважал, потому что тоже любит это море. На обратной дороге он рассказывает, что через неделю уезжает в Англию работать: будет дайвером у берегов туманного Альбиона. «Приезжай, – говорит он. – Там тоже красиво. Хотя, наверное, не так, как здесь». «Спасибо, я подумаю, – отвечаю я. – Альбион – это красиво. Там и вправду не так, как здесь».
Может, смысл как раз в том, чтобы плыть?
Дайвер погружается, потому что ему нравится погружаться.
С людьми он это делает за деньги и для удовольствия.
С другими профи – для интереса и удовольствия.
Ему просто нравится дайвить. Плавать. Плыть.
Есть, конечно, места покрасивей – я как-то плавала в Турции у берега в ластах с маской. В маске видишь снизу из-под воды (!), как волны накатывают на берег и рассыпаются в пыль. Рядом плывут блестящие стаи рыбок: тоже вопрос, куда? Куда инстинкт ведет.
Великий биолог Конрад Лоренц изучил рыбок и прочих зверушек и выяснил: чем выше агрессия вида, тем выше в нем способность к дружбе. Это две стороны одной медали.
А вышло так. Лоренц, бывший офицер СС, плавал на Гавайях и смотрел на рыбок. Те, которые спокойные, безразличные такие – они слаженные, очень слаженные, стайные, но у них нет личных связей. Если кого съедят, другие не заметят. А у тех, которые поагрессивней, сразу возникают дружба, отношения, проблемы и привязанности. Они отличают другу друга, там не просто стая – там своя внутренняя жизнь, разная между разными рыбками. Конрад припомнил, что самая легендарная преданность наблюдается у волков. И у них же – чуть ли не самая высокая агрессия из всех видов животных.
Он поплавал еще на Гавайях и написал книжку про агрессию. И про многое другое – просто потому, что ему это было важно. А потом получил за эти работы Нобелевскую премию. Наверное, не случайно...
По его книжкам видно – писал не для премии: просто бывшего СС-овского офицера очень волновали вопросы агрессии и преданности. В самом их первобытном виде. Еще до суши. Когда даже на вид – не похоже на нас. Когда даже кровь – холодная, а уже все отношения – здесь.
И главное видно: эти безразличные, а те – любят и ненавидят. Разные виды: первых не заставишь волноваться, вторых – пройти мимо того, что их волнует. Из первых выходят отличные обыватели, из вторых... Ох, уж эти мне вторые...
Мне нравится сравнение человека с Кентавром: вечно у нас низ говорит одно, а верх – другое. Наверху холодный ум, внизу разбитные инстинкты бабуинов. Кстати, это тоже находка Лоренца: чем слабее биологическое оружие вида – ну, там, когти, яд, клыки, скорость бега и прочее – тем выше проявления внутривидовой агрессии. Ворон ворону глаз не выклюет: вон у них какие клювищи. Один раз на кого-то напал – все остальные год шарахаться будут.
Два самца змей в брачный период меряются силами, проверяя, кто выше голову задерет. И головы эти держат в разные стороны, отворачиваются: не дай бог укусить.
А если два голых мужика подерутся, то, скорее всего, со временем они просто устанут.
Ни когтей, ни яда, ни клыков – ничего у нас нету. Биология наша – практически как у бабуинов: стадные, шумные, ненадежные. В нашем виде говорят: не бойтесь тех, кто вас ненавидит – они могут всего лишь убить вас. Не бойтесь тех, кто вас любит – они могут всего лишь предать вас. Бойтесь равнодушных – с их молчаливого согласия совершаются все преступления в мире.
Из оружия у нас – только небиологическое: называется голова. Так это оружие с отложенным действием: и чем оно лучше, тем сложнее его смысл донести. Разве что – через искусство, образ, эмоцию.
Или через прикосновение – это вернее, но страшнее. А вдруг другой в ответ укусит?
Страшно подумать, каким хрупким и ненадежным способом доходит к нам важное... И как неустойчивы наши паруса...
И все-таки – я люблю плыть...
