Живописец Николай Максимычев
«В нашей жизни, как и в палитре художника,
есть только один цвет, способный дать
смысл жизни и Искусству, Цвет Любви».
Марк Шагал
Имя Николая Максимычева стало нарицательным в творческой среде Иванова. Причины тому различны: это и узнаваемость своеобразного художественного почерка с «наэлектризованной» подписью, и колоритность личности, усиленная воспоминаниями друзей и знакомых, и коммерческая успешность, которая обросла легендами.
Действительно, Максимычев писал быстро и «взахлёб», а картины хорошо приобретались как частными коллекционерами, так и по случаю. Но судьба работ в частных коллекциях различна. Приобретённые картины могут перемещаться от одного владельца другому; растворяются во времени и сами коллекции. Разошлось «в никуда» крупнейшее собрание современного и актуального искусства петербургского коллекционера времён перестройки Виктора Самсонова. В музейных же собраниях Ивановской области живописец Николай Максимычев представлен лишь отдельными полотнами. Но, к счастью, большее число произведений Николая Васильевича сохранилось в семье. В его наследии - этюды, эскизы, завершённые картины, графика и живопись.
Собственный стиль этого яркого живописца нельзя характеризовать одним искусствоведческим определением. В нём соединились принципы, приведшие в совокупности к своеобразному художественному языку: не импрессионизм и не лучизм, есть произведения, близкие к натурному видению, и экспрессионистские полотна, абстракции... При всей личной и творческой противоречивости Николай Максимычев, живущий в своих работах, отличается от Максимычева мифологизированного естественностью, цельностью и настойчивостью в поисках собственного «я». К своим творческим экспериментам относился серьёзно, движения в сторону беспредметного искусства предпринимал не однажды и осознанно, включая в состав персональных выставок и абстракции, и картины с наклеенной пастой.
Большую часть творчества Николая Максимычева составляет пейзаж: лирический, романтический, экспрессионистский, деревенский, городской... Многие пейзажные работы - с храмовой архитектурой. Рождались картины не всегда просто. Вопреки творческой легкости, художник мог надолго отставить начатое или вовсе бросить как «не пошедшее», а изображение храмов в работах не было ни живописной прихотью, ни данью ландшафтной архитектонике. Как человек верующий, на их изображение Николай Максимычев получил духовное благословение. Среди церковных видов художника не только храмы Иванова и Ивановской области, но и тех мест, где бывал или жил: Москвы, Санкт-Петербурга, Ярославля, Нижнего Новгорода, Карелии, Тверской, Калужской областей...
Художественное дарование Николая Максимычева сродни поэтическому или музыкальному, с внутренней темой обострённой, оголённой любви. Увиденное обыгрывалось им неоднократно, с новыми ракурсами и поворотами темы, складываясь в своеобразные живописные циклы или сюиты. Среди главных «поэтических» циклов Максимычева - Иваново. Много раз художник обращался к теме родного города, изображая характерные виды, места и строения: площадь Пушкина, район Станционной, проспект Ленина, Успенскую церковь, дом Дюрингера... Художник любил писать город, преображая его облик в своём восприятии. Он не только материализовал городскую среду, делая столь же предметной, как здания и деревья; сама динамика человеческой жизни потоком выплёскивалась в пространство города, насыщая и наполняя его. Центральные улицы становились оживлёнными магистралями, а городская жизнь - горячечной, нервно пульсирующей. Людской поток двигался словно в ускоренной съемке, стремительность машин не считывалась глазом; пластика деревьев подчинялась общей экспрессии, а относительной статикой наделялись архитектурные маркеры ландшафта.
Художник выбирал и свои собственные, потаённые уголки Иванова, трансформируя их непритязательность в поэтические картины провинциального бытия: улочки своего детства, овраг Кокуй, прозванный по-бразильски «Мараканой», деревенское Воробьёво с уютно-белоснежным Ильинским храмом, окраинное Богородское. Городская натура давала импульс к художественным превращениям, где живопись обретала главную партию. Поэтическое воплощалось через драматическое восприятие, деформацию пространства, вибрацию насыщенной цветом среды, экспрессивный мазок. Он видел поэзию даже в невзрачном мотиве. Заурядный вид из собственного окна являлся бесконечным источником вдохновения и, преображаясь под неравнодушной кистью, становился то сказкой зимнего вечера, то «играл» солнечно-белыми крышами морозным днем, то окутывался дымкой первой зелени. Повторное обращение к мотиву не было простым копированием удавшегося пейзажа, а живописным воплощением природного круговорота, тем, что до бесконечности трогало, волновало и казалось недосказанным.
Визуальный мир в исполнении живописца Максимычева редко остается гармоничным; для него характерно конфликтное, метафорическое, а порой и фантасмагорическое восприятие окружающего, в котором ощущаются или разыгрываются события, тревожащие и ранящие восприимчивую душу. Эмоциональный градус живописной палитры всегда повышен, а линейная напряжённость присутствует даже в изображениях цветочных натюрмортов, где пьянящее изобилие цветов и цвета изливается на зрителя как фонтан или фейерверк. В этих работах художник выразительно использовал возможности приближенной композиции, с помощью которой отбрасывалось всё, способное отвлечь от созерцания природной красоты. Поэтому на так ценимых натюрмортах Николая Максимычева цветы изображены всегда портретно, крупным планом, почти без окружающей среды, словно вытесненной цветочными потоками.
Портреты, созданные художником, выразительны, экспрессивны, но немногочисленны. Хотя начинал Николай Максимычев именно как портретист, окончив Ивановское художественное училище с дипломной картиной “Валяй, ваяй!”, групповым портретом сплавщиков. Портреты зрелого периода - это работы, в которых сходство, композиционное и колористическое решения подчинены доминирующей задаче создания художественного образа. Портрет дочери и автопортреты разных лет - наиболее яркие из них. Результатом глубокого размышления над визуальным воплощением внутреннего «я» стал портрет художника с запрокинутыми руками: образ жёсткий, но колюче-ломкий, начиная с ершистых стриженных волос, линейного потока складок, образованных поднятыми руками, и «веерных» деталей окружения на переднем и заднем планах. По-хулигански раскован и экспрессивен последний авторский эксперимент в психологической живописи с насыщенными, выразительно плотными цветами холодной гаммы. В нём всё, от композиции до движения широких мазков, сконцентрировано на лице, подсвеченном изнутри, - своего рода «мрачной маске» усталой души.
Особое место в творчестве Максимычева занимает жанр ню, хотя завершённых картин с обнажённой натурой у художника немного. В его наследии сохранился ряд живописных этюдов и графических зарисовок натурщиц, своего рода импровизаций с пластикой женского тела. В этих работах чувствуется и самостоятельность художественного видения и разность авторского подхода к пластическому решению.
В ряде рисунков манера близка натурному рисованию, сохраняет естественность и непосредственность быстрой зарисовки с незавершенностью отдельных участков. В иных - авторская трактовка становится противоречивой, двойственной: портретный образ вступает в диссонанс с пластикой обнаженного тела. Рисунок тела освобождается от академической правильности, утрируется ради общей выразительности и вписанности в поверхность. Формы обретают полновесность, чеканность, подчеркнутую жёстким контуром. Лицо модели, в свою очередь, теряет конкретность, уходит в тень. В отдельных эскизах Максимычев доводит женский образ до ведьмовского, инфернального. Подчеркивая линии распущенных волос, усиливая мрачное звучание фона, художник смещает смысловые акценты; мистическое начало начинает доминировать над соблазнительностью, а натурщица превращается в обнаженную Маргариту. В других вариантах авторская экспрессия утихает, а женские образы по-русалочьи красивы, намеренно балансируя на грани художественности.
Импульсивность, импровизационность живописной манеры, внешнее отсутствие технической выписанности не отрицали чёткой осознанности технических приёмов, позволявших превратить творческий посыл в завершённое полотно, под которым ставилась размашистая и со временем всё более заметная подпись, - Максимычев. С густыми мазками сочетался едва затёртый грунт, внутренний рисунок подтверждался чёрным или процарапанным контуром, а смазанная красочная паста легко образовывала сосульки и опущенные ресницы. Он видел художественную экспрессию в пятнах, подтёках и брызгах краски, в потрескавшихся сгустках и использованных палитрах. Мог едва заметными движениями кисти добавить к цветовой абстракции деревенские дома или пасущееся стадо, а мастихином и красочным замесом «слепить» обнаженное тело. Николай Васильевич великолепно знал приносящую достаток ремесленную сторону искусства. Неслучайно Максимычев мог путешествовать с одним чемоданом или без него, расплачиваясь оформительством, отдариваясь только что написанными работами, организуя персональные и групповые выставки ивановских художников.
Карусель человеческой жизни, занёсшая в начале пути учителем рисования в один из центров ГУЛАГа - Княжпогост, не один год покрутила-покружила его по стране и снова вернула в родное Иваново, на финишную, по собственному выражению, кривую... Художник Николай Максимычев был разным, неровным, противоречивым, но, как истинный музыкант, играющим даже на одной струне. И именно Живопись была единственным, что могло быть в его жизни, тем Цветом Любви Марка Шагала, что давал смысл жить и творить.
Искусствовед Елена Белянина, ИОХМ
