Тревел-блог Василия Поленова: где бывал и что видел автор «Московского дворика». Часть 2. Венгрия, Сербия, Болгария, Греция, Турция, Испания, Египет, Палестина

27 сентября 1876. Белград

Сегодня приехал в Белград. «Београд» по-сербски.

Красивый край — Северная Венгрия, населенная русинами. Из Пшемисла (в Галиции) через Кашой и Пешт приходится переваливать через Карпаты. Очень живописные места. По всей линии попадаются славяне: поляки, русины, иногда хорваты. Приятно слышать за границей язык, близкий к родному. На одной станции сидят в уголочке две девчонки, славянка и маджарка, одна учит другую считать: един, два, три, пять, семь, десять, четырнадесять и т. д. Маджарка повторяет и хохочет над такими бессмысленными звуками. Но рядом с мягкими и добродушными славянами в мадьярах есть что-то грубое, даже дикое. Возбуждение против России сильное. Пештские газеты яростно нападают на славян и глумятся над их неудачами. Несмотря на всё это, нельзя не отнестись к венграм с завистью, когда посмотришь, в какое короткое время они сумели поставить себя так независимо в международной политике и у себя дома. Ведь теперь они тащат за собою на буксире всю Австрию. Внутри у себя они выработали сельское хозяйство, торговлю, искусство. В искусстве я лучше могу судить, нежели в чем другом, — оно у них (…) необыкновенно, оригинально, самостоятельно и высоко.

Пешт — очень красивый город сколько своим положением, столько и внутренней отделкой — маленькая Вена, но живописнее ее. Всюду видна энергичная работа, всюду проскальзывает энергичное желание во что бы то ни стало завоевать себе политическую роль. В Пеште пересели на огромный венгерский пароход и пошли по Дунаю вниз. Время ясное и теплое. Всю ночь просидели на палубе, глядя на общеславянскую реку. Может быть, на этих берегах жили и мои прадеды. Оригинальны на Дунае водяные мельницы, они целыми партиями стоят на воде почти посреди реки, одна за другой, и представляют из себя пловучие деревни. В каюте ехала компания соотечественников. Они почти всё время и с большим апломбом ели и пили, а так как я до еды и питья не большой охотник, то и занимающиеся этим занятием меня мало занимали. К полночи всё стихло. Невеселые думы шли на ум, ничего доброго впереди не рисовалось… На другое утро я вышел на палубу. Дунай мутный, не знаю, кто его назвал «Die schöne blau Donau» (прекрасный голубой Дунай). Штраус наименовал так один из своих вальсов. Названье злое, ибо он серый, мутный и неприветливый.

С Дуная Белград представляет довольно величественный вид… Одно мне показалось странным — это несколько мечетей с минаретами. Их в Белграде, кажется, шесть… Странное дело: мы идем драться за христианство, против Ислама, а тут мечети…

… Много сербов, усатые и безусые, несколько недурных сербиянок в городском национальном костюме — ярко-алая феска с маленькой черной кисточкой (мужчины носят темно-кирпичного цвета), обвитая огромной косою черных волос. На торсе надета атласная или суконная турецкая куртка, обшитая серебряным или золотым галуном. У сербских женщин глаза особенно хороши — темные, глубокие, продолговатые…

В Шабаре мы обедали. Кухня непривлекательная в Сербии: начиная с супа и кончая каким-то сладким тестом вместо пирожного — всё с перцем, так и дерёт горло. «Кафана» соединяет в себе трактир, постоялый двор и кабак. Одноэтажное здание, белое, как все здания вообще, и с открытой наружной галереей. Внутри галереи расписаны изображениями славянских героев, главную роль играет королевич Марко. Живопись не особенно художественная, по стилю конец XVIII века, и королевич Марко изображён в виде герольда Людовика XIV… Признаюсь, самостоятельного искусства почти нигде нет, всюду, где только появляется орнамент, лепной или живописный, всё это либо турецкое, либо немецкое.

На дороге встретили огромный караван беженцев из-под Зайчара — болгар и сербских валахов. «Кол» триста тянулись тихо на волах одна за другой, домашняя утварь, кукуруза, ребятишки, стада баранов. Любопытно, что женщины, начиная с маленьких девочек пяти-шести лет и кончая старухами, все идут с прялкой и веретеном и прядут. Валахско-болгарский женский костюм необыкновенно красив: белая шитая рубаха, белый или цветной платок на голове, на груди, в ушах и голове — украшения — монисты из серебряных турецких монет, на руках золотые и серебряные браслеты, на иной серебра и золота дукатов на пятьдесят. У башибузуков чутьё неплохое, что они отправились донжуанничать и разбойничать в Болгарию: во-первых, болгарские женщины необыкновенно красивы, а во-вторых, есть что и взять у них. Белая рубаха до щиколот, спереди передник, либо поперечно-полосатый, либо вышитый персидско-славянским узором, чрезвычайно характерным и живописным. Эта часть костюма, как мне объяснил мой спутник, составляет отличительный признак женщины от девушки. Сзади длинная густая темно-синяя бахрома, покрывающая заднюю часть рубахи, болтающаяся, как хвост у лошади. Она придаёт движению что-то плавное и правильное. У мужчин, шедших при караване (их было меньше, чем женщин), были надеты бараньи шапки в виде мухомора, они были в белых куртках и белых штанах, не придержанных в штиблеты, как у других славян полуострова…

На одной из станций разговорился с одним сербом. Серб этот оказался школьным учителем. Пока перепрягали лошадей, я пошёл смотреть школу — довольно чистая большая комната с немецкими картами. Учится в ней человек семьдесят; теперь, разумеется, она пустует… Учитель свел меня и на свою половину, привёл жену и дочь, которая подошла и приложилась мне к руке, хотя ей уже лет осьмнадцать, но таков древний обычай гостеприимства. Угостил меня собственного изделия вином, молодым и очень невкусным, и дал на дорогу грушу, жесткую, как дерево, но всё это с сияющим радушием на лице.

8 октября 1881 года, Каир

В Киеве мы провели сутки и осмотрели чудесные византийские мозаики XI века на стенах Софийского собора и интереснейшие, вновь открытые фрески в Кирилловском монастыре, работы на один век позднее, но уже русской, т.к. с русскими подписями, а не с греческими, как в Софии.

Кроме того, я был в школе рисования, основанной одним академическим товарищем, некто Мурашко. Не обладая ни талантом, а еще меньше деньгами, а имея при себе только терпение и страстную любовь к делу, Мурашко основал школу, собрал очень миленький музей и до сих пор ведет ее и преподает один-одинешенек. Нынешней весной двое из его учеников получили в Академии Большие золотые медали. «Выше этой награды я еще ничего не имел в жизни», — говорит он. Самое отрадное впечатление. Красивый город этот Киев, притом был мягкий, безоблачный осенний день…

В Румынии холод 6 (градусов) мороза, а румыны почему-то думают, что у них тропики, и не топят ни вагонов, ни комнат, даже не затворяют дверей на улицу, и на вопрос, отчего они так делают, отвечают, что теперь еще не ночь, чтобы затворять двери…

Чудесная, плодородная страна Болгария. Сколько русской крови пролито за неё, дай бог ей развития и процветания…

В Константинополе видел я, как султан Абдул Гамид едет церемониально из дворца молиться в мечеть. Бледное, испитое, апатичное, полуживотное лицо — вот и весь султан. На эту незамысловатую церемонию съезжается (…) много публики, особенно туристы. Локальная особенность состоит в том, что во время шествия два паши подкуривают султана духами из серебряных мисок, оно и понятно, потому что натуральный турецкий аромат очень неприятен для обоняния.

Во-вторых, когда султан едет, солдаты, генералы, министры все кричат: «Великий султан, царствуй 10 тысяч лет», а когда он подъедет к мечети, то придворные чины в мундирах, вроде наших камер-пажей или писарей главного штаба, становятся в кружок друг к другу лбами, приставляют руки ко рту в виде трубы и голосят на манер муэдзинов: «Великий султан, не будь таким гордецом, Бог все-таки знатнее тебя».

8 октября 1881, Каир

Но вот берега Босфора… Пароход наш останавливается при входе в Золотой Рог, длинный и узкий залив Мраморного моря, делящий Константинополь на две части; со всех сторон подплывают лодки и каики, крик, шум, толкотня; проезжает маленький пароходик и давит лодки, завязывается брань и драка… Наконец нас спустили в лодку и повезли к берегу Перы (Пера — европейский квартал Константинополя), осмотрели на таможне вещи, т. е. дали турке бакшиш. Бакшиши на Востоке имеют магическое значение, переводя на русский язык это значит на водку.

Улицы Константинополя узкие, грязные, с самыми разнообразными запахами, дома высокие, с выступающими этажами и закрытыми балконами. Тротуаров почти нет, все ходят прямо по улице. Люди, собаки, которых почти столько же, сколько эфенди, наконец, экипажи, которых, впрочем, очень мало, — всё это смешивалось в полусонной суматохе и толкотне. Оправившись немного, мы первым делом отправились в Стамбул, т. е. древний город, собственно Византию, впоследствии Константинополь. Проехав по мосту через Золотой Рог, поднявшись грязными, плохо вымощенными улицами Стамбула, мы очутились на холме, на котором стоит Айя-София (Святая премудрость) и на котором стояли прежде дворцы византийских императоров, гипподром и т. д. Теперь на этом холме находится дворец султана (Эски-Сарай), очень бездарная постройка с сокровищницей, с удивительным арабским фарфоровым киоском. Султаны больше не живут в этом дворце, он стоит уныло, уединённо и заброшенно. Впрочем, в этом вся его прелесть.

16 декабря 1881. Египет

Александрия — это большой оживлённый город, с славным историческим именем и хорошими воспоминаниями, но, к сожалению, совершенно без вещественных памятников этих воспоминаний. Первый раз увидел я тут пальмовые рощи или, скорее, плантации. Я воображал пальму красивее, чем она показалась мне в действительности. Издали пальма очень своеобразна и грациозна, но вблизи она безжизненна: ее измятый ствол, сухие серо-зелёные перья, густо покрытые пылью, дают ей вид чего-то картонного, сделанного. Население самое разнообразное и живописное, полное смешение Запада с Востоком. Тут смуглые, благообразные арабы, чванные турки, приниженные феллахи, добродушные негры, и европейских разновидностей сколько угодно. Мы пошли запасаться всякими атрибутами для будто бы предстоящей жары, хотя на нас были тёплые пальто. Наш проводник-араб говорит нам, что «инглизи» (англичане — ред.) запасаются всей этой дрянью, но что обыкновенные люди носят всегдашнее платье.

В десять часов прикатили мы в Каир и очутились в New Hotel, чуть-чуть что не дворец. Каир состоит из двух совершенно различных городов или частей одного огромного города. Часть его, прилегающая к хребту Мокаттам (восточному), по виду и по содержанию совершенный Восток, со всею грязью, запахами и художественностью восточной обстановки. Другая, прилегающая к Нилу, — это европейский Каир по образцу Парижа, с некоторыми местными особенностями: например, плоскими крышами и с чудными экзотическими садами.

Начали мы с осмотра магометанского Каира, т. е. арабских мечетей, надгробных памятников калифов, многолюдных и пестрых базаров и узких, темных улиц мусульманского Каира. Каирские памятники мусульманского искусства считаются лучшими по строгости и чистоте стиля. Первое место занимает мечеть Гассана и его турбе (могила). Но, к сожалению, эти высокохудожественные постройки находятся в большой мерзости и запустении: они либо загажены, либо разрушаются… Общее впечатление магометанского искусства — это сильная поспешность и небрежность в крупных частях и изумительно тщательная работа в подробностях и орнаменте.

Но самое одуряющее впечатление произвела на меня мечеть Ель Аз-хар. Так называется двор с колоннами и портиками очень грубой работы, сплошь покрыт он бритыми халатниками в белых турбанах, сидящими на корточках или лежащими врастяжку и занятых долблением вслух Корана. Кое-где сидят уже обучившиеся муллы и громким голосом толкуют этот же Коран, стараясь перекричать друг друга, и стоит тысячеголосый стон. Более нелепого, одуряющего впечатления никогда не испытывал.

На третий день рано утром отправились мы на большие пирамиды близ деревни Гизе. Чудное, безоблачное утро, солнце только что показалось и косыми розовыми лучами обливает долину, довольно холодно, теплое пальто очень в пору… Две громаднейшие пирамиды Хеопса, или Гуфу (он же Суфис), и Хефрена стоят на каменных холмах, оканчивающих пустыню. Вышина их около семидесяти сажень. Сложены они из параллелептических песчаников, вышины в полтора аршина, которые теперь составляют лестницу. Заведует этими пирамидами одно племя бедуинов, под начальством шейха, и каждый путешественник платит пять франков за восхождение.

Не успели мы осмотреться, как нас окружили бедуины, подхватили под руки и потащили наверх. Операция эта совершается следующим образом. Двое тянут вас за руки, а двое подсаживают в зад, а несколько карабкаются рядом и стараются вас отбить, доказывая, что они-то и суть те настоящие проводники. Бедуины в это время объясняют вам на упрощенных европейских диалектах, что это пирамиды, и что это «tres bon» и «very good» (очень хорошо), «colossal» (грандиозно), даже попадается русское «хорошо», и что это очень трудно, притворяются запыхавшимися, и что за всё это надо «bon backchich» (хороший бакшиш). Минут через тридцать я очутился на вершине пирамиды Хеопса. Арабы с притворным восторгом кричат «Hourra!» (ура!), поздравляют с таким небывалым подвигом. А через десять минут на эту же пирамиду втаскивают целое британское семейство различных возрастов и полов.

Между прочим, втащили толстую, красную, как мак, британку. Она, пыхтя, расселась на уступе вершины и ну душить своих проводников одеколоном. Спускаться с пирамиды утомительнее, чем подыматься. Приходится садиться на корточки, спускать ноги с камня и спрыгивать на следующий. А бедуины в это время сверху и снизу вас растягивают за обе руки. На другой день я еле передвигал ногами от боли в мускулах.

25 января 1882. Порт-Саид

Из Каира вверх по Нилу доехали мы на почтовом пароходе до Ассуана… Ассуан — тороговый городок Верхнего Египта, и потому в нем можно видеть множество различных африканских типов. Попадаются джентльмены Центральной Африки, у которых весь костюм состоит из веревочки с кисточками вокруг талии.

Часа полтора от Ассуана вверх по Нилу… находится священный остров Филе, с храмом Аиуки (Изиды), храмом Воскресения, с развалинами Коптской древней христианской церкви и почти цельным храмиком Тифониум. Остров и постройки в разрушении; но всё это очень красиво и загадочно, как сон. На острове Филе находится особое племя, которое по-русски называется баловниками. Впоследствии оказалось, что это племя обитает по всему Египту. Занятие этого народа состоит в приставании к инглизам для получения бакшиша. Надоедают вам эти баловники, или бакшишники, до одурения, пока с ними не взойдёшь в дружбу и они не увидят, что вы человек работающий. Тогда они делаются деликатными и необычайно внимательными. Моим лейб-бакшишником был нубиец Джума, пресмышленый мальчуган. Главная его должность состояла в отмахивании от меня мух. Мы расстались с ним большими друзьями, он на память подарил мне своё опахало, состоящее из особой пальмовой метёлки.

Лунные ночи на Филе — совершенное волшебство.

5 февраля 1882. Иерусалим

Следующие два дня мы осматривали все достопримечательности этого красивого местечка. Тут все как на ладони, и как много интересного и красивого; но лучше всего — это площадь Соломонова храма, теперь мечеть Омара. Я торжественнее ничего не видал, разве только Эски-Сарайский холм в Стамбуле. Тоже очень хороши оливковые сады. Погода в эти два дня была тоже особенная: шёл все время мягкий мокрый снег, так что Иерусалим превратился в русский город. Один мужичок в тулупе стоит и крестится: «Слава Богу, совсем как у нас».

1 сентября 1887. Ялта

В Алуште преуютная, чистенькая гостиница, чудесная еда и отличное молоко и к тому же во время ужина Седьмая симфония Бетховена в четыре руки. Какой-то молодой человек с дамой чудесно играли. Утром отправились в Ялту. Жара неимоверная, но это ничего, а что неприятно — это пыль. Оказывается, вот уже три месяца, как тут не было дождя, всё выгорело, деревья возле дороги совершенно серые от пыли. Вот и чистый морской воздух. В Гурзуфе… мы пообедали. Мне это место не понравилось. Губонин (Губонин Пётр Ионович — русский купец, промышленник и меценат, превративший поселок Гурзуф в курорт, — ред.) там устраивает грандиозный отель — смесь французского с нижегородским. Удивительная мебель, паркеты, мраморные лестницы, террасы, фонтан из голых бронзовых барынь, клумбы обгорелые из разноцветных зеленей, беседки в иностранном стиле, наконец, ресторан в мавританско-русском вкусе, а в конце концов все без всякого вкуса. В пять часов я приехал в Ялту и остановился в Hotel d`Edinburg (Отель Эдинбург), очень милое место; мое окошко прямо на море. Ялта на первый взгляд мне очень понравилась, напоминает не то Неаполь, не то Смирну, не то Бейрут.

4 сентября 1887. Ялта

Сегодня чудное купанье, море тихое, прозрачное. Не вышел бы из него — так оно ласково тебя гладит.

Потом я пошел на базар. Интересного там мало: яблоки, капуста, арбузы, московский красный товар и, между прочим, одна татарская лавочка медной посуды — кувшины, ведра, чашки, кастюли, все местного характера. Накануне в ней был целый татарский раут, а сегодня только один мальчик, который работал внизу, в кузнице. Я с ним разговорился и выбрал несколько штук, но некоторые из них были не лужены, а лудить одному нельзя, объяснил мне татарин, надо огонь раздувать. Я предложил свои услуги, и вот мы стали работать: он — мастером, я — в подмастерьях. Мне это было очень интересно, потому что я отчасти узнал, как лудят посуду. Окончив работу, мы принесли вещи домой. Я взял фунт винограду, пошёл к Ай-Василю и стал мечтать… Мечтал я об домике на берегу Оки, об том, как мы его устроим, как мы там заживем, сделаем большую комнату, гле будет музей, галерея и билиотека. Рядом будет столярная мастерская, адмиралтейство, рыболовство и терраса, а над этим будет моя живописная мастерская и твой (Поленов обращается к жене Наталье Васильевне — ред.) маленький кабинет, где ты будешь отдыхать… Чудесные мечты, может быть, и сбудутся…

21 апреля — 3 мая 1899. Иерусалим

Сегодня в четыре часа пускаемся в путь. Удачно. Что могу — сделаю. Караван составился довольно дешево — по семнадцать франков в день с человека.
Маршрут у нас составлен в главных городах сдедующий:
21 апреля Из Иерусалима
23 — Сихем
26 — Назарет
28 — Тивериада
12 мая — Бейрут
15 мая — из Бейрута Messagerie (Мессажери) в Смирну и Афины
Переезд из Порт-Саида в Яффу был на маленьком египетском пароходе и вышел очень удачным — совсем не качало.
Поездка на Мёртвое море сошла хорошо, хотя было очень ветрено и пыльно…

27 июня 1911. Мадрид

Какая удивительная, красивая, плодородная, возделанная земледельческая страна Испания! Сначала горы Пиренеи очень красивые, потом долины и холмы со срезанными верхушками и поля, поля без конца, и на них возделывается начиная от нашего овса и кончая виноградом. Баски, а потом испанцы — удивительно милый, приветливый и неназойливый народ: предлагают, но не пристают, и при этом у них премилая улыбка. Итальянцы (больших центров) куда хуже.

Мадридская галерея огромна и полна шедевров. Не говоря о чудных Веласкезах, какие Веронезы, Тицианы, Мурильо, Рафаэли, Алонсо Кано; из немцев удивительный Петрус Кристус, Ван Эйки и т. д. Интересны Теотокопуло (настоящее имя Эль Греко — ред.) и Гойя, хотя я от этих двух ждал большего. И как всё сохранилось: голубые небеса действительно голубые. И как хорошо выставлены. Такого музея нигде нет.

20 июля 1911. Венеция

Из Мадрида до Венеции мы для экономии ехали в третьем классе; оказалось много интереснее и прохладнее, чем в высших. Вагоны деревянные и сквозные, хорошо продувает; правда, Леонид (Кандауров, друг Поленова — ред.) видел двух клопов, но я ни одного. Из Мадрида ехала веселая публика самых различных положений: и кабалеросы, и доньи, и мужички с женами и детьми, и жандармы, и кармены; почему-то одну из них даже звали Ольгой… В Барцелоне был политический митинг под самым нашим балконом, были выстроены конные жандармы с обнажёнными саблями: боялись, что социалисты не выдержат, но всё обошлось благополучно. Депутаты говорили речи и успокоили толпу, что парламент до войны не допустит.

Чудная страна Испания, и как возделана, а кем — неизвестно: в полях почти никого нет, да и жилья мало.

Венеция очень оживлена, всюду радость

Июль 1911. Венеция

Сейчас мы едем на пароходе через Бриндизи в Пирей и Афины. Жара тропическая, голуби, и те открыли рот, хотя они строго воспитаны показывать англичанам, что у них климат приятный. Вчера были на Лидо, и там действительно было приятно.

13/26 июля 1911. Корфу

Стоим 5 часов, на остров не пускают, ибо карантин холеры, которая, говорят, очень сильна в Палермо. А интересно было бы взглянуть на остров смерти Бёклина и Виллу Ахиллеса…

Вечер тихий, небо звёздно, море между островами спит.

В каюте было ужасно душно, да еще навоняли карболовой кислотой, и я провёл ночь на палубе. Твоя подушечка (Поленов обращается к жене — ред.) служит мне превосходно, и выспался на деревянной скамейке великолепно, давно так не спал.

16/29 июля 1911. Афины

Афины теперь большой европейский город, с чудными греческими зданиями. Вчера и сегодня утро провели на Акрополе. Очень жарко, тем не менее я работаю. Вообще живопись очень облегчает мне утомление пути, а за последние дни и от жары, и от всего виденного оно растёт… Завтра едем в Дельфы…

17/30 июля 1911. Дельфы

Из Афин в Дельфы на маленьком пароходе; море чудное. Там в коляске три часа. Небольшая, но интересная и таинственная развалина у самой стены Парнаса (Федриады). Ущелье, в котором жил Пифон, а теперь из которого течет кастальский источник, очень впечатлило, и этюд как будто удался. Когда я писал вид на долину Плейстос, подошел небольшой эллин, лет восьми, с белокурыми волосами и голубыми глазами (сначала я думал, что эллинка, потому что костюм был длинный, передник, как носят французские дети). Он внимательно следил за работой, но когда я положил синий тон гор в глубине долины, он громко расхохотался и убежал; потом объяснилось, что он был очень доволен, что их горы вышли такими похожими. Вообще поездка удалась… Но что здесь на юге отвратительно, и в Испании, и в Италии, а в особенности в Греции, — это насекомые: совсем не дают спать. Это всего утомительнее. Тут и блохи, и мошки, и еще какие-то звери, но главное — это комары. Они хуже наших, что почти не поют и быстрее летают, так что поймать невозможно. Я спасаюсь борной водой на вате — чудное средство.

21 июля/3 августа 1911. Афины

Какие тут удивительные вещи в музеях, и в большом и на Акрополе. Греция — интересная страна, а люди приветливы, но без заискивания, не назойливы, и деликатны, и красивы, хотя на Гермеса и Афродиту не похожи.
Идем 22-го по морю; тихо, но солнце красное. Будет ветер. Подходим к Смирне и боимся карантина.
Смирна. 23 июля. Карантина не будет. Из Смирны — сильный ветер, пароход качает.
24 июля. Утром пришли в Константинополь. Перемена большая: можно ходить по улицам почти безопасно.
25 июля идем по Босфору. Леонид (Кандауров — ред.) находит, что Босфор красив, но и Ока близ Тарусы красива, а я нахожу, что Оять близ Окуловой горы тоже красива, — всё в этом роде.
26 июля, 4 часа дня. Одесса. Переезд был хороший, особенно вечер, — чудный, тихий. Утром были волны, но всё кончилось благополучно.
27 июля. Наконец на твёрдой земле — и домой…

Подготовка текста — Анна Вчерашняя.