Огюста Ренуара не меняли деньги и слава, он терпеть не мог интеллектуалов и зануд, а больше всего боялся, что его дети станут «коммерсантами». Он ценил научные достижения, но был уверен, что наука встала на ложный путь: штучное производство заменяет серийным. Ренуару был не важен действующий политический режим и идеология — он предпочитал оставаться просто французом, обожающим Дюма и Ватто.
Огюст Ренуар едва не стал оперным певцом. В церковном хоре, состоящем сплошь из мальчишек, 13-летний Огюст чувствовал себя на своем месте: большие органные трубы скрывали его от глаз молящихся, зато он видел и чувствовал всех. К утренней мессе приходили грузчики, торговки, рабочие, швеи и мясники. «Именно тут, в эти холодные зимние утра, я понял Рембрандта», — вспоминал Ренуар позже.
У него был красивый баритон, нотная грамота и сложные пассажи давались все лучше. Регентом хора и церковным органистом был тогда Шарль Гуно, еще молодой и неизвестный (опера «Фауст» появится только через 10 лет), всерьез подумывавший в эту пору своей жизни о принятии духовного сана. Регент был уверен: у Ренуара есть все шансы стать известным оперным певцом. Он дает мальчику частные уроки, уговаривает родителей выбрать для сына музыкальное образование, дарит билеты в оперу для всей семьи, обещает зачислить Огюста уже сейчас в оперный хор. Он сможет совсем скоро зарабатывать десятки тысяч в год!
Но большие деньги для Огюста ни сейчас, ни позже, никогда не будут убедительным аргументом. Подумать только — стоять на сцене у всех на виду, и никаких органных труб, за которыми можно спрятаться. Нет, опера точно не для него.
У него был красивый баритон, нотная грамота и сложные пассажи давались все лучше. Регентом хора и церковным органистом был тогда Шарль Гуно, еще молодой и неизвестный (опера «Фауст» появится только через 10 лет), всерьез подумывавший в эту пору своей жизни о принятии духовного сана. Регент был уверен: у Ренуара есть все шансы стать известным оперным певцом. Он дает мальчику частные уроки, уговаривает родителей выбрать для сына музыкальное образование, дарит билеты в оперу для всей семьи, обещает зачислить Огюста уже сейчас в оперный хор. Он сможет совсем скоро зарабатывать десятки тысяч в год!
Но большие деньги для Огюста ни сейчас, ни позже, никогда не будут убедительным аргументом. Подумать только — стоять на сцене у всех на виду, и никаких органных труб, за которыми можно спрятаться. Нет, опера точно не для него.
У Ренуара были особые представления о богатстве и бедности. Он не ездил первым классом и по 10 лет носил один костюм, в голодной юности ходил по немощеным улицам, чтоб не изнашивались туфли, а став знаменитым и богатым, купил поместье Колетты, чтобы спасти эту землю от вырубки 500-летних оливковых деревьев.
«Богатый» он говорил, когда имел в виду «настоящий». Считал пошлым хрусталь и богатыми — кривоватые зеленые бутылки, которые выдувались стеклодувами и не были похожи одна на другую, богатым для него был темный хлеб и поросшая мхом черепица, а бедными — подстриженные газоны, люстры, чехлы на мебели и книги об истории искусства в двух главах.
Ренуар не давал чаевых официантам, но щедро одаривал обманутых нотариусами и прочих несчастных, которые ежедневно просили у него денег для больного ребенка, умирающей тетушки и невинно осужденного мужа. Родные оберегали художника от наглых просителей-фантазеров, поэтому чаще всего «несчастные» подстерегали его по пути из дома в мастерскую. Но и для этих случаев мадам Ренуар придумала схему защиты: натурщица, завидев просителя, бежала в мастерскую и полностью раздевалась, быстро принимая живописную позу. Только опасение, что натурщица простудится, могло заставить Ренуара поскорее выпроводить визитера и топить вовсю камин, который для себя одного он никогда не разжигал.
«Богатый» он говорил, когда имел в виду «настоящий». Считал пошлым хрусталь и богатыми — кривоватые зеленые бутылки, которые выдувались стеклодувами и не были похожи одна на другую, богатым для него был темный хлеб и поросшая мхом черепица, а бедными — подстриженные газоны, люстры, чехлы на мебели и книги об истории искусства в двух главах.
Ренуар не давал чаевых официантам, но щедро одаривал обманутых нотариусами и прочих несчастных, которые ежедневно просили у него денег для больного ребенка, умирающей тетушки и невинно осужденного мужа. Родные оберегали художника от наглых просителей-фантазеров, поэтому чаще всего «несчастные» подстерегали его по пути из дома в мастерскую. Но и для этих случаев мадам Ренуар придумала схему защиты: натурщица, завидев просителя, бежала в мастерскую и полностью раздевалась, быстро принимая живописную позу. Только опасение, что натурщица простудится, могло заставить Ренуара поскорее выпроводить визитера и топить вовсю камин, который для себя одного он никогда не разжигал.
1890
1872, 65×50 см
1872, 61.3×50.5 см
46×55 см
Ренуар обожал Дюма-отца и всем сердцем ненавидел Дюма-сына. Александр Дюма был настоящим развлекателем и изобретателем французской истории. Ренуар был уверен, что развлекателей (к которым он относил и себя самого) редко воспринимают всерьез и часто даже не догадываются, как сложно на самом деле заставить читателя или зрителя улыбнуться. Как только сыновья выучивались бегло читать, Ренуар подсовывал им «Трех мушкетеров» и любимую «Графиню де Монсоро», а страстные любовные истории, измены, подлости и прочие моральные отступления от воспитательной нормы считал проявлением настоящего душевного здоровья писателя.
Ренуар завидовал другу Виктору Шоке, который был знаком с гениальным развлекателем. Ренуар с восхищением выслушивал смешные и трогательные истории и сам рассказывал о писателе всем, кто готов был слушать: «И что за чудесный человек сам старик Дюма! Он, оказывается, плакал в тот день, когда ему пришлось убить Портоса!»
Дюма-сын безнадежно скучен и по-стариковски расчетлив. Он отказался от наследства отца, чтобы не платить его долги! Ренуар и Шоке в беседах о своем любимом писателе выносят сыну приговор: «Единственным оправданием «Дамы с камелиями» было бы заплатить долги «Дамы из Монсоро».
Ренуар завидовал другу Виктору Шоке, который был знаком с гениальным развлекателем. Ренуар с восхищением выслушивал смешные и трогательные истории и сам рассказывал о писателе всем, кто готов был слушать: «И что за чудесный человек сам старик Дюма! Он, оказывается, плакал в тот день, когда ему пришлось убить Портоса!»
Дюма-сын безнадежно скучен и по-стариковски расчетлив. Он отказался от наследства отца, чтобы не платить его долги! Ренуар и Шоке в беседах о своем любимом писателе выносят сыну приговор: «Единственным оправданием «Дамы с камелиями» было бы заплатить долги «Дамы из Монсоро».
Ренуар был безумным отцом. Он все делал не так, как положено или кем-то доказано, он был волшебником, вдохновителем, сказочником. Чтобы угомонить маленького сына Жана на полчаса для позирования, ему прямо в мастерской читали Андерсена. Однажды в мастерскую во время такого детского сеанса заглянул кто-то из знакомых Ренуара и возмутился: «Зачем вы читаете ребенку эту ложь? Он будет думать, что животные разговаривают!» Ренуар улыбнулся и ответил: «Они и правда разговаривают!»
Ренуар с женой часто бывали в театре. Первый сын Пьер родился совсем недавно — и они просили соседку присмотреть за малышом, уезжая на очередную премьеру. В антракте вдвоем летели домой на фиакре, чтобы одним глазом взглянуть на спящего сына, и возвращались точно ко второму акту. Потом то же самое они будут проделывать с маленьким Жаном, независимо от надежности сиделки и родительского опыта.
Жан не был красавчиком, походил на лягушонка и, увидев его впервые, мать в шутку сказала: заберите от меня этого уродца. Но его волосы были — чистое золото. Сыновьям отращивали шевелюры, преследуя две цели: защитить голову от возможных травм и подарить Ренуару несколько новых вдохновляющих золотистых бликов на детских волосах. Жан распрощался с волосами, когда родился младший брат и любимая модель Ренуара — маленький Клод.
Ренуар с женой часто бывали в театре. Первый сын Пьер родился совсем недавно — и они просили соседку присмотреть за малышом, уезжая на очередную премьеру. В антракте вдвоем летели домой на фиакре, чтобы одним глазом взглянуть на спящего сына, и возвращались точно ко второму акту. Потом то же самое они будут проделывать с маленьким Жаном, независимо от надежности сиделки и родительского опыта.
Жан не был красавчиком, походил на лягушонка и, увидев его впервые, мать в шутку сказала: заберите от меня этого уродца. Но его волосы были — чистое золото. Сыновьям отращивали шевелюры, преследуя две цели: защитить голову от возможных травм и подарить Ренуару несколько новых вдохновляющих золотистых бликов на детских волосах. Жан распрощался с волосами, когда родился младший брат и любимая модель Ренуара — маленький Клод.
Ренуар участвовал в художнических дуэлях. Там не было шпаг и пистолетов, темпераментные художники выясняли отношения при помощи картин. Эдгару Дега однажды страшно понравился небольшой пейзаж
, который Ренуар едва закончил. Не долго думая, Ренуар подарил коллеге картину. А в качестве ответного подарка получил пастель
с изображением лошадей. Но подарки недолго радовали обоих художников: Ренуар пошутил, а Дега не любил шуток по поводу своих убеждений.
Франция тогда разделилась на две части: одни были за еврея Дрейфуса, другие — против еврея Дрейфуса. Еврей Писсарро, а вместе с ним Гийомен и Гоген, Сезанн и Золя, написавший знаменитую статью в защиту Дрейфуса, убеждены, что осужденный невиновен и пострадал именно из-за нетерпимости французов к евреям. Дега, уверенный антисемит и французский аристократ, вместе с несчастным Дрейфусом презрительно фыркает в сторону бывших друзей, отпетых социалистов. А Ренуар… Ренуара смешит та ярость, с которой бывшие друзья рвут связи и перестают общаться.
В разгар этой дрейфусарской истерии Писсарро пригласил Ренуара участвовать в очередной выставке импрессионистов. Дега разволновался: «Вы же откажетесь?» «Чтобы я выставлялся с Писсарро, Гийоменом и Гогеном, этой шайкой евреев и социалистов, да вы с ума сошли! Я слишком боюсь себя скомпрометировать!» — улыбается Ренуар.
Дега шутку не оценил, в бешенстве он возвращается домой и тут же отправляет Ренуару назад его несчастный пейзаж . Не раздумывая ни минуты, Ренуар с тем же посыльным возвращает Эдгару Дега его злосчастную пастель .
Франция тогда разделилась на две части: одни были за еврея Дрейфуса, другие — против еврея Дрейфуса. Еврей Писсарро, а вместе с ним Гийомен и Гоген, Сезанн и Золя, написавший знаменитую статью в защиту Дрейфуса, убеждены, что осужденный невиновен и пострадал именно из-за нетерпимости французов к евреям. Дега, уверенный антисемит и французский аристократ, вместе с несчастным Дрейфусом презрительно фыркает в сторону бывших друзей, отпетых социалистов. А Ренуар… Ренуара смешит та ярость, с которой бывшие друзья рвут связи и перестают общаться.
В разгар этой дрейфусарской истерии Писсарро пригласил Ренуара участвовать в очередной выставке импрессионистов. Дега разволновался: «Вы же откажетесь?» «Чтобы я выставлялся с Писсарро, Гийоменом и Гогеном, этой шайкой евреев и социалистов, да вы с ума сошли! Я слишком боюсь себя скомпрометировать!» — улыбается Ренуар.
Дега шутку не оценил, в бешенстве он возвращается домой и тут же отправляет Ренуару назад его несчастный пейзаж . Не раздумывая ни минуты, Ренуар с тем же посыльным возвращает Эдгару Дега его злосчастную пастель .
Политика для Огюста Ренуара была делом второстепенным и не стоящим внимания. «У толпы нет мозгов!» — шутил Ренуар, вспоминая историю о том, как его приняли за шпиона, рисующего план набережных Сены, и едва не утопили на месте. Быстро собравшиеся зеваки вошли в азарт и требовали немедленной расправы над шпионом. Но случилось чудо: гвардейцы решили не топить Ренуара, а расстрелять.
Расстрел решено было перенести в мэрию, но чудо случилось еще раз. Уже попрощавшись мысленно с жизнью, Огюст шел на расстрел и вдруг увидел знакомое лицо — это был Рауль Риго, беглый журналист-республиканец, которого несколько лет назад Ренуар спас от голодной смерти и поимки. Теперь Риго был комиссаром полиции и важным человеком, в честь художника поймавшие его гвардейцы бодро спели Марсельезу и отпустили с заветным пропуском.
В Париже уже была Коммуна, а за его пределами — версальцы-монархисты, между ними — аванпосты. Пропуск республиканцев у него уже есть, а значит, теперь можно смело навещать семью, которая пережидает парижскую бойню в Лувесьенне. Пропуск версальцев тоже окажется у художника в кармане совсем скоро — еще один старый друг позаботился. Главное — не показывать ни одной из сторон пропуск противника — иначе от расстрела уже никакое чудо не спасет.
Между аванпостами Ренуар нашел дерево с вместительным дуплом. Перед пересечением границы он брал из дупла нужный пропуск, а опасный прятал. Идя назад, совершал спасительный обмен. У него была семья по одну сторону и пара незаконченных картин — по другую.
Заглавная иллюстрация: Фредерик Базиль. Портрет Огюста Ренуара, 1867.
Автор: Анна Сидельникова
Расстрел решено было перенести в мэрию, но чудо случилось еще раз. Уже попрощавшись мысленно с жизнью, Огюст шел на расстрел и вдруг увидел знакомое лицо — это был Рауль Риго, беглый журналист-республиканец, которого несколько лет назад Ренуар спас от голодной смерти и поимки. Теперь Риго был комиссаром полиции и важным человеком, в честь художника поймавшие его гвардейцы бодро спели Марсельезу и отпустили с заветным пропуском.
В Париже уже была Коммуна, а за его пределами — версальцы-монархисты, между ними — аванпосты. Пропуск республиканцев у него уже есть, а значит, теперь можно смело навещать семью, которая пережидает парижскую бойню в Лувесьенне. Пропуск версальцев тоже окажется у художника в кармане совсем скоро — еще один старый друг позаботился. Главное — не показывать ни одной из сторон пропуск противника — иначе от расстрела уже никакое чудо не спасет.
Между аванпостами Ренуар нашел дерево с вместительным дуплом. Перед пересечением границы он брал из дупла нужный пропуск, а опасный прятал. Идя назад, совершал спасительный обмен. У него была семья по одну сторону и пара незаконченных картин — по другую.
Заглавная иллюстрация: Фредерик Базиль. Портрет Огюста Ренуара, 1867.
Автор: Анна Сидельникова
