Вначале была Япония: как американский коммодор и ящик с гравюрами повлияли на рождение импрессионизма

Коллекция японской гравюры Клода Моне насчитывала больше 250 произведений, он вставлял их в рамы и развешивал в доме, он спрашивал у каждого гостя, приезжавшего в Живерни: «Вы любите японскую гравюру? Выберите себе одну!» Кухарка Моне Анна со слов художника рассказывала историю о первых в его коллекции эстампах: «Это было в Голландии. Как-то раз я увидел, что бакалейщик, у которого мы покупали продукты, заворачивает рыбу и сыр в такие же эстампы, какие вы видите здесь! Оказалось, у него их в подсобке целый ящик! И я у него весь этот ящик купил. Совсем задешево, ведь для него это была просто упаковочная бумага!»

У нищего, вечно голодного Ван Гога было больше 200 гравюр в личной коллекции, он делал живописные копии (1, 2) с этих отпечатков, изучая технику, и писал брату о природных эффектах в духе японских мастеров: «Я видел великолепный и очень странный эффект этим вечером. Очень большая лодка на Роне, груженая углем и пришвартованная у причала. При взгляде сверху все это выглядело сверкающим и вымытым; вода была светло-желтая с жемчужно-серыми пятнами, сиреневое небо и оранжевая полоса на западе, город фиолетовый. На лодке маленькие рабочие, синие и грязно-белые, приходили и уходили, неся груз на берег. Это был чистый Хокусай».

Какой такой Хокусай?

Японские веера, ширмы, шкатулки, нэцке, кимоно и, наконец, гравюры хлынули во Францию внезапно и сразу заняли все почетные места в лавках торговцев, в модных гостиных и в скрытых от глаз спальнях. Но все начиналось с Америки.

В 1854 году американский коммодор Мэттью Перри вскрыл эту любопытную и непостижимую сокровищницу, подписав договор о дипломатических отношениях с Японией, страной, которая 250 лет до этого была закрыта для торговцев, путешественников, политиков, ученых, художников и поэтов. Для всех. Уже через пять лет подобное соглашение с Японией подписала и Франция. Набирая силу и просачиваясь поначалу в редкие лавки в качестве экзотики, к 70-м годам XIX века волна японских вещей и произведений искусства захлестнула Париж: охотники за редкостями устраивали дуэли и драки, коллекционеры заказывали специальные деревянные витрины с прозрачными дверцами для хранения шкатулок и нэцке. Хозяин лавки, где продавалось «все японское», Филипп Сишель рассказывал, что в Японии его одолевает неконтролируемое желание купить все и буквально обобрать эту страну. Сишель скупал все подряд, грузил по 45 контейнеров с тысячами японских вещей — и отправлял их во Францию. Торговый путь огибал мыс Доброй Надежды — и доставка занимала около четырех месяцев.

В одну из первых поездок Сишель встретил на улице мастера, который вырезал совсем миниатюрное нэцке. Торговец некоторое время наблюдал и попросил продать ему вещицу, когда та будет закончена. Старик-мастер улыбнулся в ответ: «Я закончу ее месяца через два».

«Когда речь заходила об искусстве Японии, то в этой области ощущалось приятное отсутствие мнений „знатоков“, и непосредственным реакциям любителя, его интуиции нисколько не мешали путаные суждения искусствоведов. Тут ощущалась какая-то новая, ренессансная возможность совершать открытия, вживую соприкасаясь с древним и серьезным искусством Востока», — пишет в книге «Заяц с янтарными глазами» Эдмунд де Вааль, потомок знаменитого парижского коллекционера Шарля Эфрусси.

Именно так, случайно и одними из первых, будущие импрессионисты открыли гравюры японских художников Хокусая, Утамаро и Хиросигэ. И, свободные от мнения академиков в этом вопросе, с восторгом приняли японскую эстетику, композиционные решения, плоскостную перспективу, яркие чистые красочные пятна, обрезанные краями бумаги фигуры, а вместе с этим моющихся и красящихся женщин, мосты, цветущие деревья, одинокую гору, дороги, лодки, цветы, птиц, затылки на первом плане, ноги и руки гребцов, случайно заслонившие пейзаж

Развитие жанра от древности до наших дней: как религия и изобретение техники масляной живописи способствовали становлению жанра в Европе и почему так важна река Гудзон? Читать дальше

.

Камиль Писсарро после Всемирной выставки, где японскому искусству был наконец посвящен целый павильон, писал: «Хиросигэ — прекрасный импрессионист. Моне, Роден и я совершенно им очарованы. Японские традиции вселяют в меня уверенность в нашем способе видения».

Новый способ видения

Ничего подобного в европейской живописи до сих пор не было. Молодым художникам, которые искали новую выразительность, новые сюжеты и изнывали в академических школах, только того и нужно было. Японская гравюра

Меццо-тинто (ещё одно название – «чёрная манера») – процесс создания гравюр на металле, относящийся к группе техник глубокой печати. При этом – в отличие от офорта – здесь изображение образуют не линии, а тонкие градации света и тени. Отсюда и название, в переводе с итальянского означающее «полутона». Мастер не создаёт углубления – линии и точки – а выглаживает светлые участки на шероховатой поверхности доски. Читать дальше

---

Процесс создания акватинты похож на офорт, но эта техника позволяет получить богатые тональные и фактурные эффекты, схожие с рисунком водной краской – акварелью (отсюда и название «акватинта»). Именно с этим и связана популярность этого вида глубокой печати, возникшего в конце XVIII века. Читать дальше

---

Литография наряду с монотипией относится к группе техник плоской печати, но на этом их сходство практически заканчивается. Литография появилась в 1796-м или 1798 году, благодаря Иоганну Алоизу Зенефельдеру, типографу из Мюнхена. Изначально отпечаток снимался с рисунка на каменной – обычно известняковой – плите, откуда и пошло название этого способа (от др.-греч. λίθος «камень» + γράφω «пишу, рисую»). Ныне вместо литографского камня используются цинковые или алюминиевые пластины, которые легче обрабатывать.

Читать дальше

подарила будущим импрессионистам сразу все те особенности, за которые их долго ненавидели, и за которые теперь ценят. Все самые привлекательные черты импрессионизма и постимпрессионизма родом из Японии, утверждает английский искусствовед Филип Хук, автор книги «Завтрак у Sotheby’s». Когда еще никакой фотографии и в помине не было, японцы обрезали часть композиции, создавая ощущение внезапности и непредсказуемости. Когда еще даже не родился Эдуар Мане, они сокращали перспективу и приближали задний план. Наконец, они заглядывали на удаленный пейзаж

Развитие жанра от древности до наших дней: как религия и изобретение техники масляной живописи способствовали становлению жанра в Европе и почему так важна река Гудзон? Читать дальше

из-под локтя гребца, из-под задних ног лошади, смотрели на луну из-под мостов и сделали сотни видов города сверху еще задолго до кайботтовских балконов.

Возможность существования традиции, настолько же древней, как европейская, а, возможно, и более древней, но кардинально отличной, давала молодым художникам уверенность, что нет единственно правильного искусства и верного вкуса. И вот они все смелее перенимают художественный язык японцев — и уже говорят на нем без запинки.

Лаконичность. И зимние пейзажи, и изображения женщин, и морские волны в японской гравюре словно вычищены от лишних деталей и подробностей. А колористическое решение — это всего несколько цветовых пятен, однородных и чистых. Те особенности, которые изначально связаны прежде всего с техникой печати цветной гравюры (на бумагу по очереди наносятся отпечатки с 4−8 досок — для каждого цвета отдельная), импрессионисты стали воспроизводить и преобразовывать по законам собственного зрения и восприятия мира.

Серии. Ни Клоду Моне с сериями, насчитывающими по 30−40 видов одного и того же объекта (стога, Руанский собор, утренняя Сена), ни Полю Сезанну с многолетним ежедневным пленэром у подножия горы Сент-Виктуар и бессчетными купальщицами, так и не удалось переиграть Хиросигэ. Этот классик японского пейзажа укиё-э (яп. «картины изменчивого мира») создал несколько циклов, которые насчитывают часто по сотне работ: виды Фудзи, виды Эдо и провинций, станции дороги Токайдо и даже цикл гравюр о самых знаменитых ресторанах. Пожалуй, если собрать все изображения водяных лилий у Моне, получится цикл, в цифровом отношении достойный предшественников-японцев.

Сюжеты. Никто из французских импрессионистов в Японии так и не побывал, но каждый находил свою Японию в каком-нибудь цветущем дереве на юге Франции или устраивал прямо в собственном саду. Гюстав Кайботт выращивал хризантемы, забрасывал все дела и отказывался от встреч, когда ожидал непродолжительного цветения редкой орхидеи. Клод Моне построил знаменитый японский мостик, запустил в пруд кувшинки и засадил сад теми цветами, которыми десятки голодных безденежных лет любовался на японских гравюрах. Ван Гог, уезжая в Арль, писал брату, что едет в Японию — и нашел ее там в цветущих деревьях. Каждая из этих личных Японий стала вдохновением и натурой для лучших картин.

Обратная связь

Коммодор Мэттью Перри не только открыл Японию для путешественников, торговцев и дипломатов, он открыл целый мир местным жителям. Прошло несколько десятков лет — и японцы стали одними из самых страстных поклонников французских импрессионистов. Они приезжали во Францию, чтобы побывать на выставках, разыскивали любимых (уже постаревших) художников, чтобы увидеть, как те работают. Такеко Куроки, внучка премьер-министра Японии, несколько лет провела во Франции, собирая коллекцию, бывала в гостях у Клода Моне в Живерни. Один из самых знаменитых импрессионистов Японии Курода Сейки прожил в Париже 10 лет, а вернувшись домой, преподавал живопись и читал лекции о западном искусстве.

Сын Огюста Ренуара Жан вспоминает о паломничествах в дом отца в Колеттах: «Отец, узнав о приезде, просил посетителей к себе в мастерскую. Они сидели подолгу вместе, молча, поскольку все говорили на разных языках… Мне вспоминается один японец. Он прошел пешком от итальянской границы. В кармане у него лежал точно вычерченный план, переданный ему предыдущим паломником. Он его показал. На нем были воспроизведены дорожки в Колеттах, маленькая мастерская, комната Ренуара, печь для выпечки хлеба и конюшня мула. Один из таких посетителей задержался в Кань надолго и сделался близким другом. Это был художник Умеара».

В Америке стоит памятник политику и дипломату Мэттью Перри, который при помощи угрозы военных действий и жесткого ультиматума заставил Японию общаться со всем остальным миром. Правильный памятник: все современное искусство, начиная с 1854 года и до сегодняшнего дня, было бы совсем другим без коммодора Мэттью Перри.