Мировые и украинские "звезды" котемпорари арта говорят о войне в киевском PinchukArtCentrе

Три к одному — таково соотношение «украинских» и «западных» выставок, открывшихся в PinchukArtCentrе на днях. В рамках новой долгосрочной инициативы «Исследовательская платформа», ориентированной на «содействие пониманию украинского искусства в Украине и за ее пределами», на Бессарабке презентовали «Вину» (Сергей Братков, Никита Кадан, Алевтина Кахидзе, Юрий Лейдерман, Николай Ридный, Леся Хоменко, Группа быстрого реагирования, Фонд Мазоха), «персоналку» Лады Наконечной «Выставка», и «Превращение» (работы классиков украинского совриска 1990-х гг. из коллекции арт-центра). Однако, масштабы «западной» экспозиции в ПАЦ под единым названием «Утрата. Памяти Бабьего Яра» (Кристиан Болтански, Берлинде де Брёйкере и Дженни Хольцер) вполне сопоставимы с тремя остальными выставками. А эффект, который производят инсталляции «не наших» мэтров, просто поразительный: можно сказать, что в арт-центре открыли посвященную Холокосту экспозицию из трех больших проектов трех западных «суперстар», а в качестве гарнира вспомнили историю украинского совриска.

«LOSS. Памяти Бабьего Яра» — это не просто «три в одной» выставки инсталляций очень разных, но почти в равной степени именитых, авторов, но еще и пример удачного кураторского решения. Именно благодаря кураторской концепции Бйорна Гельдхофа очень разнородные произведения трех художников, созданные в разное время и по совершенно разным поводам, смотрятся единым целым. Специально для ПАЦ, легендарный француз Кристиан Болтански (его работы выставляются в постоянных экспозициях лондонского музея Тейт и Центра Жоржа Помпиду в Париже, Нью-Йоркского музея современного искусства) создал инсталляцию Le Chemin de Babi Yar («Путь к Бабьему Яру», 2016). Ею открывается осмотр экспозиции в арт-центре — смотрите и титульную иллюстрацию нашего обзора.

Третий этаж ПинчукАртЦентра поделили масштабные инсталляции нью-йоркской художницы Дженни Хольцер (лауреат Золотого льва на Венецианской биеннале 1990 г.) и не менее легендарной бельгийки Берлинде де Брёйкере (в 2013 г. Берлинде совместно с Дж. М. Кутзее представляла Бельгию на Венецианской биеннале).

Хотя центральную инсталляцию Lustmord Table («Стол смертельного удовольствия», 1994) Хольцер создала под впечатлением от войны в Югославии, ее размышления о психологических и социальных корнях насилия универсальны.

Представлять свои проекты Vanwege een Tere Huid III and IV («От чувствительной кожи III и IV», 2016) и Penthesilea IV («Пентесилея IV», 2016) Берлинде де Брёйкере прилетела в Киев лично. чем вызвала немалый ажиотаж в рядах знатоков совриска.

Тему одиночества и свободы, смерти групповой и индивидуальной, эроса и танатоса, эпатажная бельгийка выразила с помощью окровавленных муляжей звериных шкур, отлитых из воска.

По ее словам, толчком к созданию работ стали сырые кожи, увиденные на бойне. «Они, содранные с недавно еще живых существ, в таком виде не имели никакой ценности», — удивлялась художница.
(Полностью рассказ Берлинде де Брёйкере о Vanwege een Tere Huid III смотрите на видео).

— Пахнет-то как! Я не могу выдержать этого запаха, вот, даже аллергия началась! — волновалась коллега-журналистка, жалуясь на едкий «химический» запах от восковых «шкур». Но говорила шепотом: интерес к рассказу художницы побеждал даже страх перед отеком Квинке.

— Для меня было очень важно, чтобы вторая инсталляция Vanwege een Tere Huid («От чувствительной кожи IV», 2016) выглядела более масштабной, чем «От чувствительной кожи III». Я довольна тем, как ее смонтировали в ПинчукАртЦентре", — заметила г-жа Берлинде.

Она объяснила, что конусообразная восковая «шкура» с остатками шерсти, натянутая на металлический цилиндр, символизирует не танатос в чистом виде, как предыдущая работа, а, напротив, «чистый» эрос. Вагину, которая, соответственно, опирается на мужской половой орган. «Мое творчество эротично», — зарделась Берлинде, до того суховатая и сдержанная. И предложила самостоятельно угадывать, что именно символизируют ее акварели, вывешенные тут же, напротив «Чувствительной кожи».

На фоне работ западных суперстар три украинские выставки поначалу показались эдакой благоустроенной лабораторией, где открытый Космос изучают по моделям. «Исследовательская платформа. Вина» (куратор — Татьяна Кочубинская, сокуратор — Бйорн Гельдхоф) посвящена «радикальным акциям и перформансам 1990-х годов, когда художники начали переосмыслять послевоенную историю». Здешние экспонаты не поражают масштабами, зато интересны в историческом плане, как свидетельства периода становления отечественного совриска.

Эпатажем, как по нынешним временам, стало обращение PinchukArtCentrе именно к «советской» околовоенной мифологии, этапам ее осмысления. Про Великую отечественную войну в хрестоматийном фотопроекте «Если бы я был немцем» 1994 г. вспоминает Группа быстрого реагирования (Сергей Братков, Борис Михайлов, Сергей Солонский; при участии Виты Михайловой). На фото участников группы, как на «юбилейные» подарочные вазы или шкатулки во времена СССР, прикреплены металлические таблички с выгравированным текстом: «У меня бабушка — немка», «У меня мать — еврейка». В эпоху, когда все без исключения население страны хорошо помнило и репрессии против «советских» немцев как потенциальной «пятой колонны», и государственный антисемитизм, и уничтожение евреев нацистами, и уже советский пропагандистский миф, выстроенный вокруг этого геноцида, эти надписи-признания воспринимались особенно злободневно. Как и осуждение нацизма в любой его форме, все равно, «красной», или «коричневой». Впрочем, эмоциональный отклик они вызывают и сегодня.

Рядом с «Если бы я был немцем» — исчерченное свастикой еврейское надгробие: документация знаменитого перформанса 1994 г. Фонда Мазоха (Игорь Дюрич, Игорь Подольчак) под названием «Последний еврейский погром». «Последним погромом» оказывается осквернение могил, самой памяти об успопших «не той» национальности.

Военная тема получает логическое развитие в следующих залах. Публика проходит мимо монохромных фото памятников Второй мировой концептуалиста Юрия Лейдермана. На фоне этих снимков мирно дискутируют вполне современные хасид и «лицо кавказской национальности» (перформанс «Геопоэтика I», 2003). Дальше — снова Братков, Леся Хоменко, Алевтина Кахидзе, «венецианский» проект «Слепое пятно» Николая Ридного, и так далее…

Наиболее сильные чисто человеческие эмоции вызывает «Газелька» (2016) Никиты Кадана: инсталляция в виде флага из алюминия, простреленного шрапнелью во многих местах. Металл с крыла подстреленной «газели» Никита Кадан привез весной 2015 г. из Северодонецка. Объекты из зоны АТО художник использовал и для своего проекта в рамках 56-й Венецианской биеннале (интервью с Никитой Каданом о его проектах в ПАЦ, а также о ситуации с совриском в современной Украине, читайте в ближайшее время на «Артхиве»).

Концептуалистская «Выставка» Лады Наконечной (художница рассуждает, «из какого сора» согласований и бюрократических «бумаг» создается «искусство») сама по себе хороша. Но она проигрывает по впечатлениям предыдущим проектам после войн и Холокоста, мощного социального заряда работ корифеев совриска. Отдельной историей воспринимается и выставка живописи «наших корифеев» «Превращение» (Олег Голосий, Эдуард Колодий, Александр Ройтбурд, Василий Цаголов, Илья Чичкан, Светлана Мартынчик и Игорь Степин, Институт нестабильных мыслей).

Впрочем, война и должна «перечеркивать» искусство. Не зря еще древние римляне говорили: «Inter anna silent Musae». Когда говорят пушки, музы молчат.